Курортная зона - Надежда Первухина

Кстати, о Ежинском. Он, как и Лариса, сидел за стилизованным под тюремную решетку барьерчиком: его, как и Ларису, охраняли двое мрачноватых типов могучего телосложения… Только место Ежинского было как раз напротив Ларисиного, и она могла видеть, что, в отличие от нее, он вальяжно развалился в плюшевом кресле (а в ее полуголую задницу вгрызаются занозистые доски паршивого табурета — ей даже не дали другой одежды перед Судом: она так и сидела, в чем была в камере: в растянувшейся водолазке и несвежих трусиках, что вызывало дополнительное чувство унижения и беззащитности). Ежинский вырядился в костюм-тройку с шелковым отливом (силуэт “мужчина-бабочка”), в наманикюренных, покрытых бесцветным, но очень блестящим лаком пальцах вертел изящную тросточку с золотым набалдашником в виде розы, смахивающей больше на женские гениталии. Волосишки насильника кто-то не поленился тщательно уложить в прическу а-ля Аристотель Онассис, хотя внешности Ежинского до облика знаменитого греческого миллиардера было весьма далеко. Лакированные штиблеты жулика-морфера сверкали ярче, чем хрустальные туфельки Золушки. А еще от него наповал разило каким-то дорогим мужским одеколоном. Похоже, от Теда Лапидуса. Одеколон навел Ларису на мысли о прошлом: “Попался бы ты мне, когда я исполняла роль косметолога с чемоданчиком эксклюзивной парфюмерии. Я б тебя надушила …” Хотя теперь это представлялось нереальным.

— Суд просит почтеннейшую публику садиться, — сказала изысканного вида дама. У дамы были черты лица, слегка напоминавшие “Капризницу” Ватто, с тем только различием, что во времена Ватто среди модниц были популярны плащ-контуш, кружева и мушки, а не черные очки в пол-лица и не кожаное черно-зеленое платье, сидящее в обтяжку на костлявой фигуре… Лариса поняла, что очкастая дама выполняет роль референта и стенографистки, хотя на столике перед дамой не имелось ни листочка бумаги, ни мнемоскрайбера.

“Почтеннейшая публика” бесшумно села. Ежинский нервно постучал тросточкой о носок своего шикарного ботинка. Лариса удивилась: с чего ему нервничать? Тут и полному тупице понятно, что судить будут не его — надушенного, ухоженного, а ее — нахально пробравшуюся в закрытую зону дуреху в грязной водолазке и с синяками на лодыжках. Однако, к удивлению Ларисы, Главный Обвинитель заявил:

— Господин Антуан Ежинский, Суд Чести Общества Большой Охоты желает задать вам несколько вопросов. Выйдите на середину зала и опуститесь на колени…

Ежинский суетливо дернулся, побледнел, механическим болванчиком выскочил из-за своей оградки, встал посредине зала и преклонил колена. Самое замечательное, что его щегольские, узкие брючки явно не предназначались для подобных “жестов” и, едва князь коленопреклонился, лопнули по боковым швам. Однако никто не засмеялся, даже не ухмыльнулся. Видимо, Суд Чести не предполагал таких крамольных явлений, как улыбки и смешки.

— Вы знаете условия, — подал голос Главный Судья. — Давая ложные показания и вводя Суд в заблуждение, вы автоматически лишаетесь титула и лицензии на Большую Охоту.

— Да, ваша честь. — Казалось, Ежинский уже оправился от испуга и теперь чувствовал себя комфортно, даже стоя на коленях и в рваных штанах.

“Один-один!” — злорадно подумала при этом Лариса, у которой вообще не было ничего хоть отдаленно напоминающего штаны.

— В таком случае, господин Обвинитель, приступайте к допросу, — сказал Главный Судья.

— Благодарю, ваша честь, — кивнул лощеный Обвинитель. — Вот мой первый вопрос. Господин Ежинский, вы знаете эту женщину?

И он указал в сторону Ларисы.

— Разумеется, — сказал Ежинский, мельком бросив на “эту женщину” взгляд, в котором были намешаны похоть, презрение и ненависть.

— Насколько близко вы знаете эту женщину?

Ежинский теперь не смотрел на Ларису, но это и к лучшему. Потому что за все его следующие ответы, она. наверное, испепелила бы его взглядом, если б их глаза встретились.

— Насколько близко?.. — прогнусавил Ежинский. — Достаточно близко, для того чтобы знать, как пахнет ее лоно в момент оргазма.

По залу прокатился первый тихий шепоток. Потом этих шепотков будет больше, потом они вообще превратятся в шум и гвалт, но это позже, а пока…

“Ах ты кобель похотливый!” — зло закусила губу Лариса.

— Господин Ежинский. я требую, чтобы вы не переступали рамок благопристойности, — заговорил Глас Чести.

— Я только отвечал на вопрос, и отвечал правдиво. — Ежинский был само смирение.

“Сволочь! Лживая сволочь! У меня не было оргазма от того, что ты меня изнасиловал!” — хотелось крикнуть Ларисе, но что-то словно случилось с ее голосом, как будто ей пережали горло. Наступив на него лакированным ботинком.

— И тем не менее… — сделал постную мину Глас Чести. — Господин Обвинитель, продолжайте.

Тот кивнул:

— Господин Ежинский, исходя из ваших весьма вольных слов, можем ли мы предположить, что вы на холились с этой женщиной в интимных отношениях

— О да!

— Были ли эти отношения построены на добро вольной основе?

Ежинский смиренно опустил глазки и пропита.! как мальчик из церковного хора:

— Не совсем.

Опять шепоток зала и голос Обвинителя:

— Поясните это утверждение Суду, господин Ежинский.

Тот мастерски изобразил борьбу с собой:

— Не лягут ли мои слова клеймом позора на… даму?

— Не лягут. Говорите, сударь.

Ежинский поерзал — все-таки стоять на коленках было неудобно — и заговорил с драматическим подвыванием:

— Наше первое, мм, свидание состоялось в моем номере, куда эта дама пришла для выполнения своих обязанностей, так как служила младшей кастеляншей. Она зашла ко мне с комплектом белья в руке якобы для того, чтоб переменить полотенца и простыни. Я предоставил ей работать, а сам сел в кресло у окна, дабы продолжить прерванное появлением этой дамы чтение…

— Какую книгу вы читали? — быстро спросил Глас Правды.

— “Les liaisons Dangereuses” — “Опасные связи”. Роман Шодерло де Лакло, — без малейшей запинки ответил Ежинский. — Это моя любимая книга.

“Он читал! Что-то ни одной книжки я у тебя не заметила, когда шла к тебе как к арестанту! А когда я в первый раз зашла в твой номер, ты, скотина, вообще невидимкой прикинулся!” — наливаясь бешенством, подумала Лариса.

— Итак, вы читали…

— Да, ваша честь, и увлекся чтением настолько, что совершенно забыл о присутствии этой женщины в моей комнате. Как вдруг… Как вдруг она напомнила мне о себе.

— Подробнее, пожалуйста. Как именно напомнила? “Негодяй, негодяй, негодяй! Ты сам взасос тогда мне зад целовал!”

— Ну-у… — Голос Ежинского стал тягуч и томен. — Внезапно я почувствовал, как нежные женские ручки коснулись моих коленей и мягко раздвинули полы халата. Так как я в тот день не надел под халат никакого белья, вскоре я ощутил, как ее пальцы поглаживают мой…

— Кхм… — кашлянул целомудренный Глас Чести, но никто не обратил внимания на его кашель.

— Что вы тогда сделали, господин Ежинский? Продолжили чтение?

— Нет, но, отложив книгу, я попытался внушить даме, что ее поведение предосудительно… Что я вовсе не нуждаюсь… Но она…

— Она что?

— Она продолжала. И не только руками, но и губами, языком…

— Она довела вас до оргазма?

— Д-Да.

— Но вы этого не хотели? Вы сопротивлялись?

— Нет, то есть да! Сопротивлялся. Как мог. Но она пообещала укусить меня, если я не покорюсь ее ласкам.

“Сво-о-о-о-олочь!”

— Что произошло после этого?

— Ваша честь, мне, право, неудобно рассказывать эти подробности, тем паче что в зале столько дам…

— Ничего, господин Ежинский. В Суде Чести нет места ни лжи…

“Еще как есть! Негодяи! Нелюди!”

— …ни ложному стыду. Продолжайте.

— Присутствующая здесь дама тогда же потребовала от меня стать ее любовником, в противном случае она угрожала покончить жизнь самоубийством. С тех пор моя жизнь превратилась в ад!

— Почему?

— Она требовала от меня секса каждую ночь! Приходила днем! После обеда! А иногда вообше не выбиралась из моего номера и буквально насиловала меня, покуда я не падал без сознания, вымотанный морально и физически!

— Понятно… Господин Ежинский, припомните, пожалуйста, а по утрам, часов примерно в семь, эта дама тоже принуждала вас к сексу?

— Конечно!

— Ежедневно?

— Да!

И тут раздался вопль из зала. К удивлению Ларисы, вопль принадлежал ее начальнице, кастелянше Гликерии Агаповне.

— Протестую! — возопила старая кастелянша. — Это неправда! Если этот сукин сын говорит, что он кажное утро к моей Раиске в дырку лазил, то кто ж тогда со мной, как не сама Раиска, такожде кажное утро белье сортировал, а? Полотенца в “Ванише” замачивал? Простыни с “Ленором” для аромату прополаскивал да опосля сушить развешивал? Брешешь ты, пес! Кобель вонючий!

“Ай спасибо, Гликерия Агаповна! Вот уж от кого не ожидала…”