На службе Отечеству - Александр Алтунин

Неподалеку от меня расположился смуглый черноволосый старший лейтенант с артиллерийскими эмблемами в петлицах. Увидев в его руках карту, подхожу. Артиллерист полулежит на траве, опираясь на согнутую в локте руку. Фуражка с черным околышем брошена рядом. Назвав себя, предлагаю старшему лейтенанту переправляться через реку вместе. Услышав мой голос, артиллерист посмотрел мне в лицо, и в его глазах я прочитал безмерную усталость и безразличие. Поняв, что он не расслышал моих слов, повторяю предложение.

— Не могу, товарищ. Не умею плавать, — отвечает артиллерист и с явным безразличием рассматривает лежавшую на траве карту.

С любопытством склоняюсь над ней и я. С севера на юг прочерчена синяя ниточка реки, преградившей нам путь. Внимательно всматриваюсь в синюю извилистую нить и с радостью обнаруживаю выше по течению условное обозначение моста, где мы можем переправиться на другой берег. И главное, сразу после переправы попадем в огромный массив заболоченного леса, в котором встреча с фашистами почти исключается.

Громко и отчетливо выговаривая каждое слово, предлагаю артиллеристу свой вариант переправы. Он заметно оживляется, неправильные, резкие черты его смуглого лица освещаются подобием улыбки.

— Можно попробовать, лейтенант. — Артиллерист с трудом поднимается с земли и впервые внимательно оглядывает меня лихорадочно заблестевшими карими глазами.

— Вы не ранены? — встревожился я.

— Нет, — устало махнул он рукой. — Был засыпан землей, поэтому плохо слышу.

То ли из-за слуха, то ли из нежелания продолжать разговор артиллерист отворачивается от меня и, прихрамывая, идет к воде. Не желая докучать ему, приказываю Воронову построить людей.

Через час с небольшим выходим к месту, где на карте был обозначен мост. Однако вместо него находим обгоревшие деревянные сваи. Это настораживает. Лейтенант Воронов вызвался вместе с Сероштаном сходить в разведку. Зная, что на теле Сероштана, что называется, живого места нет, предлагаю Воронову взять с собой кого-нибудь другого. Василь Сероштан, беззаботно щуря под яркими лучами солнца карие глаза, уверяет меня, что совершенно здоров, и в доказательство энергично крутит головой так, что повязка на шее ослабла и опустилась, обнажив воспаленную рану.

— Прекратите, Сероштан! — строго обрываю я и приказываю Петренко немедленно сменить повязку на шее сержанта.

В разведку вместе с Вороновым идут Браженко и Федя, гражданская одежда которого была весьма кстати. Пробираясь под мостом от опоры к опоре, разведчики благополучно преодолели реку и поползли по противоположному склону. Несколько минут они что-то внимательно разглядывали, затем двинулись к поселку.

Прошло около сорока томительных минут. Наконец появляется Воронов. Переплыв назад, лейтенант с необычным для него возбуждением докладывает о результатах вылазки. На том берегу разведчики наткнулись на трупы восемнадцати красноармейцев, потом побывали в поселке, спешно покинутом местными жителями. Браженко и Федя в поселке разыскивают лодки.

Вскоре появляются Браженко и Федя в сопровождении местного жителя, весьма старого человека. Он спускается к реке и показывает рукой. Федя, не раздеваясь, прыгает в воду и, нырнув, вытаскивает железную цепь. Ухватившись за нее, он подтягивает к берегу затопленную плоскодонку. На помощь ему бросается Браженко. Подтянув к берегу, они переворачивают лодку, выливая воду. Федя приносит длинный шест и, ловко орудуя им, направляет лодку в пашу сторону. Вместе с Вороновым и Охрименко садимся в лодку, переправляемся на противоположный берег. Сердечно здороваюсь с древним стариком, отвечающим на каждый вопрос только после троекратного "ась?".

Приказываю Охрименко в первую очередь перевезти раненых и контуженого старшего лейтенанта. Спрашиваю старика, как погибли красноармейцы. Оказывается, их перестреляли фашистские диверсанты, которых в последние дни очень много сброшено с самолетов. Услышав стрельбу, местные жители скрылись в лесу.

На месте разыгравшейся трагедии валялись плотничьи топоры. Очевидно, саперы восстанавливали разрушенный мост, когда на них внезапно напали диверсанты и в упор расстреляли. Увлеченные работой, бойцы не успели даже схватиться за винтовки, которые стояли неподалеку, составленные в козлы.

Возвратившись к переправе, вижу картину, которая вызывает улыбку. Федя длинным шестом толкает лодку, а Охрименко, стоя на коленях, держит в могучих руках, словно кучер вожжи, концы многочисленных солдатских обмоток, за которые судорожно уцепились бойцы, не умеющие плавать. Первым попадается мне на глаза тщедушный Сусик, висящий на обмотке, как пескарь на крючке. Выпучив от страха глаза, бойцы изо всех сил тянутся вверх и, теряя опору, плюхаются лицом в воду. Однако обмотки из рук не выпускают. Охрименко, покрасневший от натуги, подгоняет Федю, не переставая подбадривать "пловцов":

— Держись, орлы! Берег близко!

И "орлы", глотая взбаламученную воду, медленно продвигаются к спасительной суше. Облегченно вздыхаю, когда Охрименко выносит на берег последних почти захлебнувшихся "орлов", держа их под мышками. А Петренко уже хлопочет над ними, стараясь привести, как он любил выражаться, "в боеспособное состояние".

Главная трудность возникла при переправе сорокапятки. Перевезти на лодке невозможно, а бросить — и в мыслях не было. Мы с командиром орудия стоим на берегу, не зная, что предпринять. Вдруг мой взгляд скользнул по катушке телефонного кабеля, который упорно тащил Хома Сусик.

— А что, если протащить пушку по дну?

Артиллеристы быстро разматывают кабель и плетут из него два троса. Переправив лошадей вплавь, командир орудия аккуратно крепит тросы к осям и к конской сбруе. Когда тросы были зацеплены, все державшиеся на ногах бойцы, помогая лошадям, дружно потянули за них. Пушка медленно поползла по дну. Облегченно вздыхаю, когда больше половины пути осталось позади. Оказалось, что успокаиваться рано. Тросы натянулись как струны, лошади и люди напряглись изо всех сил, но… пушка словно приросла к месту. После нескольких неудачных попыток сдвинуть ее командир орудия, коренастый крепыш, решительно сбрасывает с себя обмундирование и плывет к тому месту, где застряла пушка. Набрав воздух в легкие, он ныряет, потом, с шумом отфыркиваясь, кричит:

— В яму колеса скатились! Поднажми!

И снова ныряет. Хлестнув лошадей, дружно тянем, но пушка по-прежнему ни с места. Над водой опять показалась голова артиллериста. Он ложится на спину и минуты две отдыхает. Молча оглядываю стоявших вокруг бойцов. Трое, в том числе и Охрименко, словно угадав мое желание, быстро раздеваются и плывут на помощь артиллеристу. По моему сигналу все четверо ныряют, а мы, ухватившись за тросы, нещадно стегаем лошадей…