Леший и Кикимора - Вера Копейко

Проведя восемь лет в новом для себя сообществе, Степан Сухинин чувствовал себя рентгенологом, у которого появился прибор, позволяющий просветить нечто, что называют душой. Он не вступал ни в какие церковные контакты, как он это называл. Но из любопытства просматривал книги, которые финансировал. Слушал проповеди по субботам. Он даже уловил, хотя не сразу, что для адвентистов седьмого дня нет ничего более авторитетного, чем Священное Писание. Они верят в незыблемость, неизменность и вечность десяти заповедей, которые он с готовностью принимал всегда.

Издание книг захватило его так сильно, что даже он не предполагал у себя такой горячности. Это были полезные книги — как сделать жизнь человека лучше, семью — крепче, любовь — искреннее.

Сейчас он вез из Москвы сигнальные экземпляры книг. Он обнаружил, что в столице издавать дешевле, чем в Суходольске. Даже с перевозкой.

Сухинин отработал на церковь уже восемь лет. Он все чаще думал о том, куда ему податься с вынутыми из дела деньгами. Но на душе не было так холодно и тревожно, как прежде. Ему хотелось и выйти на волю, снять с себя обязанности, наложенные на него наследством, и остаться, продолжить то, что делает.

Он повернулся на правый бок, собираясь заснуть, и оказался лицом к Анне. Он вслушивался в се бесшумное дыхание. Какое все же сходство с его бывшей женой. Но только ли поэтому он говорил с ней весь вечер? Только ли потому ему хотелось разгадать загадку, которую она сама загадала себе?

А она загадала. Не одну, а две. Он это видел. Сухинин теперь гораздо лучше понимал людей, чем прежде. Он знал, что все люди загадывают себе загадки сами. Чтобы воспарить над собой, победив в чем-то. Анне что-то не нравится. Или кто-то? Скорее всего муж.

Выходит, всем большим белолицым женщинам не везет с мужьями? Как его Зое? А какой муж у этой Анны? Интересно, он похож на него самого? А каким он видит себя?

Степан видел себя мужчиной выше среднего роста, не толстого, с умным лицом. Это обязательно, потому что в том сообществе, куда попал он, с глупым лицом быть не положено.

«Пап, какой ты мудрый», — вспомнил он слова дочери и улыбнулся.

Сухинин растил Катерину один, после того как забрал ее в Суходольск после смерти Зои. Он не хотел, чтобы у девочки была мачеха, и не женился.

Не хотел. Как интересно, вдруг заметил он. Прежде он всегда думал о чем-то, употребляя эту частицу. А теперь она почти пропала из обихода. Он чаще утверждает что-то, чем отрицает. Сухинин понял, что, утверждая что-то, можно скорее примирить людей друг с другом.

Если у его попутчицы разлад с мужем, он поможет им помириться. Потому что у развода, о котором она наверняка думает, есть только одна причина, он узнал ее недавно и согласился — прелюбодеяние. Он принял еще один принцип, который утверждают сторонники церкви, на которую он работает. Он прост — сторона, которая совершает измену, больше не вправе вступать в брак.

Он услышал об этом, когда Зоя собиралась выйти за другого, но они еще не развелись. Она не успела — утонула в озере. Ее гибель словно подтвердила: совершивший измену не должен вступать в брак.

Но, думал Сухинин не раз, если бы он знал то, что знает сейчас, Зоя была бы с ним до сих пор. Они любили друг друга, это точно. Телом. Сейчас он знал, как научиться любить душой. Он научил бы и ее тоже.

Если честно, чувства вины уже не осталось, не винил он и ее. Какой смысл — если не знаешь китайский язык, ты не объяснишься на нем. А они оба были неграмотные.

Не потому ли ему так захотелось удержать молодую женщину, которая попалась на его пути, от того, на что она почти решилась? Он должен помочь ей, не дать совершить необратимый поступок. Научить, как удержаться от него. Победить себя.

8

С вокзала Анна поехала домой, а не на звероферму, где проводила большую часть времени. Витечки дома не было.

В холодильнике лежал кусок сыра, замотанный в тонкую прозрачную пленку. Есть не хотелось. Она захлопнула дверцу холодильника и пошла в ванную, где в шкафу хранились бабушкины бумаги. Она посмотрела на него, прикинула, что без лестницы ничего не достать. Но прежде чем выдвинуть вертлявую, расшатанную конструкцию из металла и дерева из-за шкафа в коридоре, Анна решила переодеться и выпить кофе.

Кофе в доме был всегда, через пятнадцать минут она уже сидела с чашкой за кухонным столом. Вкуса не чувствовала, глотала, ощущая, как в желудок низвергается горячая жидкость.

Надо же, думала она, случайная встреча — и нате вам, все прежние планы побоку. Если бы не попутчик, то через полчаса она уже тряслась бы в автобусе на звероферму. Там ее заждались разлюбезные еноты и егерь Данила, которому обещала помочь — пересчитать лис и зайцев в его угодьях. Она ему задолжала, Данила часто помогает ей с енотами. Она вообще-то не остается в долгу — прошлой весной, например, вместе с ним сажала на его егерском участке клубни топинамбура — земляной груши.

— Косулям на радость, — объяснял Данила. — Они оборвут листья, зайцам тоже кое-что достанется. А клубни выкопают кабаны. Те, что не съедят, останутся на зиму, летом взойдут. И так всегда.

Данилу называли ученым егерем. Охотники приезжали к нему на участок толпами. Он подкармливал животных, поэтому они плодились здесь несравненно лучше, чем на других. Он сеял ячмень, просо, люцерну на полянах, просеках, болотах — где было место.

Данила — потомственный биолог. Его отец работал у бабушки. Иногда Анна, наблюдая за ним, спрашивала себя: мог бы такой, как он, лесной человек стать ее мужем? Но совершенно честно отвечала себе: нет. Ей хотелось, чтобы тот, с кем она рядом, был на своем месте не только в глухом лесу, среди животных, но среди людей тоже.

Она допила кофе и посмотрела в окно. Стекло покрылось узорами, Анна привстала, чтобы разглядеть, что на улице.

Увидела. Высокие сугробы, чуть не вровень с чугунным забором, возведенным давным-давно вокруг их двора. Значит, на звероферме тоже подвалило снега. Самое время встать на широкие лыжи, подбитые камусом, и вместе с Данилой отправиться в лес.

Обычно он проводит учет в начале зимы и в конце, но нынешняя зима выдалась неровной. То мороз, то лютый ветер. А для учета нужна устойчивая погода, чтобы животные не отсиживались в норах. Данила уже несколько раз откладывал выход в лес, но дальше некуда, понимала Анна. Середина декабря.

Тем более что все готово — она сама чертила ему на компьютере план в крупном масштабе: один сантиметр — двести метров. На нем наметила десятикилометровую тропу, точно такую, как прошлогодняя. Ее надо пройти до захода солнца.