Два миллиона (сборник) - Сергей Шапурко

Умывшись и выпив горький кофе, Иван приобрел вполне божеский вид.

Мускатов легонько хлопнул в ладоши:

– Итак, продолжим, – сказал он, но, вспомнив вчерашние события, поправился. – Начнем наши занятия. Сегодня по плану – развитие логического мышления. Итак, попробуйте связать, господин Гайкин, в одну логическую цепочку слова «мир», «труд», «май».

– А чего тут связывать? – недовольно пробурчал Иван и, пригладив пятерней шевелюру, сказал: – Завод это наш судоремонтный.

– Это еще почему? – удивился Мускатов.

– Ну, как же! «Труд» – это как раз про него. Трудимся там, трудимся, никак натрудиться не можем.

– Хорошо. А «мир»?

– На улице Мира я живу.

– Допустим. А почему «май»?

– В мае у меня День рождения.

– Это – не совсем то, что я хотел бы услышать. Но на первый раз пойдет. Теперь: «воздух», «река», «весть».

– Опять же наш завод выходит.

– Почему?!

– Очень просто, Петр Трофимович. Река у нас по заводу течет? Течет! Маленькая, правда. Воздух, опять же, в цехах у нас порченный сильно. Дышать тяжело.

– Ну, а «весть»? – с надеждой спросил имиджмейкер.

– Два года назад, когда нашего прежнего директора за буксир проданный сажали, в «Вестях» показывали.

– Хорошо, Иван. Очень хорошо, но давайте забудем про ваш завод. Да, и, вообще, про ваш маленький город.

– А чем город наш вам не угодил? – обиделся Иван, и с ним трудно было не согласиться.

Откуда такая ненависть к маленьким городам? Жители мегаполисов богатых о них говорят только свысока и только в уничижительном тоне. Называют Мухосрансками и Крыжополями. А между тем, именно они, эти полудеревни-полугорода, всегда являлись неисчерпаемым резервом истинной России. Москва – это мегаполис, столица империи, Олимпиада-80, Первопрестольная и так далее – все что угодно, но только не Россия. А род-то свой, самобытность свою сохранять-то надо! Вот тут и нужны эти самые Нижние Холмы и Покудопряженски.

– Господин Гайкин, я вовсе не хотел вас обидеть. Я всегда уважал регионы. Давайте продолжим наши занятия. Прошу вас, сосредоточьтесь. «Париж», «Мона Лиза», «кисть».

– Судоремонтный наш.

– Но, почему?!!

– А что же еще? Кистей в малярный цех с февраля не поставляют, так им пришлось их за свой счет в хозяйственном магазине покупать.

– Париж?!

– В прошлом году танкер «Парижская коммуна» у нас на ремонте стоял. На главном двигателе я две цилиндровые крышки опрессовывал. На поршнях кольца меняли, пэтэушники картер мыли и…

– Мона Лиза?!

– А! Так это, у нас на заводе Лизка есть. Никакая она не Мона, но в буфете работает.

Мускатов устало опустился в кресло. В комнате так много было его удивления, что оно стало почти видимым. Иван стоял возле окна и миролюбиво рассматривал домашние цветы в горшочках. Воспоминания о родном заводе сладко разлились по душе и телу.

– Должен вам сказать, господин Гайкин, что с логикой у вас полный порядок. Нам остается подтянуть только общую культуру. Некоторые работают над этим всю жизнь, многие – долгие годы, у нас же с вами есть только три дня…

В прихожей зазвонил телефон. Иван Трофимович извинился и вышел.

В квартире было тихо, поэтому его голос почти без искажения долетал до Гайкина.

– Что?!! Вы не ошиблись?… Так, так, так… Это точные сведенья?… Неужели?… Кто же мне теперь заплатит?… Пушкин?… Какой Пушкин?! А это вы так шутите… Премного благодарен! Впредь, попрошу, ко мне больше не обращаться! Что?! Не бросайте трубку! Не бро…

В комнату вошел взъерошенный имиджмейкер. Он старался не смотреть на Ивана и нервно кусал губы.

– Вашего покровителя посадили в тюрьму.

– Это кого еще? – удивился Иван, не понимая о ком идет речь.

– Вову-Пеликана сцапали! Теперь нет ясности, кто оплатит мой труд, мою работу с вами. Сами вы, я так понимаю, это сделать не в состоянии?

– Какое там состояние?! У меня денег – двести рублей. Ну, и мелочь там…

– Так вот. До решения вопроса по оплате занятия наши прекращаются. Вы можете оставить мне что-нибудь в залог?

Иван взял свой рюкзак и вытащил из него железную блестящую плоскую коробочку.

– Вот, зажигалку могу оставить. Я их сам собираю. Ручная работа.

– Не надо. Попрошу вас покинуть мой дом.

Гайкин растеряно посмотрел на Мускатова и пошел в коридор. В дверях он остановился, грустно посмотрел на своего учителя и сказал:

– Простите, коль что не так.

Глава 13

В то время, когда Иван Гайкин, рыцарь в поисках справедливости, барахтался в бурлящем потоке столичной жизни, бывший клоун Хохотов (стоит заметить, что сам он полагал, что бывших клоунов не бывает) проживал у своего дяди в Медведково. Он слегка поостыл в своем стремлении наказать обидевших его коллег. Почему это произошло? Тут было много причин. Прежде всего, агрессивная московская жизнь угнетающе подействовала на Герарда Александровича. Он привык иметь дело со смеющейся детворой, а не с хамами-чиновниками. К тому же обстановка в дядиной квартире была настолько умиротворяющей, что Хохотов как-то незаметно для себя, втянулся в работу над давно намечаемым фундаментальным философским трудом «Духовный мир кузнецов». Работа среди пламени и искр накладывает неизгладимый отпечаток на внутренний мир работников кузни, был убежден клоун. Между молотом и наковальней возникает тот момент истины, который зовет кузнецов к нравственному подвигу, считал он. «Железные мускулы, железная воля – это ли не основа для тонкой душевной организации? Да… Может быть, я ничего собой не представляю как клоун, но зато я – единственный в мире клоун-философ!»

Работа над книгой кипела. Хохотов слегка осунулся, и безумная улыбка время от времени появлялась на его лице. Он исхудал, но чувствовал себя просто отлично, видимо, как те кузнецы, о которых он писал.

Дядя вполне свыкся с проживанием племянника. Его литературно – философские потуги он не поощрял, но и не хулил. Собственно говоря, сам дядя, которого звали Ближневецкий Игорь Викторович, был весьма забавным типом. И о нем стоит упомянуть более подробно.

Интересен он был тем, что был совсем не интересен. Имея схожий с обычным человеком внешний вид, он скорее относился к классу амеб, поскольку совсем не имел хоть какой-нибудь жизненной позиции. Он всегда соглашался с мнением других, никогда не спорил, полностью поддерживал любое правительство, какую бы глупость оно не делало.

Работа у него была какая-то неопределенная: то ли временный поверенный, то ли завскладом завода газированных напитков. Черты лица он имел неуловимые, как у вражеского резидента. Общался он натужно и без удовольствия. Любой разговор, если уж его нельзя было избежать, он стремился свести к обсуждению погоды. В свете последних перемен Игорь Викторович, чтобы никого не обидеть, обращался к гражданам, если возникала такая необходимость, «господа-товарищи!»

Он никогда не делал лишних движений. Не вступал ни в какие общества и движения. Даже филателисты и нумизматы не смогли затащить его в свои ряды. Политики он боялся, как кот метлы дворника.

Страна жила своей непростой, но очень насыщенной жизнью. 90-е сотрясали Россию, как Николай Валуев челюсти противников, а Игорь Викторович сидел в своем коконе и лишь горестно вздыхал.

Но и ему было чем похвастаться. Он пережил множество Генеральных секретарей и Президентов. Он ни разу не задерживался милицией и не подвергался репрессиям. Его не увольняли с работы и не лишали премий. Горэнерго не начисляло ему пеню. Горгаз также не имел к нему претензий.

Ветер перемен рвал в клочья паруса жизни российских граждан, а господин-товарищ Ближневецкий испуганно наблюдал за историческими перипетиями из кухонного окна своей квартиры. В свои пятьдесят лет он имел столько же жизненных событий, как семилетний мальчик.

В субботу в квартире Игоря Викторовича все шло как обычно. Хохотов писал очередную главу своего философского труда. Его дядя поливал фикус и в полглаза смотрел телевизор. Неожиданно в дверь позвонили. Оба родственника вздрогнули.

– Ты кого-то ждешь? – недовольно спросил клоун.

– Никого. Хотя, конечно, возможно…

– Я открою.

На пороге стоял хмурый Гайкин.

– Ваня, что случилось? – удивился приходу товарища Хохотов.

– Ничего. Но в Думе меня уже не будет, – грустно сказал слесарь.

– В какой Думе? Да, ты проходи. Есть будешь?

– Можно.

– Иди в кухню. Я сейчас.

Иван снял обувь и побрел в предложенном ему направлении. Хохотов убрал свои тетрадки и пошел кормить гостя.

Игорь Викторович поулыбался, помолчал и пошел в комнату досматривать сериал.

– Ну, давай, рассказывай, – начал Хохотов, когда Гайкин насытился и приступил к чаю.

– А что рассказывать? Плохо все. Депутатом не стал. С талями так и не решил. Анна, жена, грозится с жилплощади выписать, если домой не вернусь. На заводе за свой счет оформили, но тоже предупредили, что выходить на работу пора. А как я вернусь? Получиться, что я им поддался. Приеду, а Магарычан с Кувалдиным на меня всех собак и понавешают. Нет, надо правду искать.