Император открывает глаза - Дмитрий Колосов

– Пусть и не надеются!

Но остальные поверили. Поверила и стража, какой то и дело перепадали вкусные куски с блюд, будто бы присланных в темницу с царского стола. Тюремщики жадно пожирали куски мяса и сладости, хваля Клеомена:

– Хороший он человек, этот спартанец! И в опале, и в милости, не забывает о нас, простых солдатах!

Все шло, как надо. Узники лишь ждали удобного момента, когда царь и верный слуга его Сосибий отбудут из столицы.

И такой случай представился. Птолемей отправился на ежегодные жертвоприношения в город богов Каноп. Сосибий сопровождал повелителя.

– Иного шанса у нас не будет! – решил Клеомен.

Пленники заказали роскошный ужин и много амфор с изысканным сладким вином. Принесшие угощение слуги объявили, что яства присланы по приказу царя Птолемея.

– Царь благоволит к спартанцам. Скоро их ждет великий почет! – кричали они.

Клеомен весело улыбался, когда пыхтящие от натуги стражники расставляли полные всяческой всячиной блюда.

– Пожалуй, нам будет слишком много. Мы готовы разделить с вами нашу последнюю здесь трапезу! – объявил он тюремщикам.

– Хвала тебе, о Клеомен! – обрадовано закричали они. – Вот уж вправду, достойный человек! Да будут долги твои дни!

– Да будут! – согласился спартиат.

Славя Клеомена, стражники удалились к себе и принялись пировать. Непривычно изысканные яства и крепкое вино опьянили воинов. Одни уснули, свалившись со скамей на пол, другие, горланя песни, бродили по вымощенному камнем двору.

– Пора! – решил Клеомен.

Вытянув из вороха одежд меч, царь устремился к заботливо распахнутой тайным помощником двери. Друзья последовали за ним. Пред тем, как выскочить на двор, каждый из спартиатов распустил на правом плече шов хитона, чтоб было удобнее орудовать острым клинком.

– Мы победим! – воскликнул Клеомен. – А если и умрем, то сделаем это красиво! Еще не все кончено!

Разметав полупьяных часовых, бунтовщики рассыпались по улице.

– Свобода! – кричали одни.

– Долой Птолемея! – орали другие.

– Да здравствует царь Клеомен! – восторженно кричал отважный Пантей.

Слыша эти крики, прохожие разбегались в стороны. Лишь несколько случайно шедших по улице воинов попытались загородить путь спартиатам. Один из них ранил в бедро Гиппита и тут же пал под ударами мечей. Прочие, побросав оружие, бросились бежать.

– Победа! – ликовали бунтовщики.

Взгромоздив раненого на подвернувшуюся по случаю лошадь, они продолжили свое победное шествие. Тут-то и повстречался им Птолемей, сын Хрисерма. Он шествовал по своим делам и, увидев разъяренных спартиатов, попытался скрыться. Но быстрые на ногу Пантей и Филоксен поймали беглеца.

– Так что, друг Птолемей, – зловеще заговорил подоспевший Клеомен, – ты приказал обращаться со мною, как с диким зверем?!

Сын Хрисерма не успел ответить. Удар, и царский меч мягко вошел в живот офицера. Пятная мостовую жирно блестящей кровью, тот рухнул. Навстречу, по улице бежали воины, числом два десятка во главе с начальником городской стражи. Вооруженные копьями и щитами, они рассчитывали без труда одолеть бунтовщиков. Но они не учли, сколь неодолима ярость людей, уже свыкшихся с мыслью о близкой смерти. Короткий бой завершился победой спартиатов. С десяток стражников во главе с командиром распластались на земле, прочие с криком бежали.

Ликующие спартиаты окружили своего вождя.

– Куда теперь?! – закричал Пантей, сразивший троих врагов.

– К тюрьме, – после краткого раздумья решил Клеомен. – Освободим узников, они примкнут к нам. Еще не все кончено!

Бунтовщики продолжили победоносное шествие по улицам Александрии. Они кричали прохожим, призывая тех взять оружие и примкнуть к восстанию, но прохожие, которым не было никакого дела ни до своего, ни до чужого царя, разбегались. В этой жизни им вполне хватало своих неприятностей, чтоб перекладывать на хребет еще и чужие.

Ворота тюрьмы оказались заперты. С предвратных башен летели стрелы. В соседнем проулке показались воины – много воинов. Опомнившийся фрурарх спешил восстановить порядок.

– Вот и все! – сказал Клеомен. – Мы получили свободу, но, похоже, потеряли жизнь.

– Так продадим же ее подороже! – закричал Пантей, воинственно размахивая окрашенным кровью мечом.

– Зачем отнимать жизни у тех, кто не сделали нам ничего дурного? Мы восстали не против них, – рассудительно сказал царь. И все поняли его.

Первым заколол себя Гиппит. Он ударил умело – с размаху в левую грудь – и совсем не мучился. Вторым ушел Филоксен. Он оказался не столь ловок, и Пантею пришлось добить товарища ударом в шею.

Один за другим спартиаты падали наземь, окрашивая серую равнодушную брусчатку алыми разводами. Клеомен подставил грудь под удар друга Пантея.

– Твоя рука тверда! – сказал он. – А я боюсь промахнуться!

Стиснув до скрежета зубы, Пантей ударил царя в грудь и, поймав бьющееся в агонии тело, бережно положил его рядом с другим телами – мертвыми иль умирающими. Отовсюду бежали воины, окружавшие место побоища. Но Пантей не спешил. Он проверил ли, мертвы ль все его собратья, для верности поражая каждого точным ударом, и лишь после этого, с вызовом посмотрев на толпящихся вокруг стражников, вонзил напитавшийся кровью клинок в свою грудь и пал на мертвого Клеомена.

Признаться, мне жаль царя Клеомена, как не жаль, наверно, ни одного героя той истории, что стала сюжетом настоящей книги. В век Ганнибала и Сципиона, отмеченный людьми яркими, словно вспыхивающие звезды, не так уж часто встречались люди порядочные. В век, отмеченный знаменем авантюры, не так уж много было людей, готовых на отчаянный поступок не ради собственной славы иль выгоды, но ради блага Отечества.

Но нет, царь Клеомен не был авантюристом. Он был рассудительным и порядочным человеком, далеким от авантюр или интриг. Будучи идеалистом, он решил переустроить раз уж не мир, то собственную отчизну. Это намерение и оказалось авантюрой. И в этот век было немного людей, столь чистых и благородных. В этот век уже не было людей, готовых в ущелье загородить путь толпе алчущих крови и насилья варваров. Клеомен пожелал стать последним из этих людей. Он был готов пожертвовать всем: состоянием, именем, самой жизнью во благо Отечеству. Всем! А таких, поверьте, было немного.

Клеомен, сын Леонида происходил из рода Агидов, того славного рода, что дал Спарте великого Леонида, остановившего персов в Фермопилах, Павсания и Клеомброта. Судьбе было угодно, чтоб Клеомен стал наследником несчастного Агиса, дерзнувшего восстановить могущество Спарты в ущерб отдельным согражданам. Судьбе, а еще отцу, царю Леониду, женившему сына на Агиатиде, вдове казненного царя.

Леонид ненавидел Агиса и был виновником его погибели. Это он настоял, чтобы Агиса казнили. Это он был обладателем крупнейшего в Лакедемоне состояния и потому не желал перемен, что грозили крахом его имуществу, пусть даже перемены эти могли возродить былое величие Спарты. Леонид приказал умертвить Агиса, а вдову казненного он взял в свой дом лишь затем, чтобы слить царскую кровь в одном роде, изжив даже память о венценосном бунтаре.

Но случилось обратное. Простой люд помнил Агиса и, мало того, Агиатида передала любовь к казненному мужу своему новому супругу Клеомену, без памяти влюбившемуся в хрупкую, но столь сильную женщину. Благодаря ей Клеомен задумался о печальной судьбе отчизны, губимой властолюбием политиканов, которые за продажные деньги или из слепого честолюбия ввергли Спарту в тенета политической свары. Что-то нужно было менять, и делать это следовало как можно скорее. Отец не понимал этого, не желал понять. Он был развратен и алчен, и Клеомен возненавидел отца. Нет, он не жаждал родительской смерти, но мечтал исправить то зло, что причинил отчизне отец. Но для этого нужна была власть. Власть… Клеомен получил ее после смерти отца. Получил, но не ринулся, сломя голову, биться за идеалы, каким поклонялся. Так можно было свернуть себе шею, повторив печальную участь Агиса. Сначала нужно было овладеть властью реальной, а не на словах, властью, подкрепленной силой. А для этого требовалось создать преданное войско и скрепить его вражеской кровью. Лишь после громких побед, объявивших Элладе о воскрешении лакедемонского духа, Клеомен приступил к осуществлению давно им задуманного. Оставив войско у захваченной врагами Мантинеи, он с отрядом наемников направился к Спарте. Друзья царя, самые искренние, самые доверенные, явились в город прежде войска. Войдя в сисситий, они без лишних слов выхватили мечи и перебили эфоров, принижавших царскую власть.

Кровь эта должна была пролиться, но так, чтобы не быть на Клеомене. Дурно начинать великие перемены пролитием крови. Потому бесчестье взяли на себя друзья, а Клеомен остался в стороне от злодеяния, хотя каждому было ясно, по чьему велению оно совершено.