Иван Московский. Том 4. Большая игра - Михаил Алексеевич Ланцов

— Паршивец не ведает что творит. Изображать животных харам.

— Орел — это символ Империи, — пожав плечами, произнес Баязид. — Старой Империи. Той, что еще не была разъединена на Восточную и Западную. Тут ведь простой орел, а не двуглавый, что подняли на своих знаменах Палеологи[1].

— Это твои домыслы?

— Это написано на монете. Видишь? Тут надпись: «Империя римлян».

— Мерзавец… — процедил Мехмед, лицо которого покраснело, а руки чуть задрожали от подскочившего давления. — Тварь… Как он посмел?!

— Отец, Иоанн платил этими монетами своим союзникам в деле разгрома Венеции. Ты понимаешь, что это значит? Это ведь намек нам.

— Намек? НАМЕК?! — заорал Мехмед, вскочив со своего места. — Да эта тварь издевается!

— Я считаю, что мы следующие.

— Считаешь? Да? — скривился султан. — Тебе не кажется, что ты забываешься?

— Отец! — воскликнул Баязид. — Кто бы мог подумать еще полгода назад о том, что Венеции больше не будет?!

— Не будет? — удивленно переспросил Мехмед, заморгав глазами. — Как не будет?

— Ее нет. Понимаешь? Ее просто больше нет…

— Ты уверен? Что там такого произошло?

— Мой человек только вчера вернулся оттуда. И… — Баязид тяжело вздохнул, закрыв глаза. После чего выдержал паузу и начал рассказывать. — Началось все с того, что люди Иоанна устроили резню в этом городе. Они поджигали особняки работорговцев, а потом выбегающих, принимали на кинжалы. И кололи, кололи, кололи… Иногда стреляли. Но большинство они именно зарезали. Как молодых и глупых барашков.

— Это я знаю.

— Довольно быстро люди дожа схватили пособников Иоанна и бросились в погоню за исполнителями. Они хотели их уничтожить. Всех до последнего за нанесенный городу урон и позор. Это ведь такой удар по репутации, что и ста лет не хватит, чтобы отмыться. Так что выступили они из города почти всеми наличными силами. Чтобы обложить отходящих убийц и постараться загнать в ловушку. Те ведь никуда не спешили. Как выяснилось, часть работорговцев они вывезли из города и с пристрастием допрашивали на берегу. Тела этих бедолаг были настолько изуродованы, что их едва опознали.

— Допрашивали? Зачем?

— Я этого выяснить не смог. Но тут явно какая-то игра. Полагаю, что работорговцы могли действовать не самостоятельно, а с опорой на кого-то влиятельно. И Иоанн хотел выяснить его имя. И, судя по всему, выяснил.

— Этих мясников догнали?

— О нет! Оказалось, что они специально не спешили. Они ждали, чтобы дож поступил так, как им требовалось. Это была такая же уловка, как и с пожаром. Просто отвлекающий маневр, выманивающий венецианцев из их города.

— Но для чего?

— Чтобы оставить город беззащитным. Ибо не прошло и нескольких дней с начала погони, как к Венеции подошли пираты. И им дать отпор было некем. Славный город оказался пуст. В нем оставались только женщины, дети, рабы и ремесленники. Поэтому пираты захватили его без всяких усилий. И принялись грабить. Грабить, насиловать и убивать. Говорят, что в те дни трупы плавали по каналам Венеции там обильно, что ни одна гондола протиснуться между ними не могла.

— Но их оттуда выбили?

— Войска, ушедшие догонять людей Иоанна, не были собраны в единый кулак. Поэтому далеко не сразу им удалось сообщить о беде, вернуть, собрать всех вместе и попытаться выбить пиратов. Прошло не меньше пары недель. За это время в Венеции из жителей остались в живых только молоденькие девушки, да и те… — махнул рукой Баязид. — Пираты разграбили город до самого основания, вырезав и разорив его. Когда же стало ясно, что им придется иметь дело с воинами, то просто подпалили все, что там могло гореть, и ушли.

— Но зачем?

— Подпалили?

— Да.

— Чтобы задержать венецианских воинов. Те ведь не знали о плачевном состоянии города. И бросили его тушить. Горело там далеко не все. Через день им стало ясно, что зря они этим занялись. Спасать там особенно нечего и некого. Многих дев, что пережили набег пиратов, они из сострадания убили. Ибо они лишились рассудка от насилия, что творили над ними.

— Пираты ушли безнаказанными?

— Конечно, — криво улыбнулся Баязид. — Как и те убийцы, что резали работорговцев.

— Но почему?

— Потому что, когда венецианцы бросились в погоню за ними, в земли Венеции вступил Людовико Моро — герцог Милана. Они ведь оголили гарнизоны своих городов на итальянском берегу, стягивая все доступные им силы для карательного похода против пиратов. Вот он этим и воспользовался.

— Знал?

— Судя по всему. Так что карательная экспедиция была прекращена. Впрочем, Венеции это не сильно помогло. Дело в том, что городская казна была украдена пиратами. Которые обчистили также дома всех благородных семейств Венеции. И войско, собранное городом, стремительно таяло. Им ведь нечем было им платить… нечем кормить… Так что вернувшиеся войска оказались разгромлены Людовико.

— И все?

— Да, отец. И все. Венеции более не существует. В Ломбардию вторгся герцог Милана. Во Фриули вошли имперские войска, а Далмацию оккупировал король Венгрии. Город же не имеет ни денег, ни войска, ни будущего. Ведь из Лигурийского моря в Адриатику уже идет флот Генуи. Это конец, отец. Конец. Венеции больше нет. На нее набросились со всех сторон и норовят растерзать.

— Это хорошая новость, сын мой, — улыбнулся Мехмед. — Нам тоже не нужно оставаться в стороне от этого пира. И мы постараемся забрать венецианские города и острова в Эгейском море…

— Отец, — перебил его Баязид, — ты разве не понял, к чему я это все рассказываю?

— К чему? — на голубом глазу, переспросил султан.

— К тому, что мы — следующие.

— Вздор! Константинополь не Венеция!

— Кажется Иоанн уже устроил один раз нам тут тарарам. А, отец? И нам с тобой даже пришлось бежать.

— Это не он!

— Ты так в этом уверен? А я думаю, что Патриарх никогда бы не решился на такой поступок, если бы не был уверен в Иоанне. А значит они проводили переговоры и обсуждали этот погром…

Наступила тишина.

Султан пронзительно посмотрел на сына. Но тот не отводил взгляда, проявляя немалую твердость и решительность.

Правитель Османской Империи глянул на своих советников. И они… на удивление либо разводили руками, либо опускали взгляд. Судя по всему, им нечем было возразить на слова наследника.

Мехмед потер лицо и особенно глаза. В глазах почему-то потемнело, а в ушах загудело. На душе стало мерзко.

«Неужели сын прав?» — пульсировала в голове мысль.

Он нервно вздохнул и потянулся к золотым монетам, что Баязид насыпал горочкой перед ним. Крупные такие, красивые. Сверкающие хищными орлами.

Взял одну.

Медленно ее осмотрел… практически ощупал.

Безвольно расслабил пальцы, и монета со звоном