Под белым орлом - Грегор Самаров

действительно разовьёт плодотворную деятельность; когда он будет в состоянии поставить в зависимость от себя мелких и крупных помещиков, тогда, дорогой граф, будет вполне возможно провести королевские выборы по воле того, кто будет стоять в центре этой финансовой силы и следовательно будет держать в своих руках могучий талисман золота.

— В самом деле это явится путём, которым можно всего достигнуть; клянусь Богом, вы, ваше величество, нашли то, что в Польше так долго тщетно искали, хотя многие подобно мне ломали голову над тем, как бы найти выход из бедственного положения нашей родины.

Выражение искреннего удивления в голосе Потоцкого польстило легко возбудимому тщеславию императора.

— Я нашёл его, — ответил он, — я нашёл его, потому что я — друг Польши и, может быть, таким путём могу осуществить благодарность, которою мой дом обязан благородному Собесскому. Итак, если вы считаете правильным моё разрешение вопроса о будущности Польши, если вы хотите явиться основателем новой эры для своего отечества, то воспользуйтесь средствами, которые будут предоставлены для великих целей, согласно вашему указанию, венской торговой компанией совместно с варшавским ломбардом. Я не сомневаюсь, что вам удастся, с золотым талисманом в руках, избрать саксонского принца Фридриха наследником престола Понятовского, и ваши труды конечно не останутся без благодарности со стороны принца. Государственный канцлер уже подготовит почву для сношений венской торговой компании с варшавским ломбардным банком, и тотчас же будет отдан приказ оплачивать чеки банка и учитывать его векселя.

Потоцкий низко склонил голову, чтобы скрыть торжествующую радость, засиявшую в его лице, и произнёс:

— Я употреблю все силы, чтобы осуществить благодарность вам, ваше величество, за мою родину и дать последней короля, который снова сделает её великой и могущественной.

— А вы, дорогой граф, будете первым после короля или возле короля, — ответил Иосиф. — Варвик, создатель королей, — с улыбкой прибавил он. — Вы будете постоянно вспоминать, что я — ваш благодарный друг. История назовёт вас величайшим благодетелем своего отечества! Граф Кобенцль был прав, когда сказал мне, что в вас я найду единственного в Польше человека, который поймёт мои идеи и будет в состоянии провести их.

— Графу Кобенцлю известны моя любовь к отечеству и моё преклонение пред особой вашего величества, — ответил Потоцкий, отвешивая поклон в сторону австрийского посланника.

— Ну, а теперь я не смею долее отвлекать вас от ваших гостей, которые и так, должно быть, изумлены долгим отсутствием своего хозяина, — сказал император. — Да принесёт этот час обильные плоды в будущем! Едва ли нам удастся ещё поговорить так, чтобы этого не видели; лучше, если мы избегнем этого, чтобы отвлечь подозрения. Итак, согласимся на том, чтобы мой посол в Варшаве совещался с вами при всяком необходимом случае.

— О, нет, ваше величество, — почти испуганно воскликнул Потоцкий, — я желал бы лучше, чтобы ваши повеления поступали ко мне через агентов торговой компании, так как варшавские дипломаты окружены сотнями шпионов.

— Вы правы, — согласился император, — чем выше цель, тем уже и темнее должен быть путь к её достижению. Будьте здоровы! Граф Фалькенштейн расстаётся с графом Потоцким, а завтра римский император будет приветствовать фельдцейхмейстера всей польской артиллерии.

— Вы разрешите проводить вас, ваше величество? — спросил граф Потоцкий.

— Ни в коем случае, — отклонил его предложение император, — что осталось бы от моего инкогнито и от нашей тайны, если бы граф Феликс Потоцкий оказал такую честь простому секретарю! Я уверен, что сам найду дорогу.

Он торопливо вышел, уводя с собою Кобенцля, и сам закрыл дверь за собою.

Потоцкий улыбнулся.

— Он прав, — сказал он, — золото в наши дни является талисманом, управляющим судьбами людей и народов! К моему прискорбию, мне недоставало чудодейственной силы этого всемогущего металла; теперь она потечёт ко мне со всех сторон. Меня хотят сделать своим орудием, в моих руках сосредоточивают силу, могущую даровать корону. Я желаю обладать этой силой, но, ей Богу, я был бы дураком, если бы возложил корону на чужеземца! У них имеются ядра и штыки, у меня — хитрость оживлять чудодейственную силу золота, и корона будет моей!

Портьеры на дверях спальни слегка зашевелились, но граф не заметил этого. Он постоял ещё с минуту, с тихой улыбкой на губах, с задумчиво опущенной головой, а затем вышел и возвратился к своим гостям, объяснив им своё отсутствие неотложными делами.

Никто не заподозрил ничего, и весёлое бражничанье ещё некоторое время продолжалось, пока гости не поднялись из-за стола и не перешли в соседнюю комнату, чтобы, по неизменному обычаю польского общества того времени, поиграть в карты.

Потоцкий и литовский маршал Сосновский, человек лет пятидесяти с бледным и хитрым лицом и зорко бегавшими и по временам лукаво вспыхивавшими глазами, стали метать за двумя столами банк. Сосновский выигрывал, Потоцкий же почти с одинаковым постоянством проигрывал. Мелкие шляхтичи, тщетно искавшие счастья за столом Сосновского, переходили к столу Потоцкого и удвоенными ставками быстро возвращали свой проигрыш.

Игра кончилась ранее обыкновенного, так как уже рано утром должна была прибыть императрица.

Гости разошлись, и Потоцкий возвратился к себе в кабинет.

Камердинер подал ему халат. Граф вскоре отпустил его, отдав приказание позаботиться о том, чтобы на следующее утро всё было готово к приёму государыни, а затем опустился в кресло пред своим письменным столом и погрузился в глубокие размышления, рисовавшие ему блестящие горизонты, к достижению которых он проложил сегодня ещё новую ступень.

В эту минуту портьеры на дверях его спальни медленно раздвинулись, и Потоцкий услышал шум тяжёлых складок.

Он поднял взор и увидел пажа в ливрее его дома, переступившего порог кабинета. Он невольно вздрогнул и резко выговорил мальчику, что тот смел в столь поздний час побеспокоить его.

Но паж не обратил внимания на выговор. Медленными шагами он приблизился к графу и остановился в освещённом лампою пространстве, улыбаясь и скрестив руки на груди.

Потоцкий пристально всмотрелся в мальчика, а затем вскочил, положил руку на его плечо и воскликнул:

— Возможно ли?.. Это — не дьявольское наваждение, обманывающее меня?.. Это — ты, София?

— Да — это я, — ответила красавица-гречанка, которую граф признал под пажеской ливреей.

— Какая дерзость! — вне себя воскликнул граф, — разве я не запретил тебе сопровождать меня!

— Раз навсегда не забывай, мой друг, что моё послушание зависит от моей доброй воли.

— Но это — безумие, это — сумасшедшая