Зимняя корона - Элизабет Чедвик

– У архиепископа мне нравилось, – сказал Гарри, но, подумав, добавил: – Только иногда там было скучно.

– Архиепископ что-нибудь говорил обо мне? – вдруг спросил Генрих – подозрительность взяла верх над благоразумием.

– Нет, папа. Он только упомянул, что огорчен тем, что больше не будет учить меня, и надеется на мое возвращение в будущем, когда все уладится.

– Ну, пустых надежд у него хватает, и это одна из них.

Гарри отошел поздороваться с братьями и сестрами. Матильда обняла его, и он тепло обнял ее в ответ, потому что очень любил старшую из сестер. Пятилетний Жоффруа, игравший в тот момент с мячом, захотел показать брату, чему он научился. Затем и Гарри продемонстрировал свои умения: подбросив мяч, он ловил его то под приподнятой ногой, то с поворотом, и все его движения были ловкими и быстрыми. Ричард в забаве участия не принимал и, насупившись, молчал. Он видел, что его положение в семье с появлением старшего брата сразу же понизилось. Когда Гарри подошел к нему и дружески ткнул в плечо, Ричард ответил тычком куда менее дружелюбным, и завязалась потасовка. Генрих прикрикнул на них и велел пойти в сад.

– Сорванцы, – пробормотал он себе под нос.

– Они так похожи на тебя, господин мой король, – сладко улыбнулась Алиенора.

Генрих крякнул:

– Может быть, но мы должны направлять их. Каждое дерево нуждается в подрезке, какой бы ни было оно породы.

Алиенора ничего не сказала. Если сыновей будет направлять Генрих, то они превратятся в маленькие подобия его самого, а она этого не хотела.

– Я решил, что Рождество мы проведем в Беркхамстеде, – сменил он тему.

Алиенора не скрывала недоумения. Право пользования Беркхамстедским замком было даровано Бекету при назначении его на пост канцлера. Он часто бывал там и заново обустроил замок в соответствии со своими вкусами.

– Я забрал у Томаса эту привилегию, – пояснил Генрих. – С чего бы мне оказывать ему такую честь, когда он во всем противится мне и не желает ничего слушать. Мы сами расположимся в замке, чтобы не оставалось сомнений, кто главный. Ты, будь добра, возьми с собой лучшие платья, и мы устроим там роскошный двор.

– Как тебе будет угодно.

В душе Алиенора была весьма довольна таким поворотом, потому что изначально Беркхамстед принадлежал ей как королеве. В свое время решение мужа передать право пользования замком Бекету она приняла, но без особой радости. Что касается мелких выпадов Генриха, вроде возвращения Гарри к королевскому двору и лишения архиепископа привилегий, то Алиенора сомневалась в их действенности. Бекета это не усмирит. Генрих всего лишь огрызается, ничего, по сути, не меняя. Разумеется, у Алиеноры и в мыслях не было защищать интересы бывшего канцлера. Да, он оказал ей услугу, запретив брак Изабеллы с Вильгельмом, но там выгода была взаимной. Алиенора не хотела бы оказаться вовлеченной в ссору супруга с архиепископом, которую затеяли они сами, никто их не стравливал.

– Твоя мать прислала письмо, где говорит о Вильгельме, – сказала она, меняя тему, и передала Генриху пергамент, который читала в момент его появления.

Генрих насторожился:

– Что пишет?

– Пишет, что у Вилла нет аппетита и что он потерял всякий интерес к охоте. Целые дни проводит, сидя у окна и проклиная злую судьбу. Еще он жалуется на колики в животе, но никакие снадобья не помогают.

Генрих нахмурился и сам прочитал письмо.

– Тут еще говорится, что она написала Бекету и что не понимает, почему его вдруг так обеспокоили вопросы родства. – Генрих мрачно глянул на супругу. – Она бы не обрадовалась, если бы узнала о твоих кознях.

– Разумеется, не обрадовалась бы, – равнодушно ответила Алиенора. – Можешь рассказать ей, если хочешь, только не вижу в этом смысла. Бекет мог и дать разрешение, если бы захотел, сам знаешь. Я буду молиться о том, чтобы твой брат поскорее оправился от недомогания и чтобы ваша мать пребывала в спокойствии и здравии.

– Какое великодушие! – съязвил Генрих.

– Что ты, это мой долг, – возразила она с неменьшим сарказмом.

После роскошных рождественских празднеств в Беркхамстеде двор перебрался в королевский дворец в Кларендоне, куда созвали на великий совет землевладельцев, баронов и священнослужителей – для обсуждения новых законов. Вновь Генрих и его прежний канцлер, ставший архиепископом, сошлись в битве, отстаивая один – права государства, другой – права Церкви. Оба упорствовали, и в конце концов обсуждение зашло в тупик. После долгих уговоров Бекет устно признал силу древних обычаев королевства, но отказался ставить свою печать на любой документ, который связал бы его прочнее, чем слова. Генрих вручил архиепископу подписанный им самим перечень решений, принятых на совете. Вторую копию получил Роджер из Пон-Левека, архиепископ Йоркский, и еще один экземпляр Генрих оставил себе. Бекет трактовал этот перечень лишь как справку – чтобы не забыть, о чем говорили. Однако скрепленный подписью короля документ обладал силой закона.

Ясным зимним утром Алиенора отправилась на прогулку вокруг замка, сопровождаемая шумной гурьбой детей и собак. Днем ранее прошел сильный снегопад, но за ночь облачность рассеялась, ветер стих, и наутро мир предстал кристально белым, подсиненный лишь тенями. Чистый морозный воздух и пышные шапки снега поднимали настроение, и ее спутники кувыркались в сугробах. Дети кричали, а собаки лаяли так рьяно, что Алиенора едва слышала себя и своих придворных дам.

Несмотря на толстую пелену снега, епископы и вельможи начали разъезжаться с провального совета по домам; в их числе был и Бекет. Среди тех, кто покидал в это утро Кларендонский замок, слышались недовольные высказывания о том, что древние обычаи их земель нарушают права Церкви и что Генрих переписал их так, как ему было удобно.

– Что теперь будет, госпожа? – спросила Изабелла, когда еще одна кавалькада груженых лошадей тронулась с конюшни по проторенной в снегу колее.

Всадники при обозе были одеты в цвета Джилберта Фолиота, епископа Херефорда. Сам он, укутанный в соболиную мантию, ехал позади своего хоругвеносца. Грудь его серого в яблоках иноходца украшала широкая полоса с бубенцами; на пурпурном чепраке сияли золотые кресты. Рядом с лошадью легко бежали четыре поджарые борзые, и на их ошейниках тоже звенели колокольчики. Фолиот был заклятым врагом Бекета, поскольку считал, что кентерберийский престол должен был достаться ему. А раз Генрих отказался поддержать его кандидатуру, то отношения Фолиота с короной также оставляли желать лучшего. Это был влиятельный и опасный человек.

– Не знаю, – ответила Алиенора. – Генрих, наверное, считает, будто одолел архиепископа, подписав тот список, но этим дело не закончится. Не удивлюсь, если Бекет обратится за поддержкой к папе римскому.

– Но папа нуждается и в поддержке короля.

– Это так, – усмехнулась она. – Вечно-то они спорят, убежденный каждый в своей правоте.

Их внимание привлекли отчаянные вопли. Ричард и Гарри опять подрались и осыпали друга пинками и ударами. Алиенора послала одного из рыцарей разнять их. Ричард, поставленный на ноги, тяжело дышал, широко раскрыв окровавленный рот. Гарри остался валяться на земле. Он корчился и сжимал себя между ног, а потом перевернулся на живот, и его вырвало. Жоффруа увлеченно наблюдал за братьями и тер нос ладонью.

– Что опять? – воскликнула Алиенора. – Вы сыновья короля, вам предстоит стать правителями. Как вы будете управлять своими землями, если даже с собой не можете справиться?

Кровь с губы Ричарда красными ягодами падала на белый снег.

– Он сказал, что я должен вставать перед ним на колени, потому что я его вассал и моложе его, но я никогда не опущусь на колени, никогда!

– В твои годы об этом не стоит даже спорить, а тем более драться до полусмерти, – устало произнесла Алиенора и жестом велела придворному помочь Гарри подняться. – Надеюсь, вы о чем-нибудь договоритесь к тому возрасту, когда это станет важно, и при этом не сведете меня с ума. – Она отправила Ричарда в сопровождении оруженосца лечить губу, а другой ее рыцарь на руках понес Гарри в замок.

– Иногда у меня просто руки опускаются, – призналась она Изабелле. – Это хорошо, что мои сыновья честолюбивы и упрямы, но из-за их постоянных стычек я скоро поседею.

– Я не дерусь, мама, – вставил Жоффруа.

– Верно, ты не дерешься, – согласилась она. – Зато знаешь, что сказать, чтобы братья подрались, так что можешь не изображать мне пай-мальчика.

Жоффруа поднял на нее большие темно-синие глаза, но Алиенора не купилась на этот невинный взгляд. Будучи самым младшим из трех сыновей и всего один год уступая Ричарду, Жоффруа с пеленок пытался найти свое место в иерархии семьи и навредить двум братьям.

– Должно быть, такова цена взращивания орлов, – сказала она Изабелле со страдальческой улыбкой, но не без гордости. – Орлята всегда стремятся стать владыками неба.