Молот Одина - Александр Прозоров

Он наплескал внутрь осветительного масла, высек искру, торопливо попятился, выбираясь наружу:

– В сем сооружении самое важное – углы прогреть. Там слой самый толстый. С него зачинать и надобно.

Из зева глиняной груды потянулся сизый дымок, поднимаясь к потолку, расползаясь в стороны и выскальзывая наружу через волоконные оконца. Мастер ходил вокруг сооружения, трогал его ладонями тут и там. Заглянул внутрь, почесал в затылке, подбросил дров, равномерно распределяя по полу, снова ходил и щупал, потом опять подбрасывал – где-то больше, где-то меньше. Огонь становился все сильнее, комната в башне постепенно прогревалась. Вскоре здесь стало даже жарко, и Викентий скинул куртку, оставшись в одних штанах. Уряда такой роскоши позволить себе не могла и потому время от времени выходила на улицу.

Иногда вместе с нею внутрь заглядывали подруги, дабы подивиться невиданному зрелищу: большой костер, пылающий в маленькой комнате.

К вечеру бьющееся взаперти пламя победило толщину глиняных стен. Они стали снаружи сперва просто теплыми, потом горячими, а затем и вовсе раскаленными.

– Все получилось, великий! – воздел руки к потолку Колобой. – Глина прокалена со всех сторон, и нигде никаких трещин. Дров можно больше не добавлять. Ты скажешь, зачем тебе нужен этот странный горшок в своем доме?

– Не ожидал от тебя такого вопроса, мастер, – удивился пришелец из будущего. – Как же ты обжигаешь свою посуду?

– Как все, – пожал плечами Колобой. – В канаве на склоне. Закладываешь сырые заготовки, накрываешь дерном. Разводишь снизу костер, потом подбрасываешь и подбрасываешь дрова. Жар идет по канаве снизу вверх и прокаливает посуду. Закрывая или открывая продыхи наверху, можно менять силу прокаливания горшков по всей канаве. Это очень удобно. Канаву можно разобрать и потом загрузить снова. А вот домницу, например, надо разбивать после каждой протопки. И для каждой плавки строить новую.

– В общем, да, – пожал плечами Викентий. – Великое дело привычка. Очаг – это удобно. Простой знакомый костер, над которым можно жарить дичь, от которого много тепла, в угли которого можно закапывать репу или запекать обмазанную глиной рыбу. Опять же, в него удобно кидать дровины любого размера. Без бензопилы это важно. Меньше мучений с разделкой сухостоя до нужного размера.

– Зачем ты все это говоришь, храбрый Один? – не понял горшечник.

– Мысли вслух, Колобой, – усмехнулся Викентий. – Уже поздно. Оставайся с нами до утра.

– Благодарю, великий, – склонил голову мастер.

– Уряда, милая, – взял девушку за руку молодой человек. – Принеси, пожалуйста, сюда нашу долю ужина. Хочу покушать малым кругом.

– Сейчас схожу, великий…

Вскоре они сидели, словно на пикнике, на шкурах возле куска циновки, без спешки подкрепляясь рыбой и печеным окороком попавшегося пастухам оленя. Жар из глиняного зева заливал светом помещение. Костер все еще горел, большой и яркий, но при этом к нему без опаски можно было подойти вплотную с любой стороны. Это был очаг, хорошо греющий, дающий достаточно света – однако почти не занимающий места.

Но это было только начало. Самый большой сюрприз ждал Колобоя и Уряду утром, когда они проснулись, лежа поверх шкур – однако разомлевшие от тепла. И это несмотря на холодную ночь и на то, что никто очага с вечера не топил, что пламя погасло уже давным-давно.

Мастер моментально понял причины и следствия, подошел к прокаленному до звона массиву, потрогал ладонью, оглянулся на Викентия:

– Он горячий!

– Еще нужно прикрывать волоконные оконца сразу после того, как прогорят угли, – добавил молодой человек. – Я этого не сделал только потому, что здесь было слишком жарко.

– Так это…

– Это печь, Колобой, – подтвердил Викентий. – Только не для обжига горшков или плавки железа. Исключительно для обогрева маленьких, уютных помещений. Скоро зима, а я люблю тепло.

– Невероятно, великий Один! Ты придумал это сам?

– Разве ты забыл, Колобой? Я бог! – похлопал его по плечу великий Один. – Давай попросим нашу очаровательную Уряду принести сюда завтрак. Посидим, поболтаем. Посмотрим. Интересно, как долго твоя печь будет держать тепло?

Печь простояла горячей до полудня. Потом они заткнули волоконные окна шкурами и зажгли свечи. И только ближе к вечеру в комнате наконец-то стало прохладно. Просто прохладно, а не холодно – но великий Один, отправив Колобоя домой, предпочел затопить комнатный очаг заранее, дабы печь успела прогреться снова еще до сна.

Для них с Урядой этот вечер стал настоящей сказкой – они любили друг друга в свете огня, ласково греющего их тела, дозволяющего любоваться друг другом, не прятаться от холода под ворох мехов. А когда в зеве печи остались лишь красные угли – они смогли позволить себе спокойный сон, накинув на обнаженные тела только пару рысьих шкур.

К великому разочарования Викентия, славяне Сарвожа его изобретение совершенно не оценили. Они были отнюдь не глупы и сразу сообразили, что пламя в очаге большого дома дает жар и свет сразу и для всех; греет любого, кто находился вокруг, кто работает или спит. Возле очага всем тепло и светло круглые сутки. Печь же дает только тепло… Которое тут же уходит наверх и больше не возвращается. Ибо с утеплением в больших домах сварожичей было, увы, не очень. Да и обитают люди внизу дома – там, где застаивается холодный воздух, а не наверху.

Сделать второй этаж в доме невозможно – туда поднимается дым. Наверху в большом доме не столько согреешься, сколько задохнешься…

Увы, но что хорошо для маленькой комнатки – бессмысленно в больших помещениях.

Однако Викентий был богом и мог позволить себе роскошь собственной, отдельной комнаты, собственных дров, собственного очага; мог устроить возле печи высокие полати, выстелить их мехами. Завесить, утеплить стены болотным мхом и шкурами…

– Уютненько, – оценила старания молодого человека Света, заглянувшая в башню спустя несколько дней после победного пира. – И, главное, тепло у вас! В вологодских хоромах ныне дубак. А это что, Вик? – остановилась она возле глиняной полусферы.

– Печь русская классическая, – ответил реконструктор. – Бюджетный вариант.

– Ты шутишь? – не поверила богиня.

– Именно так, – подошел ближе Викентий. – Добавь мысленно перед топкой трубу, которая перехватывает выходящий наружу дым. В ней тебе и полок, из-за нее и ухват нужен длинный, иначе до топки просто не достать. Добавь мысленно наружные стенки, набей пустое место любым наполнителем, и сверху можно делать лежанку. Печь выдержит. Топка толстая, форма куполом. Сверху хоть впятером прыгай. Просто я не рискнул затевать все эти рюшечки-прибамбасики. Слишком сложно для нынешних технологий. Ныне даже эта печурка и то, считай, хай-тек. Это ведь чисто семейный вариант. Одна жена, один муж, одна изба. Горшечник, может быть, воспользуется, у него вроде как своя комнатка. Кто-то из богов в крепостях. Вот и все. Для славянского большого дома русская печь пока еще только вредна. Пустая блажь.

– А я бы не отказалась, – покачала головой светлая богиня. – Развести у себя в светелке огонь, сесть в кресло, вытянуть к очагу ноги. На полу ковер, на стенах… Надо будет у Макоши кошму для вас попросить. Ею обить и опрятнее выйдет, и теплее. Щелей меньше останется.

– Не откажусь, – кивнул Викентий.

– Когда вернешься, храбрый Один, – ответила Света. – Я ведь за тобой. Ты просил вызвать, едва я снаряжу поселенцев в дальнюю заставу. Вот зову. Пора.

Волк с амулетом

Путь на восток оказался куда тяжелее, нежели переброска через зеркало или сплав вниз по течению на плоту. С первыми лучами солнца сварожичи поднимались, впрягались в лямки и тащили ладью, а также привязанные к ней тяжело груженные лодки. Где по узкой тропе в прибрежных зарослях, где по берегу, а где и по колено в воде, увязая в черном вонючем иле. Никаких остановок на отдых или перекус! Команды пробивающихся через бечевник бурлаков менялись примерно раз в два часа, отлеживались, подкреплялись, пока их друзья трудились, – но ладья не задерживалась нигде и никогда. Разве только самыми темными, непроглядными ночами.

Больше двадцати дней путники тянули свою лямку, пока возле очередной излучины молодая знахарка Заряна, бросив заговоренные кости с нанесенными на них рунами, не кивнула воинам:

– Это здесь! Кельтма, старый Печерский путь.

Молодые сварожичи полувытащили ладью на короткую песчаную отмель, разобрали оружие, двинулись в близкий лес. Славянки остались разгружать лодки.

Великий Один и воевода будущей заставы, крепкий рыжий муж лет тридцати со странным именем Домашня, осмотрели образованный слиянием двух рек мыс, выбирая место для будущей твердыни.

– Здесь есть родник, – раздвинув в одном месте заросли лопухов, сообщил воевода. – Для крепости сие зело удобно. Чистая вода, за каковой не надобно выбираться к реке.