ОЧЕНЬ Петербургские сказки - Андрей Зинчук

Наконец, добрался и до Солнечной системы. Сначала поцарапал Луну, потом другие спутники и планеты. И вот, случилось, добрался до Солнца. Провел по нему первую царапину – потускнело Солнце, поблекло. Вторую провел – вспыхнуло в предпоследний раз Солнце в конвульсии. Третья царапина решила дело – погасло Солнце. И настала глубочайшая жуть. Страшно стало мужчине этой жути, и принялся он ее царапать изо всех сил и причем довольно быстро. Где царапнет, там вроде бы появится что-то ни на что не похожее. Еще царапина – еще более непохожее. И кончилась тут жуть, вся исцарапалась. И ничего не осталось на свете целого. И взмолилась тогда Вселенная. И призналась она мужчине, что ничего нет на свете сильнее его. И только после того, как взмолилась сама Вселенная, мужчина успокоился и спрятал свой гвоздик.

ГАДКИЙ У.

В одном месте жил Гадкий У.

Был он интересен тем, что в ранней молодости был гадок до такой степени (при довольно сносном характере), что один добрый человек пожалел беднягу и пообещал ему, что со временем Гадкий У. превратится в Прекрасного Л. Наобещал, одним словом, с три короба, лапши навешал. Лишил покоя и сна. С тех пор Гадкий У. и стал к себе присматриваться: с месяц назад, например, под носом ничего не было, а теперь пробились маленькие симпатичные усики. Прыщи прошли. А в одно лето подрос Гадкий У. аж на целых шесть сантиметров! Так шло время.

Превращался Гадкий У., превращался, однако окончательно в Прекрасного Л. все-таки не превратился. Отчаялся и с отчаяния завел себе скверную привычку: встанет утром, посмотрит на себя в зеркало и плюнет с досады. И потом весь день, естественно, ходит с отравленным настроением. Можно сказать – всю жизнь. И, видно, оттого что-то в своей жизни главное пропустил: не успел опомниться – жизнь прошла, старость подскочила: выпали зубы, повисло брюшко. И с новой силой мальчишки во дворе (только не прежние, те уже состарились, а новые, недавно родившиеся) кричали вслед ему: "У, какой гадкий-гадкий-гадкий-прегадкий!" И от этого, честное слово, хотелось поотрывать им всем к черту их поганые головы!

Портфель под мышкой, мятый костюм, лысая башка вся в морщинах и сверлящий взгляд с неубитой надеждой – это и был теперь Гадкий У. Подойдет к луже, заглянет в нее, взмахнет с отчаяния руками (а портфель-то бац из-под мышки в лужу, и только круги по воде!) и увидит, что стал еще гаже, чем был даже до этого. Да еще и сильно гаже. И к тому же с испорченным характером. Настолько испорченным, что просто не хочется ничего об этом больше рассказывать. Мораль? Да нет же никакой, к черту, морали на свете! Взяли и испортили неплохого, может быть, парня – это раз. Просто верить никому нельзя, буквально ни единому слову – это два. Жил бы себе мирно, тихо… Был бы таким же гадким, как и все!!! – это три.

А так только взял и со всеми переругался!

ВСТРЕЧА

Я смотрюсь в прошлое: там, по разбитым тротуарам поселка Вырица бегает худой голенастый мальчуган. У него большие уши, чем-то перепачканный рот и лохматая голова, в которой тысячи идей и ни одного сдерживающего центра. Из-за чего он, как мешок, валится с дерева и даже не может заплакать – так перехватило дыхание. А вот он, цепляясь за куст, тонет в реке и едва сдерживается, чтобы не закричать и не позвать на помощь взрослых. Вот какой-то взрыв, он стоит с обгоревшим лицом. Опять слезы. Но кругом столько соблазнов, мир прекрасен! Драки, яблоки за чужим забором, ссоры с прабабкой, темный колодец, дальний угол сада, сырой и таинственный… Что там случается ночью? Тысяча дел!…

Беседка, увитая плющом, винное дерево коринка. Рядом – штабель дров. И игра в прятки, чтобы подглядеть в беседке за целующейся парочкой. Они тоже дачники. А вот конфеты в мутной вазе на верху буфета. Прабабкина Библия. Деревянная игольница в виде кукиша. Второй этаж и библиотека двоюродного деда. Наутро – рыбалка, потом обед, потом – за молоком к соседям. Потом – встречать поезд. Сходить еще раз посмотреть на строительство нового клуба взамен сгоревшего. Говорят, на этом заборе во время пожара висел, зацепившись за него штанами, пожарник. Смешно!

Еще нужно потопить комаров в бочке с дождевой водой, поковыряться рядом с навозной кучей и добраться до червяков. И покормить уставшую за день лошадь ассенизатора, и посмотреть из-за забора. Потом спрятаться и устроить большой переполох. Высморкаться в чей-то (неважно в чей) передник. Вечером послушать страшную историю про мизинец в буханке хлеба. В воскресенье сходить с прабабкой в церковь и подышать чем-то сладким, что дымит в металлической чашке у дьякона. После обеда покрутить точило и найти удочку на чердаке. А вечером прокрасться в дальний угол сада, где всегда сыро и таинственно, и вдруг увидеть себя взрослым: разочарованным, страшным – ДРАМАТИЧЕСКИМ МАТУРГОМ. Испугаться и спрятаться у прабабки в переднике.

А больше в жизни не бывает ничего интересного!

Конец

ИЗ ЖИЗНИ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

У произведений, как и у людей, есть судьбы. Иногда похожие на судьбы их авторов, но чаще – нет. О некоторых из них уже можно рассказать:

Сборник петербургских сказок был задуман очень давно, году в 1972, когда его автор вернулся из армии. Мария Федоровна Берггольц (сестра известной поэтессы), ознакомившись с одной из первых "городских" сказок (а это были "Слоны на асфальте"), сказала автору буквально следующее: "сейчас ты их не ценишь, но когда-нибудь ты к ним обязательно вернешься!" Она была проницательна, и через 30 лет в тяжелую минуту к этим сказкам автор и в самом деле вернулся, отредактировал, дописал и снабдил следующим предисловием:

"Часть этих волшебных историй была написана Очень давно. Скажем, не преувеличивая, лет этак двадцать (если даже не двадцать пять) назад. Случилось так, что однажды, еще молодого и несмышленого, судьба забросила их автора в крохотный садик, расположившийся несколькими своими деревьями и кустами по соседству с Львиным мостиком, что переброшен через Грибоедов канал.

О, это было замечательное время! Тогда люди жили не для того, чтобы зарабатывать деньги, а для того, чтобы получать от жизни удовольствие: вдоль канала стояли огромные Очень красивые тополя и лежали перевернутые кверху дном катера и лодки, а набережная была вымощена самой красивой в мире черной граненой брусчаткой. Кроме прочего, неподалеку от садика по набережной пролегали рельсы 36-го, почти всегда пустого, трамвая, тоже, видимо, ходившего по городу просто так.