Уступить искушению - Карин Монк

Непосвященным эта тюрьма казалась довольно скучным местом, которое почти никто не посещал и не покидал. Арман уже несколько раз перекидывался парой слов со стражниками, страдавшими от скуки и холода — двух, вещей, которые могли помочь ему проникнуть внутрь. Он не торопил события, выбирая подходящий момент — сутулый торговец вином изо дня в день продолжал потирать озябшие руки и переминаться с ноги на ногу, дожидаясь вечера. Все это время воспоминания о Жаклин не оставляли Армана, но только по ночам, лежа без сна, он позволял себе думать о ней. Арман представлял ее то измученной заключенной, то переодетым мальчиком, то неуклюжей беременной крестьянской женой, то изнеженной и капризной аристократкой, которая ни на секунду не допускала, что все люди рождаются равными. Но самое большое наслаждение доставляло ему воспоминание о той волшебной ночи, когда она предстала перед ним обнаженной. Его память запечатлела образ прекрасной женщины, стоявшей перед камином, — во взгляде ее читалась возбуждающая смесь стыда и желания.

Он хотел ее и получил, но эта ночь сделала его еще более беспокойным, раскаивающимся и неудовлетворенным. Его жажду было невозможно утолить. Арман знал, что она согласилась прийти ради спасения Франсуа-Луи, но то была не единственная причина. Возможно, интуиция или мужское тщеславие нашептали ему, что любовница не может с такой страстью отдаваться мужчине, которого не любит.

Он с раздражением отгонял эти мысли. Жаклин не принадлежала ему и никогда не будет принадлежать — она выйдет замуж за другого мужчину, обладающего титулами и высоким положением.

Высокая коренастая женщина с обветренным лицом подошла к нему и спросила цену на вино, возвращая его к реальности. После непродолжительных торгов она купила две бутылки и ушла. Арман решил, что солдаты, охраняющие тюрьму, уже достаточно устали и замерзли: значит, он может заговорить с ними.

Ощутив знакомое возбуждение, которое возникало у него при начале каждой операции, Арман подвез свою тележку поближе к воротам тюрьмы.

— Добрый день, граждане! — прокричал он сиплым голосом, обращаясь к двум молодым солдатам, охранявшим вход.

— Что, неудачный денек выдался? — спросил один из них. Арман поставил тележку и развел руками:

— Хуже некуда. Все этот чертов снег. Люди мерзнут и не останавливаются, чтобы что-то купить. Боюсь, будут у меня сегодня проблемы, — добавил он, откидывая кусок ткани, прикрывавшей бутылки.

— А что за проблемы? — с интересом спросил другой стражник.

— Жена, — со вздохом признался Арман. Оба солдата дружно захохотали.

— Я тебя понимаю, гражданин, — сквозь смех проговорил тот, что постарше. — Моя супруга так может двинуть, что мигом окажешься в могиле. Только там и отдохнешь от нее. — Он снова засмеялся.

Арман тоже начал хохотать, но тут его остановил сильный кашель. Он прочистил горло, сплюнул на землю и беспомощно взглянул на солдат.

— Я уже стар, граждане, и промерз до костей, блуждая по улицам, но мне нельзя возвращаться домой с полной тележкой, иначе жена задаст такую трепку, что будет слышно на весь Париж. — Он достал из тележки бутылку и вытащил из нее пробку. — Мне этого совсем не хочется, поэтому я предлагаю вам одно дельце — если вы согласитесь, то всем нам этот вечер не покажется таким уж скучным.

Оба стражника с интересом посмотрели на старика.

— Какое еще дельце?

— В тюрьме скоро будет ужин, ведь так? — осторожно начал Арман.

— Да, и что с того?

— Возможно, бывшие аристократы купят у меня немного вина, чтобы скоротать вечерок. — Арман протянул открытую бутылку одному из стражников. — Если вы разрешите мне предложить им мой товар, то за каждую проданную бутылку я отдам одну доблестной охране, а сам вернусь домой с полным кошельком и пустой тележкой. В результате все останутся довольны. Не брезгуйте, попробуйте, я сам его делаю; это вино куда лучше тех помоев, что продают в Париже в наши дни.

Солдат поднял бутылку и начал пить из горлышка, отчего по его щекам потекли две алые струйки. Отпив изрядную толику напитка, он протянул бутылку своему напарнику.

— Что ж, винцо у тебя неплохое, — сказал тот, в два больших глотка допив оставшееся и вытирая рот рукавом.

— А я что говорил? — довольно кивнул Арман.

— Ладно, по рукам, если только ты дашь нам по две бутылки за каждую проданную, — заключил охранник.

Улыбка медленно сползла с лица торговца.

— Но, любезные граждане, — запротестовал он, — в таком случае я останусь в убытке.

— А ты продай вино подороже, и не прогадаешь, — равнодушно произнес один из солдат.

— Заключенные знают, сколько стоит бутылка вина, — запротестовал Арман, — и не станут покупать его за слишком высокую цену.

— Ну если не хочешь, тогда иди отсюда и торгуй в другом месте.

Арман сделал вид, что раздумывает.

— Ладно, — наконец сдался он, — две бутылки охране за каждую проданную.

— По рукам, — улыбнулся стражник. — Я пойду договорюсь с начальником тюрьмы гражданином Бенуа. Дай мне свои бумаги и жди здесь.

Арман полез в карман куртки и достал документы на имя парижского винодела, гражданина Лорана. Солдат взял их и исчез за массивной дверью. Через пятнадцать минут, в течение которых Арман прикидывал, что будет делать, если начальник тюрьмы запретит ему торговать, стражник снова появился в дверях; на лице его сияла широкая улыбка.

— Все в порядке, гражданин Лоран, — сказал он, протягивая Арману документы. — Мы скажем заключенным, что наши запасы вина кончились, и они могут купить его у тебя. Только смотри следи за тем, чтобы не распродать все и оставить нам нашу долю, — предупредил он.

— Разумеется, гражданин. — Арман начал суетливо вытаскивать бутылки из тележки.

Охранник открыл дверь и впустил торговца внутрь. Прижав несколько бутылок к груди, Арман шел по коридору, едва сдерживая радость. Его план работал великолепно.

Они прошли в просторное помещение, которое мало поило на тюремную камеру. В светлой зале толпилось множество людей, одетых по последней парижской моде: казалось, они находились на неофициальном приеме и весело провели время. Такого Арман не видел ни в одной тюрьме. Его охватило раздражение, так как он сразу вспомнил, в каких условиях содержалась Жаклин. При более пристальном рассмотрении оказалось, что платья, в которых щеголяли бывшие аристократки, помялись и засалились, жилеты и камзолы мужчин тоже требовали основательной чистки; пышные парики давно никто не укладывал, а те, кто предпочитал свои собственные волосы, похоже, готовы были на все, лишь бы им разрешили помыть их. В помещении стоял тяжелый запах давно не мытых тел.