Конан и осквернители праха - Леонард Карпентер

Вместо того чтобы отпрянуть, Конан нырнул под его руку, схватился за опорный столб крепи и с силой пырнул Нефрена в живот. Острие кинжальчика ткнулось во что-то твердое. В тот же миг меч Нефрена, не попав по его голове, ударил по дереву и отколол здоровенную щепку.

По-видимому, неожиданное напряжение и толчки превысили прочность дерева и ослабленного трещинами камня. Конан услышал над головой тяжкий стон проседающей породы и почувствовал, как уходит из-под ног пол. Потом мир перевернулся вверх дном и внезапно погас свет.

Прежде чем потерять сознание, Конан запомнил одно странное зрелище, которое никак не хотело погасать в его мозгу. Шелковое одеяние Нефрена, распоротое ударом кинжала. И рана, из которой вместо крови текли струйки светлого песка и сыпались какие-то засохшие травы.

Темнота. Боль.

Тишина. Навалившаяся тяжесть. Боль...

Вот какими категориями описывался невероятно сузившийся мир, в который постепенно вернулся молодой киммериец. Вернулся и обнаружил, что его держит в сомкнутых челюстях громадное каменное чудовище.

Конан лежал вниз лицом, придавленный и стиснутый весом каменных глыб. Он попытался приподнять голову, в которой от движения угрожающе запульсировала кровь, и ощутил, как струйкой стекает по щеке холодный песок. Толком приподнять голову не удалось: в затылок упиралась острая, как лезвие, грань. Делать нечего, Конан вновь поник лицом в каменный мусор.

Крупный песок, потревоженный его движением, некоторое время продолжал с шумом сыпаться вниз. На всякий случай Конан перестал шевелиться. Мало ли кто прислушивается к каждому шороху, выжидая удобного мгновения, чтобы напасть. Однако никаких посторонних звуков не последовало. И нигде никаких признаков света.

А может... может, свет и был, только он, Конан, его видеть не мог?.. Что, если его ослепило?.. Киммериец заморгал и снова принялся выворачивать шею – не сочится ли свет откуда-нибудь сверху, из трещин? Ничего! Он утешился тем, что, как ни болела у него голова, глаза были вроде бы ни при чем, болел в основном один висок. На всякий случай Конан решил считать, что со зрением у него все в порядке, просто он в самом деле угодил в кромешную тьму.

Еще некоторое время он тщетно напрягал слух, потом стал пробовать, годятся ли на что-нибудь его покрытые синяками, ободранные руки и ноги. Все тело было сплошь засыпано кучей битого камня, но, как оказалось, высвободиться было можно. Конан приступил к этому со всей осторожностью, хорошо понимая, что одно торопливое движение вполне может превратить нависший сверху обломок в топор палача. В этом он убедился, выпростав одну руку и аккуратно ощупав, что там такое делается возле его шеи.

В одном месте у головы обнаружилось пустое пространство. Конан изгибал спину, стараясь не обращать внимания на боль, пока не сумел вывернуться из ловушки. Некоторое время он отдыхал, лежа на угловатых камнях. Потом попробовал сдвинуться еще дальше, но это движение оказалось роковым. Конан все-таки стронул шаткие камни – и поехал вперед головой вниз, в широкую трещину, по пути, проложенному обвалом.

По счастью, катиться далеко не пришлось, да и обломки, среди которых он падал, оказались не так велики. В конце концов Конан остановился, упираясь вытянутыми руками в холодную гладкую поверхность.

И снова он замер в неподвижности, ожидая, пока стихнет стук и шорох маленькой лавины. Никаких признаков погони по-прежнему не обнаруживалось. Конан решился наконец отпустить одну руку и ощупать больной висок. Кости были целы, только набухла изрядная шишка. Очень осторожно Конан приподнялся на четвереньки и вылез на твердь скалы.

Ощупав камень, он убедился, что ровную и гладкую поверхность создали чьи-то руки. Если человеческие, это означало, что он ввалился в какой-то древний тоннель, проложенный строителями гробниц задолго до Ибнизаба. А если не человеческие?.. Конана пробрала невольная дрожь, и сразу вспомнилось, что рассказывал Мардак о тоннелях и колодцах, ослабивших песчаниковую скалу.

Тем не менее именно эта непрочность породы, вызванная древними проходками, спасла ему жизнь... по крайней мере, на какое-то время. Если ему повезло, Нефрен с приспешниками либо погибли в обвале, либо были надежно отрезаны от беглеца. Что до самого Нефрена, он вполне мог погибнуть и от удара в живот, который нанес ему Конан. Вот только можно ли в самом деле убить ножом существо, у которого в жилах вместо крови течет песок с благовонными травами?..

Вспомнив об этом, Конан поневоле вновь содрогнулся. Чего бы он только ни отдал, чтобы никогда больше не впутываться в непотребные шашни, затеянные колдунами!.. Теперь-то киммериец понимал, что своим назначением в Мардакову команду приговоренных он был скорее всего обязан все тому же Нефрену, столь некстати узнавшему его накануне. Скорее всего Нефрен обо всем доложил Хораспесу. И тот – если не сама царица! – обрек его на неизбежную смерть.

Дай Кром, чтобы они сочли его погибшим в обвале... что, кстати, вполне могло быть не так уж и далеко от истины. Если он хотел все-таки натянуть им нос, следовало что-то делать. Для начала хотя бы спрятаться.

Кинжал свой он благополучно потерял. Пошарив кругом, Конан в конце концов нашел кусок камня, острый, как отточенная стамеска, и стиснул его в ободранном кулаке. Он снова мог за себя постоять, а это главное. Чего доброго, по тоннелям где-нибудь над ним уже бродит погоня. Кто поручится, что в глаза вот-вот не ударит факельный свет?..

Конан подобрал под себя ноги, попробовал встать, и это ему удалось, хотя и не без труда. Пошатываясь, он выпрямился и хотел нащупать потолок, но потолок оказался слишком высоко, и киммериец снова опустился на корточки. О размерах и форме чертога, в который он угодил, оставалось только гадать. Конан не решался подать голос и попытаться что-то выяснить, слушая эхо. Воздух подземелья был неподвижен: ни ветерка, ни сквозняка. Здесь не было даже запахов; если чем и пахло, так только сухой пылью веков. Конан потихоньку пополз вперед, шаря перед собой в темноте, чтобы не налететь на стену и не упасть в бездонный провал.

Сначала ему попадались камни, принесенные обвалом, но там, куда оползень не добрался, лежала только пыль да высохшие, как бумага, панцири насекомых. Конан продвигался со всей осторожностью, временами напоминая себе, что ни змей, ни скорпионов здесь можно было не опасаться: эти твари держались гораздо ближе к поверхности, избегая глубоких пещер. Как только он убедил себя, что уж точно не наткнется ни на что живое, его рука... нащупала впереди человеческую ногу в сандалии!

Варвар инстинктивно шарахнулся прочь и лишь спустя некоторое время убедился, что нога была каменная, покрытая той же древней пылью, что и все остальное вокруг. Ощупав изваяние, Конан обнаружил, что оно было частью рельефа на стоячем саркофаге. Рельеф изображал фигуру в длинном облачении, изваянную во весь рост и, по-видимому, наделенную сходством с тем, кто покоился в саркофаге. Конан потянулся вперед, желая узнать, что там дальше, за каменным ящиком. Его рука коснулась стены, гладко вытесанной в песчанике. Киммериец поднялся, опираясь на рельеф, и коснулся пальцами того места, где полагалось быть лицу усопшего. Он испытал немалое облегчение, найдя лицо вполне человеческим, украшенным замысловато завитой бородой.