Это было в Одессе - Александр Владимирович Козачинский

– Есть, сэр.

Полковник Гаввард из нижнего ящика стола вынул небольшой бумажный пакетик, который был найден возле трупа индуса Абиндра-Ната.

Он бережно спрятал его в боковой карман фрака, еще раз взглянул в зеркало, натянул пальто, поднял воротник и вышел.

Автомобиль привез Гавварда в кабаре «Арлекин». Сходя, полковник распорядился:

– Ждать у подъезда.

– Есть, сэр…

Шофер-шотландец дал задний ход и откатил машину на несколько шагов назад.

Полковник Гаввард вошел в зал «Арлекина», где был устроен маскарад и неистово визжали скрипки, полузаглушенные гулом пьяных голосов…

Женщины в домино и полумасках, мужчины во фраках и смокингах, в мундирах и френчах и над ними нарастающее безумие ужаса, жажда забыть о завтрашнем дне, о неизбежной расплате, опьянение отчаяния и как бы опьяневшие от людей скрипки и виолончели оркестра…

Пары двигались в бесстыдном, разнузданном танце, раскачиваясь, медленно испытывая друг друга, бледные от вина лица, блестящие глаза и срывающиеся голоса, неясный гул сотен голосов…

Сам воздух был насыщен опьянением отчаяния и похотью последних наслаждений перед концом…

Банкир Петропуло, толстый и пьяный, раскачиваясь, стал перед Гаввардом:

– Конец мира, сэр, – сказал он, задыхаясь от ожирения сердца и от того, что он, банкир Петропуло, должен бежать, бросив банкирскую контору. – Конец мира, сэр… Выпьем поммери, сэр?

Гаввард отстранил его молча и пошел через зал. Через минуту он столкнулся с Анной Ор. Окруженные синевой глубокие черные глаза встретились с глазами полковника Гавварда…

Он поцеловал ей руку, склоняясь очень низко. Анна Ор была в бальном туалете, от нее сладко пахнуло духами Пивера. На ее лице только судорожно подергивавшиеся углы губ говорили о нервном напряжении.

Полковник Гаввард был до торжественности любезен:

– В боковой кабинет, миледи? Здесь угар от шампанского…

Он бросил лакею:

– Поммери сек, фрукты, в боковой кабинет…

Сквозь толстые занавеси глуше звучали скрипки и пьяные голоса.

Полковник Гаввард налил два бокала. Ваза с фруктами стояла посреди стола.

Гаввард сказал медленно:

– Разве вы не уезжаете отсюда, миледи?

Анна Ор смотрела на него молча.

Он повторил:

– Или вы прониклись симпатиями к большевикам? О, годдем…

Полковник Гаввард в упор смотрел на Анну Ор. И в его глазах она прочла то, что знала заранее…

Анна Ор повернулась к зеркалу и стала оправлять свои черные блестящие волосы. В зеркале она увидела, как рука полковника Гавварда опустилась в боковой карман фрака, как та же рука медленно высыпала содержимое пакетика в ее бокал…

Гаввард поднял глаза и увидел глаза Анны Ор в зеркале. Он, не торопясь, бросил пакетик под стол.

И когда она повернулась и села в кресло, Гаввард сказал медленно и раздельно:

– Без тостов, миледи, они прозвучат как надгробные речи этой ночью.

Анна Ор подняла бокал с искристым вином…

Холодно и спокойно полковник Гаввард сказал:

– Мы пьем до дна…

Анна Ор что-то хотела сказать, ее глаза блестели. Она подняла бокал и залпом выпила его. Затем бросила бокал на стол. Полковник Гаввард медленно поставил свой бокал.

Анна Ор откинула голову на спинку кресла, по ее телу пробежала судорога, в углах губ проступила розовая пена…

Полковник Гаввард посмотрел еще раз на то, что называлось Анной Ор. Автоматически он отметил судорогу, застывшую на лице, и маленькие мелкие морщинки возле глаз.

В зале раздались выстрелы: пьяному офицеру показалось, что вокруг него рабочие, и он стал стрелять из браунинга. Такие же выстрелы раздались на улице…

Полковник британской армии Чарльз Гаввард круто повернулся, прошел через пьяный, охваченный неистовством страха зал, где продолжали раздаваться выстрелы, и сел в автомобиль.

– В порт, – сказал он коротко.

Шофер, обернувшись, сказал:

– Последние ночи, сэр…

Гаввард ничего не ответил: его губы были сжаты и воротник пальто поднят.

В зале продолжали стрелять. Кучка пьяных офицеров стреляла из браунингов, на улице выстрелил кто-то из винтовки. Застревая в дверях, толклись обезумевшие от страха посетители, давя женщин, опрокидывая столы и крича пьяными голосами.

Люстра в боковом кабинете ярко освещала стол с белоснежной скатертью, вазу с фруктами, опрокинутый бокал и откинутое на спинку кресла, искаженное застывшей судорогой, похожее на гипсовую маску лицо Анны Ор…

Зеленый фургон

Зима 1931 года была в Гаграх необычайно суровой.

Весь декабрь шел дождь; в январе повалил снег. Это был очень странный снег, хотя так, по-видимому, и должен был выглядеть субтропический снегопад. Огромные, величиной с черешню, снежинки, нарядные, как елочные украшения, медленно опускались в неподвижном воздухе, и это медленное, монотонное падение не прекращалось ни на минуту в течение шести недель. Листья пальм не выдерживали тяжести непривычного снежного груза и ломались. Розы, которым полагалось цвести в это время, распускали свои лепестки над снежной пеленой, как лишайники Севера. Так, наверное, выглядели тропические леса Европы в начале ледникового периода.

Всю зиму по Черному морю гулял шторм. На узкую полоску гагринской земли обрушивались огромные, молчаливые волны. Они двигались медленно, длинными правильными шеренгами, на очень большом расстоянии друг от друга, неся на своих гребнях толстых морских птиц. Споткнувшись о берег, валы опрокидывались, а птицы, исчезнув на миг, появлялись на гребне следующей волны. Ровный гул моря не умолкал много недель и уже не воспринимался как шум; прибой казался беззвучным, как снегопад.

Однако Гагры лишились не только тепла, солнечного блеска и благоухания цветущих садов, но также и электрического освещения. Гагринская гидростанция, равная по мощности мотоциклету, приводилась в действие водопадом, свергавшимся с отвесного