Птичий путь - Сергей Алексеев

– Кто тебе это сказал? – будто между прочим спросил он.

– А ты разве не видишь? Я сама отсекла себе космы, не дожидаясь суда.

– Какого… суда? – осторожно спросил Марат.

– Суда своих сестер. И стала Карной… Не долго я поносила золотой венец Валькирии!

Локотки ее трепетали, то ли от волнения, то ли от холода, и будь сейчас волосы длинными, они бы зашевелились, как живые.

– Зачем отсекла?

– Мой избранник отверг меня… Он развенчал мою голову! Его суд – самый высший и беспощадный. Лучше бы я смирилась и предстала перед сестрами…

Марат уловил момент, когда можно спросить о гребне, но никак не решался, опасаясь спугнуть.

– Но при чем здесь волосы? – стал подкрадываться он. – Впервые слышу о таком обычае… Это тебе Алхимик голову заморочил? Или женщина-психолог?

Запретная тема ее ничуть не смутила и на сей раз – напротив, показалось, на минуту вызвала тихий восторг от воспоминаний, сквозь который источалось безумие.

– Зато он открыл целый мир! Сияющую, непостижимую бездну. Он увенчал меня, расчесал мои космы!

– Кто?

– Мой избранник! Я нарядилась в темно-синий плащ и летала с мечом в руке… И не преодолела земного притяжения, поддалась страсти! Сама не помню, как все получилось. Я изнасиловала его!.. Боже мой, что я натворила?.. От горя он вонзил себе зубья венца в ладонь. Он хотел остановить меня видом крови!.. Я не должна была поддаваться искусу плоти. Если бы я прочитала заклинание страсти! Всего несколько слов!.. И он развенчал. Так мне и надо!

От ее мечтательного восторга до слез промелькнуло одно мгновение.

К собственному изумлению, Марат ощутил искреннее желание ее утешить, однако слова подворачивались неумелые, казенные и грубые:

– Он поступил с тобой несправедливо. В данном случае… Ничего себе – трахнул, а потом переживал…

– Я не достойна косм Валькирии, – уже совершенно трезвым, бесстрастным голосом произнесла Роксана. – Не смей его осуждать!.. Вечная Карна – вот мой заслуженный рок. Я отсекла себе космы, не дожидаясь суда сестер. Зато теперь никто и никогда уже не коснется моей головы…

– Да и гребня нет, – заключил Марат.

Агентесса взглянула на него с надменной усмешкой:

– Не тужься, Корсаков, не вымучивай слова. Ты же хочешь спросить, где мой венец? И никак не можешь…

– Не могу, – признался он.

– Я его уничтожила. – Роксана окунулась с головой и побрела к берегу. – Изломала на мелкие кусочки, по зубчику. И спустила в больничный унитаз. Чтоб никому не достался. Скажи, пусть не ищут…

Он вышел следом, подал полотенце, но она не взяла – стояла на песке и обтекала, сгоняя воду ладонями с прилипшей одежды. Наряды для отдыха покупали еще в московских дорогих бутиках, однако модельное, фирменное платье сейчас превратилось в тряпку и в сочетании с сырыми остатками волос делало ее похожей на мокрую курицу. Стареющая девица с гирями грудей выглядела секс-бомбой по сравнению с Роксаной, а ведь еще недавно Марат восхищался ее совершенными, изящными формами и страдал от страстного притяжения все три месяца «супружеской» жизни…

– Знаю, я разочаровала тебя, – озирая берег, проговорила она как-то отвлеченно. – Впрочем, ты уже избрал путь, отказался повиноваться мне. И сделал это напрасно…

А Марат как раз не испытывал разочарования; напротив, мстительно и в унисон агентессе подумал и чуть только не сказал вслух: «Чтоб никому не достался золотой гребень!»

И сказал бы, но вдруг заметил рядом с тоскующей гологрудой девой двух одетых не для пляжа мужчин, которые с ней переговаривались: один представительный, с плакатно-партийным лицом члена Политбюро, второй сухопарый, гибкий, остроглазый. Неизвестно отчего, но сразу подумалось – это они, хотя внешне эти двое напоминали двух отдыхающих самцов, ищущих самку, что на пляжах происходило ежеминутно.

– Мне жаль тебя, Корсаков, – отвлекла Роксана. – Даже после смерти ты не найдешь покоя. А могла бы и тебя поднять, когда убьют. Но ты не присягнул. Поэтому морские волны не примут жертвы. Труп выбросит на камни, где редко бывают люди. Тело твое погрызут дикие лисы, поклюют птицы и поедят черви…

Корсаков слушал ее навязчивый бред, боковым зрением следил за мужчинами и испытывал желание сейчас же, немедленно избавиться сразу от всего – от шефа с Осколом, от полоумной агентессы и этих двух незнакомцев. Точно такое же паническое желание было, когда он пытался избавиться от радиоуправляемого фугаса, который неизвестно когда рванет.

А может, и вовсе не рванет…

Часть монолога Роксаны провалилась в эти чувства и не тронула напряженного слуха.

– С морем я познакомилась, – заключила она с торжественной радостью. – Омыла свою память и вспомнила имя! У каждой Карны есть земное имя, но я забыла его. А меня звали Белой Ящерицей!

– Поздравляю, – буркнул он, сдерживаясь, чтобы не назвать мокрой курицей – так о ней думал в тот миг.

– Теперь хочу взглянуть на землю! – вдохновенно продолжала она. – А потом и на недра. Потому что я богиня земных недр! Ты запомнил мое имя?

– Запомнил…

– Теперь иди, Корсаков, тебя ждут.

– Кто ждет? – чуть невпопад спросил он.

– Та женщина!

Роксана указала на гологрудую и сама пошла в сторону резиденции румынской королевы.

В этот миг Марат случайно встретился взглядом с плакатно-партийным и убедился, что интуиция не подвела – это были они. Видимо, тоже вздумали подкорректировать свои планы и явились сами…

9

Чингиз Алпатов позвонил вечером, когда Смотрящий ехал к себе в загородный дом. И звонок его застал как раз на повороте, где Корсаков взрывал «мерседес» шефа. Вскоре после всяческих следственных действий на обочине появился железный крест с венком – такие стало модно ставить на месте автокатастроф. То ли районные власти расстарались и установили этот памятный знак, то ли бесчисленные и изощренные враги поспешили хоть таким образом похоронить реформатора – в любом случае это не понравилось и водитель получил задание снести крест. Поручение было исполнено следующей же ночью, однако наутро, когда Сторчак поехал на работу, обнаружил его на прежнем месте, причем новенький, только что сваренный из труб и со свежим венком искусственных еловых лап и цветов. Водитель не подозревал об имитации покушения, считал, что им тогда повезло, броня спасла от гибели, и каждый раз потом, проезжая мимо, набожно крестился, однако прекословить шефу не посмел, на его глазах вырвал крест из земли, унес в лес и где-то спрятал. Но вечером там уже стоял другой, причем теперь выше прежнего и, мало того, залитый у основания в свежий бетонный раствор. Как-то сразу стало понятно, что это дело рук многочисленных ненавистников. Тем не менее Смотрящий, поскольку суеверием и мнительностью не страдал, давно привык к угрозам, а к подобным знакам относился с усмешкой, даже начальника охраны не стал напрягать по этому поводу – махнул рукой и перестал замечать, что там, на обочине.