Золотая Колыма - Герман Волков

Так фантазировали развеселые, пропустившие не одну рюмочку, офицеры-гренадеры за большим праздничным столом.

«УЮТНЫЙ УГОЛОК»

Жизнь армейского офицера — как у цыган, кочевая, но детям это очень нравилось. После Ростова Билибины жили в Карачеве, таком же древнем уездном городишке, с базаром, где неизбывно и приятно пахло хлебом, коноплей, кожей и лошадьми. Потом немного — всего полгода — пожили в чопорном и скучном, где ни побегать, ни порезвиться, Царском Селе, в казенных флигелях офицерской школы. А затем живой и шумный Самара-городок, где рядом и Волга, и Жигули, и базары с яркими игрушками, шарманками, каруселями. После Самары — Смоленск.

В Смоленске прожили дольше, чем в других городах: две войны и две революции пережили. Здесь Юрий Александрович, тогда — Юша, Георгий, учился в реальном училище. В гимназии, где учительствовала мама, учились сестры Людмила и Галя.

Отец был в то время, перед войной, уже полковником. Неистощимый на выдумки, он делал жизнь семьи веселой, праздничной. Дом, который они снимали по Киевской улице, старый, деревянный, с палисадником,— был превращен в уютный уголок.

Строгий на вид, с усами, торчащими как пики, и острой бородкой, отец сочинял шуточные вирши, редактировал рукописный семейный журнал, который так и назывался «Уютный уголок», сам разрисовывал его картинками, рамками, виньетками и подписывался — «редактор Шампиньон», «художник Пупсик». Его сотрудниками были все члены семьи, выступавшие под псевдонимами: Муха, Мурзилка, Кругломордик, Галка-Мокроглазик, Стрекоза, леди Зай.

В конце второго номера «Уютного уголка» объявление гласило: «Первого июня близ станции Лиозно Риго-Орловской железной дороги и местечка Лезно Могилевской губернии будет открыта дача. Дача находится в благоустроенном имении и имеет много достоинств: рыбная речка-купальня, лодки, большой сосновый лес, в нем грибы, масса цветов, возможность пользования лошадьми, качели, гигантские шаги, ослики... Выезжают на дачу все сотрудники журнала».

Накануне этого выезда мама и дети побывали в Москве, навестили многочисленную билибинскую родню, три раза осматривали Кремль и Зоологический сад. В Москве Юшу экипировали, и на дачу он выехал в суконном форменном пальто, в шлеме, с ботанической сумкой через плечо и с сачком в руке. Он чувствовал себя путешественником, отбывающим в дальние страны, ученым, уходящим в неизведанные края, больше всех волновался и всех смешил своим комичным видом. Примерно так писала Галка-Мокроглазик в «Очерках дачной жизни», опубликованных в третьем номере «Уютного уголка».

Третий номер вышел 15 июля, в день 40-й годовщины редактора журнала. Юбилей был отмечен вкусным пирогом, аппетитной закуской, которые подносились в шалаше, сооруженном господином Мурзилкой и самим редактором Шампиньоном. К обеду Мурзилка и Шампиньон чуть не поймали щуку, но, застигнутые дождем, вынуждены были прекратить лов, укрылись в каком-то сарае и там сочинили поэму «Щукиада». Она была поменьше гомеровской «Илиады» и пушкинской «Гавриилиады», но вполне достойной «Уютного уголка». Ее намечалось поместить в очередном, четвертом номере.

Но четвертый номер не вышел. Началась война, и редактора «Уютного уголка» проводили на фронт...

Вокзал визжал гармошками, орал пьяными глотками, стонал бабьими причитаниями и песней про Трансвааль. Песня была трогательной до слез, и пели ее всюду...

На папиных плечах сверкали погоны 56-го паркового артиллерийского дивизиона, на груди скрипели ремни. Юша просил отца взять его на войну,..

Весело и счастливо начинался в доме Билибиных 1914 год. Провожали же этот год тихо и грустно.

Георгий с головой ушел в книги. В училище его часто хвалили, в классном журнале против фамилии Билибина стояли одни пятерки. Его сочинение об Илье Муромце зачитывалось перед всем классом. Автор сравнивал русского богатыря с Рустемом из «Шахнамэ» и подчеркивал, что им обоим свойственны бескорыстие, добродушие, храбрость и хладнокровие в бою ...

На этом месте словесник прервал чтение и сказал:

— Я верю, что Георгий Билибин так же будет отличаться всеми достоинствами, когда пойдет сражаться, как и его отец, полковник Билибин, за веру, царя и отечество! — Но затем словесник будто камни заворочал: — Дальше реалист Билибин отмечает, что богатыри любили бражничать и никто с ними не мог сравниться в количестве выпитого вина... На эту человеческую слабость не следовало бы обращать внимание. И еще: реалист Билибин пишет, что Илья Муромец никогда не заискивал перед великим князем Владимиром, а Владимир сам кланялся Илье и просил богатыря о защите своего княжества... Это тоже не к месту и не ко времени. А в общем сочинение достойно высшего балла! И посмотрите, какой почерк! Как будто летописец писал! И разрисовано заставками, буквицами... вполне в русском стиле...

В 1918 году Георгий Билибин заканчивал дополнительный класс реального училища, при отличном поведении показал отличные успехи по всем предметам. Это давало ему право поступить в любое высшее учебное заведение.

И в том же году, весной, распахнулась дверь, и на пороге появился папа — в шинели, но без погон:

— Здравствуйте, сотруднички «Уютного уголка»!

Все бросились к нему.

— Не задушите своего редактора,— закашлялся отец, схватившись за грудь.

Мама испугалась:

— Что с тобой?

— Пустяки, ехал на открытой платформе, простудился.

Папа был на румынском фронте. Письма от него приходили редко. Знали, что после февраля солдаты выбрали его командиром того же артдивизиона, которым он командовал и прежде. Папа писал, что война всем осточертела, что скоро солдаты воткнут штык в землю, будет замирение и тогда он вернется.

Но все-таки приехал неожиданно и не так скоро — через год. Радости не было конца, но родители иногда с тревогой взглядывали друг на друга и о чем-то тихо переговаривались.

— В заграничных банках — ни одного франка,— каламбурил папа.

— А вспомни, Шурочка, как мы рвались домой из этой заграницы! — вздыхала мама.

— Лучше быть повешенным на горькой, но родной осине, чем скитаться по чужбине... Да и все образуется! Вот — декрет! — папа выхватил из полевой сумки шершавый листок.

И они, папа и мама, читали этот листок, то с надеждой, то с тревогой переглядываясь.

А на другой день, рано утром, отец простился со всеми и ушел. В тот день все ходили как в воду опущенные, говорили тихо, то и дело посматривали в окно.

Папа вернулся поздно ночью — похудевший, с воспаленными глазами, но возбужденный и радостный:

— Все в порядке, товарищи сотруднички! Могу считать себя полностью проверенным и завтра начинаю служить в Красной Армии! Да и тебе, Георгий Победоносец, не пора ли в армию?