Дочь того самого Джойса - Аннабель Эббс

как баббо. Я краем глаза взглянула на него. Он лежал на диване и пускал в воздух кольца дыма. Вид у него был задумчивый и несколько угрюмый. Что бы мне такого сказать, чтобы вернуть прежний, более веселый настрой?

– Мы уезжаем в Англию на лето, – наконец выговорила я, стараясь переменить тему. И тут же вспомнила, что еще не сообщила об этом мадам Егоровой. Боже, как же ей об этом сказать? – Мадам меня убьет! Наверное, мне следует отказаться от путешествия.

– О нет, вы обязательно должны ехать. – Беккет исподлобья посмотрел на меня. – Вы нужны отцу. Он и вправду настоящий гений, как утверждают все вокруг.

В рассеянности я принялась покусывать ноготь большого пальца.

– Вы видели меня в его книге, Сэм?

– Полагаю, образ Анны Ливии Плюрабель частично списан с вас. И Иззи, конечно. И он работает над отрывками о танцующих радужных девушках. И постоянно упоминает танцы.

– И поэтому я обязана делать то, что он хочет? Ехать, куда он хочет?

– О нет, – быстро поправился Беккет. – Я лишь хотел сказать – и, как всегда, выразился неловко, – что вы неотъемлемая часть его книги. Я не имел в виду, что вы должны… принести себя в жертву. – Он вытащил дымящуюся сигарету изо рта и бережно пристроил ее на край пепельницы. Струйки дыма поднимались к потолку.

Я собиралась небрежно пожать плечами – жест, означающий «что я могу поделать», когда это наконец произошло. Совершенно неожиданно Беккет быстро придвинулся ко мне и прижал свои губы к моим. Я чувствовала очертания его тела и вкус сигаретного дыма во рту. Я попыталась освободить руки, чтобы обнять его, показать, что мое желание было столь же сильным, как и его, но он нечаянно прижал их собой, и у меня ничего не получалось. И странное ощущение надвигающейся беды заставило меня оставить свои попытки. Вместо этого я изогнулась, словно сопротивляясь, и Беккет мгновенно отодвинулся.

– О господи… Простите меня, Лючия. – Он вскочил, выхватил из пепельницы окурок и глубоко затянулся.

– Все хорошо, – заикаясь, пробормотала я, не зная, что делать дальше. Ах, ну отчего я была так неопытна в этих вещах? Почему вела себя как школьница? Почему я не обвила руки вокруг его шеи и не прижала его к себе? Что за неловкость на меня напала? Почему я вдруг стала противиться его прикосновениям?

– Я провожу вас домой. – Беккет направился к двери. Его щеки пылали, как маки.

Нет! Я открыла рот, чтобы сказать ему, что чувствую то же самое, что нам предназначено быть вместе… но раздался громкий стук, и внутрь просунулась голова мистера Макгриви.

– А, добрый день, мисс Джойс. Вы уходите? Я присоединюсь к вам, мне как раз по дороге. А именно – к вам домой. Сегодня я ужинаю с вашими родителями. Я провожу ее, Беккет. Можете продолжать заниматься своим Прустом. Да, и у меня для вас кое-что есть. – Мистер Макгриви порылся в карманах. – Поэтому-то я и зашел. Консьерж никак не мог вас найти, и я сказал, что передам вам их лично в руки.

Пока мистер Макгриви обыскивал карманы, я пригладила волосы, оправила платье и постаралась успокоиться. Беккет, в очках, съехавших набок, и все еще со слишком румяным лицом, стоял у порога и нервно подергивался.

В конце концов мистер Макгриви вытащил из внутреннего кармана тонкую пачку писем.

– Еще письма от вашей тетушки из Германии. У нее превосходный почерк. – Он передал их Беккету с маленьким театральным поклоном. – Идемте, мисс Джойс.

На прощание Беккет, как деревянный, поцеловал меня в щеку – он привык к этому парижскому обычаю и теперь делал так всегда. Мистер Макгриви уже вышагивал по коридору, так что я улучила возможность быстро повернуться и подставить Беккету губы. Он снова покраснел и извинился, и вернулся к моей щеке – как будто это он совершил ошибку, а не я! О, как же я мечтала, чтобы он снова обнял меня и поцеловал!

– Думаю, я найду время для нашего с вами урока танцев до того, как мы отбудем в Англию, – шепнула я.

Мистер Макгриви позвал меня из коридора.

Беккет посмотрел на письма, что держал в руке.

– Когда примерно вы это планируете?

– На следующей неделе. Во вторник днем. – Я знала, что мама и баббо отправятся на утреннее представление в театр, а у Джорджо будет урок пения, так что в доме никого не останется. – Вы сможете прийти?

Я должна была увидеться с ним еще раз. Обнять, перед тем как мы уедем. Если у меня ничего не получится, я не оставлю Париж и откажусь ехать в Англию с мамой и баббо. Я проживу лето здесь, с Беккетом и мадам Егоровой. По крайней мере, до тех пор, пока Беккет не отправится в Германию.

– Вас зовет мистер Макгриви. – Беккет кивнул в сторону коридора. – Увидимся в следующий вторник.

Когда мы возвращались домой, я полностью отключилась, чтобы не слушать болтовни мистера Макгриви, и думала только о Сэме. Моя неуклюжесть все испортила – опять! Я должна найти способ показать ему, что я чувствую на самом деле. Необходимо побороть свою нервозность, а заодно и его застенчивость. Мы вместе отбросим все издержки нашего ирландского воспитания. Я выдвинула в сторону ногу, повернулась и сделала джазовый пируэт. Мистер Макгриви изумленно взглянул на меня, но я не обратила внимания. Как приятно, как прекрасно двигаться, потягиваться, вертеться, просидев, согнувшись, несколько часов на провисшем диване Беккета. И тут меня поразила – нет, ослепила мысль, так что несколько секунд я чувствовала себя ночным мотыльком, попавшим в свет ночной лампы. Наш урок танцев! Когда мы будем танцевать, то превратимся совсем в других существ – свободных, непосредственных, забывших правила и стыдливость.

Я вспомнила свой сон. Его позолоченную солнцем белую кожу, тело, приникающее к моему, его жар, руки, ласкающие мою грудь и бедра, свет, заливающий наши сплетенные обнаженные тела. Да, я сделаю так, что он станет реальностью. Чего бы мне это ни стоило, я сделаю его реальностью.

Глава 11

Июль 1929 года

Париж

Беккет и я стояли в гостиной, оглядывая комнату. В квартире больше никого не было. Дом, освободившийся от тяжелых движений мамы и печальных вздохов баббо, казалось, стал светлее, здесь легче дышалось, и в данный момент идеально подходил для урока танцев.

– Так мне больше нравится. – Беккет кивнул на результаты моих утренних трудов.

Я придвинула слишком пухлую мебель ближе к стенам, скатала режущий глаза своей яркостью китайский коврик и засунула