Крой тела - Файт Этцольд

Мирс не был расположен к непринужденной беседе, но ведь лифт остановится спустя несколько секунд, поэтому все же ответил:

— Если бы. В моей профессии, к сожалению, выходных не бывает. — Он нащупал в кармане брюк ключи от «Ауди-ТТ».

Сначала он подумал, что несколько волосков с его ноги зацепились за брючную ткань. Иначе он не мог объяснить этот внезапный легкий укол. И только потом заметил торчащий в бедре шприц, увидел руку уборщика, пальцы которого вдавливали поршень.

Спустя мгновение его охватила приятная непроницаемая чернота.

Ключи от «ауди» выскользнули из его пальцев и звякнули об пол.

Чья-то рука схватила ключи.

И это не была рука Мирса.

Двери лифта открылись на четвертом подземном уровне. Уборщик выкатил тележку, подошел к автомобилю «Форд-Транзит», открыл заднюю дверцу и с трудом затолкал ее внутрь.

Захлопнув дверь багажного отделения, он прыгнул на водительское кресло и запустил мотор.

Как только лучи фар прорезали сумеречные внутренности подземного гаража, он надел очки.

Очки в матовой оправе из нержавеющей стали.

Глава 30

Германн и команда IT-специалистов в рекордно короткие сроки отыскали адрес Юлии Шмидт. Кройцберг, Берманнштрассе, 30. Была только одна Юлия Шмидт с таким IP-адресом и такой учетной записью на «Ксенотьюбе», изображение на фото совпало с девушкой на видео.

Чуть раньше Клара и Винтерфельд поговорили по телефону с Белльманом, который все еще находился в Висбадене, но уже ехал в лимузине к аэропорту во Франкфурте, чтобы последним рейсом вылететь в Берлин.

— Как получилось, что пресса так быстро пронюхала обо всем? — спросил Белльман. — Ведь это видео — одно среди миллионов.

— Да, — ответила Клара, — но оно очень страшное. Кроме того, мы не знаем, что именно убийца делал ради того, чтобы уведомить прессу.

Пресса действительно уже пронюхала обо всем. В многочисленных интернет-изданиях уже говорили об этом видео. Особенно рьяно это муссировалось в бульварной прессе, а ссылка на видео быстро распространялась по всему Интернету.

«Убийца из Интернета — Кто остановит сумасшедшего “Фейсбук”-Потрошителя?»

Как только вещи обретают имена, они обретают самостоятельность, размножаются и распространяются, как вирусы.

«Фейсбук»-Потрошитель…

Восемь журналистов уже позвонили в УУП, в отдел по работе с прессой. Сотрудников по работе с общественностью срочно вызвали на службу. Прессе нужно было сообщить следующее:

«Пока еще не ясно, идет ли речь о преступлении или о странной шутке. Имя “Клара” тоже могло быть выбрано совершенно произвольно. Мы отказываемся от комментариев, пока не будут предоставлены конкретные сведения после расследования или пока остается риск навредить следственным действиям».

Если журналисты узнают из недостоверных источников или на основании откуда-то полученной информации станут утверждать и доказывать, что ранее уже были убийства, ответ должен быть следующим:

«Мы идем по следу преступника, но не можем пока сообщить о ходе расследования, чтобы не подвергать опасности результаты работы и не спровоцировать новые преступления. Кроме того, мы не можем исключать, что Юлия Шмидт до сих пор жива. Как только сотрудники полиции внесут ясность, непременно будут уведомлены родственники, а после — общественность».

И если речь пойдет о серийном убийце:

«Информация о том, что на счету убийцы уже дюжина женщин, всего лишь безосновательные слухи. Этим делом занимаются наши лучшие сотрудники, и скоро мы предъявим результаты общественности».

Вместе с оперативной группой они наконец добрались до квартиры Юлии Шмидт на Берманнштрассе, 30. Подходы перекрыли. На место прибыли полицейские машины с мигалками и оперативниками, которые блокировали место преступления.

Между тем уже никто не верил, что это чья-то глупая шутка.

В квартире Юлии было темно, как в могиле.

Кто-то вывел из строя блок предохранителей, может быть, сам убийца, так что в квартире больше не было света. Бессмысленно ждать электриков или чинить самим. Каждая минута на счету.

Но темнота — всегда риск. Неизвестно, не натянута ли где-нибудь острая, как бритва, тонкая стальная струна, которая запросто может отрезать голову, если с достаточной силой наскочить на нее. Неизвестно, не заложено ли в квартире взрывное устройство, которое среагирует на малейший источник света.

Никто не знал, не притаился ли в квартире убийца в очках инфракрасного видения. При первом же шуме он откроет стрельбу из автоматического оружия. Поэтому лишь холодные лучи полицейских фонариков «Мэглайт» оперативников и карманные фонари разрезали плотный мрак.

Свет пробирался в глубь квартиры.

Комната Юлии, насколько можно было рассмотреть в скудном освещении скользящих по стенам лучей маленьких поисковых прожекторов, выглядела иначе, чем комната Жасмин. Плакат с репродукцией Ван Гога «Звездная ночь», обеденный уголок, большая комнатная пальма. Листья пальмы в свете «мэглайтов» отбрасывали на стены пляшущие тени, похожие на змей, которые перед самым укусом сжались, чтобы в следующую секунду совершить бросок.

Потом снова темнота.

И контуры, которые неожиданно появлялись в свете карманных фонариков из непроглядной ночи. Появлялись и снова исчезали во тьме. Рядом с пальмой стоял комод с дюжиной фотографий из отпуска. Из-за того, что фотографии мелькали разноцветным лоскутным одеялом, лица людей превращались в мерцающие гримасы.

Свет пробирался в глубь квартиры.

Ближе к кровати. По покрывалу, подушкам. Вдруг мелькнули босые ноги. Белое платье.

— Здесь что-то есть! — вскрикнул Марк.

Еще два световых пятна от фонарей слились воедино.

На кровати кто-то лежал. Судя по силуэту, женщина в белой ночной сорочке, руки сложены на груди. Белоснежный наряд, украшенный кружевами, ярко выделялся на фоне масляно-черной темноты. Но было и нечто другое, это еще больше контрастировало с ярким светом фонарей. Что-то, что в холодном свете «мэглайтов» казалось таким же темным, как мрак за пределами светового пятна. Это были пятна и брызги на рубашке.

Кровь?

— Юлия Шмидт, это криминальная полиция, мы хотим вам помочь. Если вы меня слышите, скажите что-нибудь, — произнесла Клара.

Ответа не было.

И скоро всем стало ясно почему.

Лучи фонарей разрезали темноту над кроватью, поползли вверх: к солнечному сплетению, к сложенным рукам, грудной клетке, ключицам, шее…

Винтерфельд со свистом выдохнул, когда луч задержался там.

Когда стало понятно, что женщина на кровати не спит, что она не оглушена, не просто потеряла сознание и ее нельзя оживить, дав понюхать аммиак.

Когда стало понятно: Юлия Шмидт мертва.

В свете фонаря было видно: вместо стройной женской шеи — зияющая рана темнее чернильно-черной ночи.

А там, где должна быть голова, — всего лишь окровавленный обрубок, из которого торчат фрагменты костей и разрезанные сухожилия.

Кларе нужно было отдышаться.

— Обезглавливание, — прошептала она, и свет ее фонарика метался из стороны в сторону.

— Нам нужен прожектор! — крикнул Винтерфельд. — Живо!

Послышались торопливые шаги, которые быстро стихли за дверью.

Луч фонаря Клары скользнул вниз по кровавой ране, по кружевному вырезу ночной сорочки, по сложенным, словно у мученицы, рукам, по стройным ногам.

Потом луч заскользил вверх.

Мозг Клары выдал информацию с задержкой в полсекунды, когда луч фонарика уже пробежал по этому месту. Она заметила это мгновение назад, но еще не успела осознать.

«Один метр влево…»

Клара направила фонарик влево.

На полку над кроватью. Тут она заметила гипсовую копию Венеры Милосской.

А рядом с Венерой было то, что зафиксировал ее мозг.

Обрамленная светлыми волосами, которые в свете «мэглайтов» сверкали, как молнии, отрезанная голова Юлии стояла на полке, глядя на Клару широко распахнутыми глазами. Рот был открыт, а уголки его оттянуты назад, будто в ухмылке, словно она хотела сказать: «Добро пожаловать в мое царство, незнакомцы!»

Пока свет фонарика задержался на несколько секунд на отрезанной голове, чтобы потом обшарить стены вокруг этой декорации ужаса, Кларе вдруг вспомнился стишок о болотных духах, который в детстве рассказывала ей бабушка:

Иди к нам, беспечный прохожий,Когда-то с тобою мы были похожи.

Прямо над головой, в десяти сантиметрах от прядей платинового отлива, в холодном свете фонарей на светло-желтой стене красовалось слово и цифры, нарисованные темно-красным, почти таким же темным, как ночь.