Азимут бегства - Стивен Котлер

Из соседней комнаты доносится ровное дыхание. Он уговаривает себя, что беспокоиться не о чем — по крайней мере пока.

Сон не возвращается. Анхель поднимается, ставит кофе и ждет с пустой чашкой в руке. Дом ему нравится, хотя полы скрипят и нет крыльца. Но зато перед домом маленький пятачок травы — что-то вроде внутреннего дворика. У Анхеля вошло в обычай пить кофе в дверях, прислонившись спиной к косяку и глядя в пространство. Кухня, даже краска, какой выкрашен дом, напоминают ему о доме, в котором он вырос. Он редко вспоминает о своих родителях, да и то только когда говорит себе, что редко о них думает, но все дело этим и ограничивается. Кофе готов, он наливает себе полную кружку и медленно идет к задней двери, открывает ее и видит голого Амо, который стоит на коленях посреди двора.

— Что ты делаешь? — От удивления Анхель едва не роняет кружку.

Амо смотрит на него и трясет головой.

— Я сейчас приду.

Он снова принимается что-то бормотать. Анхель думает, что это ломаный иврит, слышит, правда, слово «лазанья», но точно не уверен. Он поворачивается спиной к Амо, возвращается в комнату, оборачивается и смотрит в дверной проем. Нет, не лазанья, но что-то в рифму с лазаньей. Амо все еще голый и все еще во дворе, и Анхель не знает, что делать. Потом Амо встает, подходит к маленькому железному столику, заржавленному предмету садового гарнитура, оставленному здесь предыдущими жильцами. На столе коричневый халат Амо. Он медленно поднимает со стола халат, завертывается в него и картинными движениями завязывает кушак.

— Я медитировал, — говорит он.

— Голый?

— Да, не более того. — Амо уходит в ванную.

Анхель выпивает кофе, завязывает шнурки и уходит, прежде чем Амо перестает плескаться в душе. Вчера ночью ему снился Койот с головой, закопанной в песок, — грустный, невыносимо длинный сон из тех, что имеют смысл или по крайней мере должны его иметь, и действительно, веселого мало, денег почти не осталось, жизнь его скудна, обнажена, все желания ограничены мелкими радостями. Сегодня он собирается в магазин игрушек в городе. Как много в мире возможностей принимать дурные решения.

Он совершает длинную прогулку, по дороге размахивает руками, тень его пляшет по краю тротуара, куртка распахнута и похожа на маленькие крылышки. Деревья парка Голден-Гейт смыкаются над головой высокой аркой, пропуская сквозь себя зеленый свет, режут его на прямые и косые лучи. Он пришел в центр до открытия магазина. Дергает дверь, заглядывает в окно и в отражении видит пустое кафе. Он оборачивается и идет туда.

— Чем я могу вам помочь?

Она тонкая и стройная, как серфингистка, и он думает, что она слишком молода, чтобы быть замужем, но тут же понимает, что его заносит не в ту сторону. Давно ли он бежал от Исосселеса, давно ли он говорил со своими сверстниками? Он слегка подпрыгивает, входя в кафе. Он оживлен, щелкает пальцами, заказывает кофе и с интересом наблюдает, как девушка наливает его в чашку. Длинные завитки ароматного пара, темная жидкость и ощущение того, что он наедине с незнакомкой.

— Когда открывается магазин игрушек? — Спрашивая, он машет рукой в сторону улицы.

— В десять. — У нее ослепительно синие глаза.

Он ищет глазами часы.

— Сколько сейчас времени?

— Девять. Тебе надо убить целый час.

— Ты не хочешь куда-нибудь уехать? — Он странно улыбается. — Может, выпьешь со мной чашку кофе?

Ее зовут Мелия, она выходит из-за стойки и садится за соседний столик. Они разговаривают — о ее учебе в художественной школе, о том, что она всегда мечтала стать художницей и как тяжело ей работать в кафе и не видеть ничего, кроме мужчин и женщин, одетых в деловые костюмы, вечно спешащих и занятых, и еще она говорит, что хочет писать картины, потому что это единственный способ заставить людей остаться на месте.

— Ты была в Италии? — спрашивает Анхель.

— Нет.

— В Сикстинской капелле. Четыре года он расписывал ее, лежа на спине.

Она смотрит в окно, оглядывает улицу, едва заметно вздыхает.

— Хотела бы я это увидеть.

— Да, и я тоже.

В десять он уходит, просит у нее номер телефона, и она записывает его на салфетке.

— Я уеду из города на некоторое время, но можно я позвоню, когда вернусь?

— Я все время на месте, ты же помнишь. Я буду здесь какое-то время.

Анхель улыбается, говорит до свидания, и когда он уже в дверях, она окликает его:

— Куда ты едешь?

— В Италию, — отвечает он, уже переходя улицу.

В магазине он находит то, что ему нужно, на втором этаже. Маленькую лопатку, пластиковое ведро и большую красную песочницу. Он покупает все и выходит на улицу с большой сумкой на плече. В хозяйственном магазине недалеко от дома он покупает мешок песка и вешает его на другое плечо. Пожалуй, надо сесть в автобус. Песок начинает оттягивать плечо, раскачивая Анхеля при каждом шаге. Но он неплохо тренирован и считает, что такие трудности научат его чему-нибудь полезному.

Амо уже нет, когда Анхель возвращается. Внизу вообще нет ни одной живой души. Он выходит во дворик и открывает песочницу. Она блестящая, красная, с плоским дном и закругленным навесиком по краю. Он высыпает в песочницу песок и водружает в середину ведерко с лопаткой.

— Что это ты делаешь, сынок? — Анхель поднимает глаза и видит Койота, стоящего в дверях.

— Я купил тебе подарок.

— Вот как. — Койот медленно выходит из дома, склоняется к песку, зарывает в него пальцы.

Анхель вытаскивает ведро из песочницы и ставит его вверх дном на траву. Сидя на краешке, он разувается, откидывается назад, упираясь руками в землю и начинает пальцами босых ног ворошить песок.

— Койот?

— Чего?

— Мы пьем слишком много кофе.

— Мы пьем и кое-что другое.

— Например, виски? — Ведро начинает постепенно деформироваться под тяжестью Анхеля.

— Это совсем другое.

Анхель сползает с ведра, выправляет его и принимается строить в песочнице башню.

— Почему все думают, что тебя убили?

Койот молчит. Анхель наблюдает за игрой света, ощупывает песок.

— Ты хочешь кофе? — спрашивает наконец Койот.

Анхель улыбается.

— Самые крупные мировые контрабандисты всегда отличались пониманием необходимости поиска. Это путь исчерпания всех возможностей. Я помню одну дорогу в Танзании, по которой нам приходилось часто передвигаться. На ней всегда было шесть или семь блокпостов. Мы изучали каждый из них.

Анхель, скорчившись, слушает.

— Танзания — по-настоящему открытая страна. Огромные плоские пространства. Люди привыкли оценивать ситуацию на больших расстояниях. Когда ты подходишь к контрольно-пропускному пункту, солдаты уже знают, что ты идешь, и начинают присматриваться к деталям. Зажигалки, бумажники и всякая мелочь, которую можно спрятать в бампер или выхлопную трубу.

— И вы прятали контрабанду в обычные места, большие и бросающиеся в глаза?

— Да.

Анхель встает и стряхивает песок с колен, стараясь не промахнуться мимо песочницы.

— Со временем, — Койот аккуратно взвешивает каждое произносимое им слово, будто пытаясь ощутить на языке вкус прошлых лет, — люди начали высчитывать, где можно найти меня.

Койот резко поворачивается на пятках и пристально смотрит в глаза Анхелю.

— Я стал кем-то вроде царя, которого надо лишить трона. Все выглядело так, словно для того, чтобы пользоваться тайниками в Замбии, им надо было сначала убить меня. Я же на Фиджи, светит яркое солнце, и какое мне дело до того, что происходит в какой-то Замбии?

Анхель вдруг осознает, что Койот присаживается на корточки в том самом месте, где сегодня утром стоял на коленях голый Амо.

— Видишь ли, я занимался таким делом, из которого невозможно просто уйти на пенсию. Никто не желает видеть, как контрабандист уходит на пенсию. У контрабандиста должен быть живописный и причудливый конец, например, пожизненное заключение, плохая смерть или обезглавливание.

— И ты инсценировал собственную смерть?

— Людям надо давать то, чего они так жаждут. В Боливии я сам поставил сцену своего убийства. Мне отрубили голову. Потом я просто исчез на некоторое время, лег на дно. Я долго оставался в таком положении, пока не встретил Ионию, который пригласил меня в Калифорнию. Думал, что я влюбился, и захотелось провести остаток дней в каком-нибудь тихом уголке.

— Все еще возможно, — говорит Анхель.

— Чертовски прямолинейно.

Койот встает и мнет зубами сигару. Огонек спички раскачивается на ветру.

Анхель ждет, когда затлеет кончик.

— Можно задать тебе еще один вопрос?

Койот бросает на него сердитый взгляд сквозь сигарный дым.

— Какое слово рифмуется со словом «лазанья»?

40

Пять дней они скитаются по прибрежным утесам. Койот хочет научить Анхеля искусству скалолазания — как забивать крюки и спускаться с крутых склонов по веревке. Учит Габриаль. Утром они укладывают часть снаряжения в мешки, часть в багажник и уезжают. Никаких торжественных церемоний в деле, которое может до неузнаваемости изменить жизнь.