Черный снег на белом поле - Юрий Воробьевский

Но чем же закончилось кодненское дело? «Согласно закону мы произвели освидетельствование и записали следующее. Мы видели на теле мокрую рубашку, местами окровавленную, на животе, с правой стороны, произведено около двадцати колотых ран; на голове кровоподтеки, ухо левое окровавлено, правого ока не было, только жилка висела из-под века. Тело это было представлено в Брестский замок, а потом, через несколько дней, было достойным образом погребено в склепе при костеле св. Анны. Затем ясновельможный пан воевода Троцкий, пан наш милостивый, приехав из Варшавы и узнавши о таком безбожном поступке евреев, из сожаления к невинной пролитой христианской крови, приказал тотчас же разрушить до основания еврейскую синагогу так, чтобы на месте не осталось и фундамента, а могилы их сровнять с землею... Когда... открыли заседание в замке вместе с нами, полным городским Магдебургским урядом, тот еврей Шлома, ставши перед нами, не раз и не два подтвердил прежнее свое показание. В этом добровольно данном свидетельстве он, между прочим, показал: «Я признаюсь в том вследствие дневного и ночного видения: то дитя всегда перед моими очами являлось живым».

Несожженная совесть оказалась сильнее херема. И не только в этом случае. Т.Н.Буткевич насчитал более тридцати авторов, написавших книги по данному вопросу. Некоторые из них были крещеными евреями. И Даль писал: «...таковы, например, бывший раввин монах Неофит, бывший раввин Серафинович,[99] Паздзерский, Киарини, Пикульский, Савицкий...».

«Когда мне исполнилось 13 лет — возраст, в котором евреи имеют обычай возлагать на голову своих сыновей венок, называемый «венком силы», отец мой уединился со мной и долго говорил мне, внедряя в меня, как долг, завещанный Богом, ненависть к христианам, которая должна доходить до убийства их. Затем он сообщил мне об обычае собирать кровь убитых и добавил, обнимая меня: «Вот, сын мой, таким образом сделал я тебя своим таинником и как бы вторым собою». Надев мне затем венок на голову, он объяснил мне с большими подробностями эту тайну крови, как священнейшую из священных и самый важный обряд иудейской религии. «Сын мой, — продолжал он, — заклинаю всеми стихиями неба и земли всегда хранить эту тайну в своем сердце и не доверять ее ни братьям, ни сестре, ни матери, ни впоследствии — жене, — никому из смертных, особенно же женщинам. Если Бог даст тебе даже одиннадцать взрослых сыновей, то не открывай тайну им всем, только одному тому, которого признаешь самым умным и наиболее способным хранить тайну, — так же, как теперь поступаю я с тобою. Ты должен внимательно следить за тем, чтобы этот сын твой был привержен и ревностен к нашей вере...

— О сын мой, — воскликнул он наконец, — пусть вся земля откажется принять труп твой и изрыгнет его из недр своих, если ты когда-либо и при каких бы то ни было обстоятельствах, даже при самой крайней необходимости, откроешь эту тайну крови кому- нибудь, кроме того, кому я сказал, даже если в том случае, если ты станешь христианином ради выгоды или по другим побуждениям. Смотри же, не измени отцу своему, выдав эту божественную тайну, которую я тебе сегодня открыл. Иначе да постигнет тебя мое проклятие в тот же час, как ты согрешишь, и да сопутствует оно тебе всю твою жизнь до смерти и во веки веков».

Такие слова написал бывший раввин, которого называли ха- камом, то есть мудрецом, и который не только крестился в веру христианскую, но стал монахом, известным под именем Неофит. Книга его — «Христианская кровь в обрядах современной синагоги» — впервые увидела свет в 1803 году.[100]

Смертельное лакомство

В Антониевой пещере Киево-Печерской лавры покоятся мощи первого известного на Руси мученика от иудеев — св. Евстратия. В 1097 году, при нашествии половецкого хана Боняка, он был пленен и продан в Корсунь какому-то еврею. Тот перед Пасхой распял Евстратия на кресте, а затем выбросил в море. Мощи на берегу нашли русские христиане и привезли в Киев...

Киев. Весной 1911 года на территории кирпичного завода Зайцева был обнаружен труп мальчика. В нем опознали двенадцатилетнего ученика приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища Андрюшу Ющинского. На его теле оказались раны, аналогичные тем, что по сей день сохранились на мощах младенца Гавриила. Их насчитали сорок семь — все прободения сделаны «с очевидным знанием анатомии — в мозговую вену, в шейные вены и артерии, в печень, почки, легкие, в сердце, нанесены с видимой целью полностью обескровить его живого и притом, судя по потекам крови, в стоячем положении (конечно, и связав, и заткнув ему рот)»... [57].

«Профессор Киевского университета врач-психиатр Сикорский дал заключение, что убийство Ющинского было совершено не душевнобольными, а лицами, привыкшими к убою животных». Сикорский писал о «расовом мщении или вендетте сынов Иакова» и предполагал, что типические особенности убийства «вытекают из оснований, которые, быть может, имеют для убийц значение религиозного акта».[101]

«В самых первых обвинениях не было ритуального мотива, но вскоре он возник, да еще возникло наложение по срокам, что убийство совпало с наступлением еврейской Пасхи и якобы с закладкой новой синагоги на территории Зайцева (еврея). Через четыре месяца после убийства был, по этой версии обвинения, арестован Менахем Мендель Бейлис, 37 лет, работник на заводе Зайцева...» [57].

Убийство начали расследовать некие Мищук и Красовский. Киевский сыск ввалился в это дело с привычной чиновничьей алчностью и полным непониманием того, что за преступление произошло. В действии сыщиков сразу же возникло немало странностей.

«Через несколько дней после привлечения Бейлиса умерли после употребления пирожных, принесенных сыщиком Красовским в отсутствии арестованной матери, дети Чеберяковой, единственные свидетели, показывавшие, что видели, как Бейлис тащит Ющинского на завод. (По показаниям Чеберяковой, какой-то еврей предлагал ей сорок тысяч за то, чтобы она взяла вину на себя. — Ю.В.). Покамест следствие дошло до Бейлиса, произошел целый ряд существенных перемен в местности, где совершено преступление: построен новый забор, сгорело без видимых причин здание, в котором могло быть совершено убийство, — вообще уничтожены все следы последнего.[102] В руках суда осталась одна главная улика — фотографические снимки с исколотого трупа, ранения которого не могли быть объяснены никакими обычными мотивами, кроме ритуальных, да приставшие к одежде убитого кусочки пропитанной кровью глины, показывающей, что убийство произошло не в квартире Чеберяков, где глины быть не могло, и не в пещере, куда труп был принесен уже окоченелым, а в таком глинистом месте, как кирпичный завод... Если прибавить к этому установленное экспертизой раздевание Ющинского в момент нанесения ему ран в туловище с одеванием трупа после смерти и письмо Бейлиса к жене с рекомендацией... нужного человека с просьбой дать ему денег и указать ему, кто из свидетелей показывает против обвиняемого, то этим ограничатся прямые улики обвинения». [45].

Да, записка Бейлиса прямо указывала на детей Чеберяковой. Подсказывала, кому понести смертельное лакомство. Кстати, двух заключенных, одного, который передавал записку и другого, который помогал написать ее в тюрьме, в ходе процесса пытались найти. Но безуспешно. Они как в воду канули.

И разве не удивителен финал сыскной деятельности двух киевских «пинкертонов»: «Когда через два с половиной года наконец открылся суд, Мищук скрылся в Финляндии, а сам Красовский, потеряв пост, сменил позицию и стал помощником адвокатов Бейлиса». [57].

Кровь и сокровенное

В связи с делом Бейлиса еврейский депутат Неелович поднялся на трибуну Государственной Думы и процитировал торжественное заявление 216 раввинов: «Еврейское учение не знает ни одного взгляда, разрешающего поступать с неевреями так, как не позволено поступать с евреями».

Слышите дрожащий от «праведного гнева» голос? Проверенный прием клятвенных заявлений уже десятилетиями действовал на имперскую администрацию безотказно. И чиновничья воля отменяла результаты следствия и решения суда.

Но дорого ли стоило это и ему подобные заявления? Дорого ли стоит клятва, когда ежегодно происходит «волшебный» праздник очищения Йом-Кипур? В этот день, раз от раза повышая голос, хазан торжественно читает в синагоге (а каждый из присутствующих повторяет за ним) такой поразительный текст: «Во всех обетах и запретах (которые человек сам принял на себя), и клятвах, и заверениях (в отказе от пользования своим или чужим имуществом), и самоограничениях (в пользовании чем-либо, что человек уподобляет приносимой в храм жертве), и наказаниях (которым человек сам себя подвергает), и обещаниях (данных в любых формулировках; во всем, что мы, не подумав, принимаем на себя) в форме обетов, клятв, заверений, запретов, — от одного дня Йом-Кипур до следующего дня Йом-Кипур, пусть он принесет нам добро, — во всем этом мы раскаиваемся, пусть будут они упразднены (по желанию нашему), отменены, (пусть) станут недействительными, (пусть будут) полностью аннулированы, (пусть) утратят свою силу и перестанут существовать, пусть обеты наши не будут обетами, запреты наши — запретами и клятвы — клятвами».