Отыграть назад - Джин Ханфф Корелиц

работали допоздна, так что ей понадобилось немного времени осознать, что она понятия не имеет, где ее муж. Ей казалось, что она знает расписание его обходов, и когда он, по идее, должен ввалиться в дверь их неуютной квартирки на Шестьдесят пятой улице и рухнуть на кровать в нише, однако когда он не объявился, она полдня гадала, что к чему, и еще несколько часов оставляла ему сообщения. Может, он кого-то подменял, взвалив на себя еще одно дежурство в дополнение к законченному? Возможно, он слишком замотался, чтобы добраться до дома, и завалился спать в одной из комнат, обустроенных в больницах после трагедии с Либби Зайон, когда в смерти девушки-подростка – праведно или неправедно – обвинили измученного хроническим недосыпом ординатора. Забавно, но чем меньше способов у них было связаться друг с другом, тем легче ей было внушить себе, что все в порядке. Это походило на скучное и неустанное перетягивание каната, переводящее ее мысли в другие плоскости, чем бы те тогда ни были заняты. (А о чем она думала тогда, до рождения ребенка? О текущих событиях? Что приготовить на ужин?) Весьма неприятно, но на теперешние ощущения не похоже. Теперь с ревом нарастало и прокладывало себе путь нечто такое, что Грейс отказывалась определять. Но что-то очень и очень плохое.

Как долго все продолжалось в тот раз? День, ночь, потом снова день и почти весь третий день, пока он внезапно не явился домой, выглядя – вот те на! – довольно бодрым. Как же она обрадовалась, увидев его. «Где ты был? – спросила она. – Взял еще одно дежурство?»

«Да».

«И заночевал в ординаторской дежурке?»

«Да, – ответил он. – Заночевал».

«И не получил мои сообщения?»

«Сообщения?» Как выяснилось, нет. Больничный коммутатор был печально известен своей забывчивостью и небрежностью. Верно, формально это их работа, но в иерархии критических информационных потоков в крупной онкологической клинике вполне допустимы небольшие потери и сбои. Да, чуть раньше этим днем ему пришло сообщение на пейджер с ее номером, но тогда Джонатан уже знал, что через несколько часов будет дома, так что ему не хотелось ее будить.

Но почему же он сам-то раньше не позвонил? Почему не сказал ей, что происходит? Он что, не понимал, что она волнуется?

«А тебе-то что волноваться?» – поинтересовался Джонатан. Он же не болен раком в отличие от тех ребятишек в больнице, которых накачивают отравой на глазах рыдающих родителей.

Конечно, все это ужасно. Разумеется, ей стало стыдно, что она позволила себе так сильно и необоснованно разволноваться. Он не звонил каждую секунду, и что с того? Он был занят. У него в больнице больные дети. Его жизнь до отказа заполнена важными вещами. Именно поэтому Грейс его и выбрала, так ведь? И кстати, чего именно она так испугалась? Если бы случилось что-то ужасное, если бы, например, с ним произошло нечто скоропостижное (сердечный приступ! инсульт! опухоль мозга!), тогда кто-нибудь, его коллеги, даже кто-то из жутко занятых операторов на коммутаторе попытался бы с ней связаться. Этого не произошло, следовательно, с мужем ничего ужасного не случилось, а значит, она повела себя неадекватно. Грейс жалела, что теперь не могла обратиться к той же логике. Она настолько сосредоточилась на мысли, что такое бывало раньше и ничего страшного не происходит, что от нее ускользнул истинный смысл слов «такое бывало раньше». Если бы пациент продемонстрировал подобную изворотливость в ее присутствии, она бы, разумеется, указала ему на это.

Грейс никогда не приходило в голову, что Джонатан может от нее уйти. Никогда. Ни тогда, во время добровольно навязанного самой себе трехсуточного психоза, ни теперь. На самом деле – ни разу с их самого первого слияния, ее вздоха удовлетворения, порыва страсти и облегчения в подвале общежития Гарвардской медицинской школы. Давняя пациентка как-то раз объяснила свои мысли при первой встрече с будущим мужем: «Вот и хорошо. Теперь можно перестать ходить на свидания». То же почувствовала и Грейс. «Финита!» – подумала она в тот раз, хотя ее спонтанное и сопутствовавшее симпатии влечение к нему почти заглушило негромкий голос практической сметки. Ее, разумеется, не миновали все эти размышления, какого мужчину она должна полюбить, потом выйти за него замуж, родить от него детей и состариться вместе с ним. Но что касается ее отношений с Джонатаном с момента их самой первой встречи, вопрос, какого мужчину, больше не стоял, существовал лишь вопрос, дозволено ли будет ей прожить жизнь с этим мужчиной. С Джонатаном Гейбриэлом Саксом, двадцати четырех лет, с ямочкой на подбородке, стройным, с взъерошенными волосами, талантливым, любящим и жизнерадостным. Стоит только глянуть, откуда он поднялся.

Вот так и прошла ночь: с некоторым физическим дискомфортом и куда более сильными моральными мучениями, прерываемая недолгими периодами некрепкого сна, после которых Грейс резкими рывками возвращалась к реальности. В семь утра она заставила себя встать и начать собирать Генри в школу, сделав ему гренки, а себе кофе, словно это было самое обычное утро. Грейс испытывала несвойственное ей нетерпение, пока ждала, пока сын соберется, что не имело для нее никакого смысла, поскольку она уже со страхом предвкушала минуту, когда придется смотреть вслед Генри, поднимающемуся по ступенькам Рирдена, а потом снова возвращаться к навязчивым мыслям.

Обстановка вокруг школы изменилась, что сразу бросилось в глаза, как только они с Генри повернули за угол с Лексингтон-авеню. У здания стоял съемочный фургон новостного телеканала «Нью-Йорк-1», а по тротуару рядом разгуливали техники и репортеры. Родители, разумеется, тоже сгрудились вокруг – множество мамаш, поскольку кто же разрешит гувернанткам отводить детей в школу после такого скандального события? Одетые как для занятий йогой и для пробежек, они держали на кожаных поводках собак и возбужденно переговаривались, толпясь на тротуаре и во внутреннем дворике. Мамаш было так много, что при виде их Грейс отвлеклась от своих переживаний и вспомнила о том, что происходит в реальном мире. Погибшая мать, пострадавшие дети, нервозная атмосфера в школе. На какое-то мгновение ей немного полегчало. Ситуация с ее мужем, конечно же, разрешится сама собой, но нельзя повернуть вспять случившееся с Малагой Альвес, ее сыном и дочерью. Грейс легонько обняла Генри за плечи и отправила его в здание, после чего позволила себе присоединиться к группе Салли Моррисон-Голден.

– О господи боже, – обратилась Салли к приближавшейся Грейс. – Как же это все ужасно.

В руке она держала большой пластиковый стакан из кофейни, качая головой и расплескивая кофе на асфальт.

– Кто-нибудь видел ее мужа? – спросила незнакомая Грейс