Леди-самозванка в Драконьей Академии Магии (СИ) - Мария Павловна Лунёва

Поэтому подруг я так и не завела. Ни с кем не смогла сблизиться, никому довериться.

Майя же... Она была такой простой и открытой. Все мысли на языке, все эмоции наружу. С ней можно было не опасаться оказаться в центре сплетен, или не переживать, что твой секрет станет достоянием всей академии.

И сейчас мне ее очень недоставало. Хотелось просто поболтать, поделиться переживаниями и посмеяться.

Тяжело поднявшись, села. Нужно было приводить себя в порядок и готовиться к занятиям. Пораньше сходить на завтрак и непременно съесть что-нибудь вкусное. Это должно поднять настроение...

... Должно, но не обязано. На первой лекции по Магии стихий я сидела чернее тучи. Потому как раним утром на кухне случился переполох, поэтому омлет у них подгорел, а больше они ничего сделать и не успели.

Мое предчувствие вопило в голос — что-то будет!

Неуютно как-то на душе было. Боязно.

Корский тоже постоянно елозил на месте и бросал на меня осторожные взгляды. Угрюмые и сердитые. Словно ему уже перепало, но он то ли не хочет, то ли не велено ему ничего мне говорить.

Медленно записывая лекцию, я все косилась на дверь. Ждала. Чего? Неприятностей! Но они не спешили за мной. Вместо этого профессор Ирник Мюрай весело рассказывал о видах магии и их классификации. На высокой деревянной доске по велению легкого взмаха руки вырисовывались знаки огня, земли, воды и воздуха. Тучка над плечом учителя извергала молнии и грозилась оросить его сюртук проливным дождем.

— Огонь, — профессор Мюрай поднял пальцем, указав куда-то в потолок. — Агрегатное состояние — плазма. Самая разрушительная стихия. Она не созидает, ведет лишь к хаусу и пустоте. Маги огня — натуры неуравновешенные, импульсивные и стремительные. Их главная слабость — самоконтроль.

Вот уж не знаю, чем меня эта часть лекции задела, но я непроизвольно надула губы.

— А-а-а, — учитель это заметил. — Студентка Лакруа со мной не согласна?

— Я чистокровный маг, профессор Мюрай, — осторожно подала я голос. — Мои потомки — древняя раса стихийников. И мой дар — огонь. Но я не считаю себя неуравновешенной разрушительницей. Я никогда не устраиваю склоки и не участвую в скандалах. Не замешана ни в чем непристойном... Так что можно сказать, что я с вами действительно не согласна.

Пожилой мужчина улыбнулся, и тучка на его плече превратилась в облачко. Светлое и легкое. Сглотнув, я ощутила, как ловко попалась в ловушку.

— И все же главная проблема магов огня — самоконтроль, — усмехнулся учитель. — Поэтому их легко втянуть в дискуссию, спор и любую аферу. Они ведутся на малейшую провокацию. Их сердца вспыхивают раньше, чем срабатывает здравый смысл.

Я приподняла бровь.

Корский за моей спиной странно закашлялся, предупреждая о чём-то то ли меня, то ли учителя. Профессор вскинул голову и улыбнулся.

— Известно ли вам, студентка Лакруа, что при жизни Тадеуш Глински слыл аферистом и картежником, — неожиданно сменил он тему. — Он участвовал в разного рода махинациях и, если бы не случайная смерть, рано или поздно, а скорее рано, оказался бы в королевской темнице. А вчера ночью кто-то перенес его портрет на кухню, тем самым выпустив дух этого мутного типа. И я совершенно уверен, что этот кто-то даже не знал, что разрушив якорь-привязку исправить ее уже невозможно. Так что у нас в Академии еще одним беспокойным духом больше.

Протолкнув ком, вставший в пересохшем горле, я снова покосилась на брата. Матеус выглядел злым и взъерошенным. Но тихо спросить у него я ничего не успела. В дверь аудитории постучали и появился не кто иной, как профессор Дункан Рамирье.

— Доброе утро, — как-то слишком уж холодно поприветствовал он. — Мне нужна студентка Лакруа. Я забираю ее с занятия.

И вот после этого у меня буквально холодные мурашки вдоль позвоночника пробежались, потому как взгляд принца, брошенный в мою сторону, ничем хорошим мне не сулил.

Не ошиблось мое предчувствие... Будет мне сейчас на орехи...

Глава 40

Я шагала по коридору, невольно расправляя плечи и вытягиваясь в струнку. Дункан шел впереди, но даже по его спине можно было понять — злой. Он мне в этот момент казался таким большим и грозным. И вроде ведь невысокий, но вот давил... Поймав подол темной шерстяной юбки, вытерла об нее вспотевшие ладони. Хотелось трусливо сбежать. Завернуть за какой-нибудь угол и, пока он не видит, дать деру.

«Поймает и только хуже будет, — вмешалось мое здравомыслие. — Лучше сейчас... Сразу. Зачем растягивать и усложнять?»

Облизав пересохшие губы, я снова покосилась на широкую спину мужчины, затянутую в черный бархатный сюртук.

«Это же Дункан, — шептала надежда, — он мягкий и не станет кричать. Он никогда не оскорбит. Это же наш Дункан...»

И так хотелось в это поверить, но...

Видимо, наша с Матеусом шалость имела уж слишком серьезные последствия. Иначе я бы сейчас так не потела.

А мы все шли. Студенты, что попадались на пути, оборачивались и очень уж недобро ухмылялись. Хотя, может, мне это просто казалось. На нервах. Но, как бы то ни было, в тот момент, как Дункан взялся за ручку двери своего кабинета, я накрутила себя до состояния, близкого к истерике.Обернувшись, он прищурился и смерил меня очередным суровым взглядом. Опустив голову, я прошла в его «берлогу» как на казнь. За спиной слишком уж громко хлопнула дверь закрываясь. Профессор Рамирье обошел меня, сел в свое большое черное кресло и, взяв лист бумаги, протянул его мне.

Я взяла, но даже не прочитала. И так поняла — моя записка.

— Скажи мне, Бель, — его голос звучал вкрадчиво, — а с каких пор ты мое доверенное лицо? И чего ради я отвязываю от картин потенциально опасных духов и отпускаю их на вольные хлеба? И каким таким образом моим любимым учителем стал профессор, который, на радость всем, помер задолго до моего рождения? Я был бы рад услышать от тебя развернутый ответ.

Все, я растерялась. Мой взгляд снова упал на злосчастный лист бумаги. Когда я его писала, то находилась под властью эмоций. Сострадания, в первую очередь. Хотелось помочь профессору Глински, и я даже предположить не могла, что все так обернется. Так что теперь сказать мне было нечего. Совсем.

— Ну что же ты молчишь, Бель? — в голосе Дункана слышалось раздражение. — За свои поступки нужно