Дух победителя - Александр Путинцев

все свои проблемы перевешивать на любимую женщину. У ней только что началась летняя сессия, и я не хотел и не имел права мешать ей, отвлекая своими проблемами от её личных учебных нагрузок. Чтобы показать твёрдость мужского характера и свою независимую самостоятельность, я обязан был в новой для меня гражданской жизни всего добиваться собственными усилиями. Используя в полной мере в целях достижения поставленных задач все допустимые возможности и личные способности, я смогу таким образом вырасти в глазах своей любимой и заслужить очень важное, в первую очередь, для себя самоуважение, потому что самодисциплина и значительные усилия позволяют приобрести достоинство и достаточность. Чувство собственного достоинства выставляло мне определённый уровень требований к себе, к своему выбору, к своим решениям и действиям. Я знал и понимал, что, повышая требования к себе, стану достойным большего. А понимание достаточности лично для себя мне ещё предстояло выяснить в скором будущем, всецело погрузившись в гражданскую жизнь.

Зайдя в купе, я быстро переоделся в спортивный костюм, джинсы и рубашку аккуратно разместил на вешалке около своей нижней полки. Гражданская одежда сохранилась у меня ещё со времён курсантской учёбы, которую я иногда использовал, находясь в увольнении.

В дверь купе постучали. Когда я её открыл, то с некоторым удивлением увидел бородатого священника. Он, одетый в рясу, стоял, словно ярко разукрашенная праздничная ёлка, с разноцветными пакетами и сумками и с висевшими на шее железной цепью и крестом. Поздоровавшись со мной, он кое-как протиснулся в купе и растерянно затоптался на месте.

– Ой, что делать? У меня же верхняя полка! Я туда не залезу! – растеряно запричитал он зычным голосом.

Я без лишних слов уступил свое нижнее место волосатому священнику и сразу же забрался на верхнюю полку, и он тут же суетливо завозился, перебирая свои бесчисленные сумки и пакеты. Благо, места еще было много, – мы в купе находились вдвоем.

– Интересно, что там прихожане собрали мне в дорогу? – подумал вслух священнослужитель и начал выгружать продукты на стол. – Это булочки, это пирожочки, прянички, печенюшки… Так, а это что у нас в баночках? – он ловко принялся снимать капроновые крышки. – О-о, грибочки! А это тушенка, курочка! – он проворно оторвал и затолкал кусочек мяса в рот. – У-у, вкусно! А ты что лежишь? – вдруг обратился он ко мне, облизывая короткие толстые пальцы. – Давай спускайся! Надо закусить немножко.

– Благодарствую! Да я не ем в дороге, – отказался я.

– Ты что, давай спускайся! Видишь, сколько прихожане наложили мне. Давай, давай. Сейчас помолимся и будем есть.

Я спрыгнул вниз.

– Тебя как зовут?

– Александр!

– А я в мирской жизни просто поп. Прихожане ко мне обращаются: батюшка Иннокентий. Я служу в сане пресвитера.

Поп прикрыл глаза, опустил свои пухлые руки ладонями на живот и заучено забубнил молитву перед вкушением пищи:

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…

Тут поп вдруг замялся и добавил от себя:

– Да Бог с ним, давай, Александр налегай, больно уж кушать хочется, – со вчерашнего дня крошки не держал во рту, да тут ещё соблазн такой. Прости меня, Господи, за мою нетерпеливость и похотливость…

Батюшка, как жонглёр в цирке, ловко забрасывал в рот то курочку, то грибочки, и тут же закусывал то пирожком, то булочкой, успевая при этом всё запивать молоком, заранее раскупорив для этой цели литровую плоскодонную бутылку.

– Ну, что ты сидишь! – не прерываясь, вдруг вспомнил он обо мне. – Давай, давай, налегай! Ох, и хорошие у меня прихожане! Ой, какие женщины ко мне на исповедь приходят! – Тут он встрепенулся и виновато продолжил. – У меня же матушка три года как умерла, у неё сердце больное было, а нам так ребёночка хотелось. Не выдержала, умерла, и ребёночка не удалось спасти. Девочка была, совсем слабая, недоношенная, – поп вытер нахлынувшие слёзы, немного помолчал и продолжил. – Мы так любили друг друга, жили душа в душу. Уже три года не могу её забыть, мучаюсь, молюсь, никто её не может заменить. Вот еду к своему начальству, буду просить разрешения отпустить меня в монастырь, откажусь от мирской жизни, нет больше сил страдать. Никто мне не мил после моей Ефросиньюшки…

Поп перестал есть, погрузившись в горькие воспоминания. Я тоже перестал жевать, чувствуя себя неловко. Наступила неожиданная пауза.

– Ты даже не представляешь, как мы были близки духовно, – продолжил батюшка, – моя Ефросиния росла в семье староверов, там она получила прекрасное воспитание. А я после окончания духовного училища стажировался, набирался опыта, став помощником отца Тимофея, который служил при церкви в деревне, где и жили староверы. Мы были такие молодые и такие легкие на подъём. Ей было двадцать лет, мне в то время исполнилось двадцать три. Это была мгновенная любовь, с первого взгляда. У неё были такие чистые добрые небесные глаза, что я сразу в них утонул. Трудно было, когда я просил руки у её отца, настоящего старовера, воспитанного на ведических знаниях. Мы проходили в училище такой предмет как язычество с целью, так сказать, ознакомления, больше для общего развития, этим я его и взял, раздобрил. А, ведь, с подачи Ефросиньюшки и её отца я всерьёз задумался о ведическом мировосприятии. Здесь как-то всё просто и понятно. Когда вникаешь в заповеди языческих Богов, начинаешь чувствовать себя вольным, и твоя Душа освобождается от всех страхов. Наверное, просыпается генная память…

Я не перебивал и внимательно слушал. Мне было интересно узнать о каких-то там староверах, язычниках, да и с такой религией, как христианство, я был мало знаком, так видел разные церкви, одни простенькие, другие побогаче, с множеством позолоченных куполов. Сильно не вдавался в подробности, ну, ходят там всякие старушки с покрытыми головами, молятся какому-то богу или господу, или Христу, для меня было всё едино. Просто, никогда не задумывался, а тут живой настоящий поп, да так складно что-то говорит. Почему-то я пропитался к нему уважением и доверием, потому то и внимательно слушал, отвлекаясь от своих предстоящих проблем.

– Я, вообще-то, после смерти Ефросиньюшки много передумал, постоянно общался с её отцом, а он у неё настоящий волхв, – доверительно продолжал батюшка, – ведь христианство, что это такое? – тут он внимательно посмотрел на меня и сам же ответил. – Настоящая религия, здесь нужно верить во всё на слово, и библия является основой веры. Да и какая уж тут вера. Описана жизнь евреев, мелькают одни еврейские имена. Я раньше как-то не задумывался,