Первая в списке - Магдалена Виткевич

то, что больше всего мне подходит. Был бы он готов к моей смерти? Возможно, нет, но я надеюсь, что он мог бы справиться. Точно так же, как безусловно справится человек, который остался один со своей маленькой дочкой.

– Жена его приятеля сходила с ним в магазин, – продолжала Роза. – Хорошо, что ему кто-то помог. Конечно, ему это очень тяжело далось.

– Здесь чувствуется добро. Вы все такие бескорыстные и добрые.

– Хотите посмотреть отделение? – неожиданно спросила пани Роза.

– Я… Я не знаю, хочу ли я. Не думаю, что хочу. Я, наверное, к этому еще не готова.

Я боялась увидеть смерть. Я боялась быть рядом с ней. Я боялась смотреть в глаза людям, которые знают, что скоро уйдут. Что нет для них спасения. Есть только надежда, что они оставят после себя хорошие воспоминания, и где-то, куда идут, они будут в безопасности, и им больше не будет больно.

Пани Роза взяла меня за руку.

– Пойдем, – сказала она. – Если не захочешь, мы всегда можем вернуться.

Мы были приблизительно одного возраста, и на самом деле было пора перейти с «пани» на более демократичное обращение друг к другу, на «ты».

Мы поднялись по лестнице прямо в палату. Здесь тоже было не по-больничному. Тихо, уютно, цветы в вазе, на стенах картинки. Улыбающиеся медсестры.

Пожилая пани в халате пыталась улизнуть в дверь, через которую мы только что вошли.

– Пани Янина, куда вы? – спросила Роза.

– Муж меня выгнал, – ответила старушка. – И у меня украли конфеты! Нет у меня больше конфет! Я всё положила сюда, – показала она маленький пакетик, – потому что муж меня выгнал.

– Пани Янина. – Роза осторожно подхватила женщину под руку. – Вернитесь в комнату. Там поговорим.

– А я вам говорила, что у меня украли мои конфеты? – сказала пани Янина с невообразимой печалью в глазах.

– Пани Янина. – Роза шла рядом с женщиной, ведя ее в комнату. Там она села с ней на кровать. – Пани Янина, я сама, лично в этом разберусь и сделаю все, чтобы ваши конфеты вернулись на место.

Лицо пани Янины озарила улыбка:

– Благодарствую.

На соседней кровати спала другая пожилая женщина. Роза задержала на ней взгляд.

Когда мы спустились вниз, она тихо сказала:

– Пани Александра, та, что лежит рядом с пани Яниной, умирает…

Я не знала, что ответить.

– Вы не собираетесь предупредить пани Янину?

– Нет. Зачем волновать ее. У нее и так много всего на уме: муж, воры и страсть к сладкому. Как и в жизни.

*

Я была под впечатлением от этой маленькой хрупкой женщины. Столько в ней силы! Столько спокойствия и жизненной мудрости. Хотела бы я быть такой. Вокруг нее все чувствовали себя нужными. Она умела успокоить старушку, чтобы та, даже в своем воображаемом мире, полном конфетных воров, снова ощутила себя под защитой.

– Роза, – спросила я, когда мы вернулись, – как так получилось, что ты научилась укрощать смерть?

– А почему ты думаешь, что я способна на такое? Да и вообще, разве кто-нибудь может научиться этому?

Глава третья

А я тебе тихо скажу, прошепчу, и пусть небо слезами брызнет:

О жизнь, я люблю, я люблю, я люблю тебя больше жизни.

Даже если туманом и дымом ты путь застилаешь.

Даже если преграды на трудном пути расставляешь,

Даже если ты часто взаимностью не отвечаешь,

Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю тебя, жизнь.

Эдита Гепперт.

О жизнь, я люблю тебя больше жизни

Роза

Я не знаю, как я справляюсь. Мне кажется, что у меня постоянное чувство вины по отношению к моим маме и папе…

Я должна была рассказать все с самого начала. Я родилась в маленьком городке под Быдгощью. Думаю, я стала большим сюрпризом для моих родителей. Маме было за сорок, папа был немного старше. Я была неожиданным подарком судьбы, так ко мне и относились, как к подарку. Мои родители очень хотели иметь детей, но им это не удавалось. Они уже перестали верить, что у них когда-нибудь будет потомство. Поэтому день моего рождения стал самым счастливым днем в их жизни, особенно для отца. Я была типичной папиной дочкой. Он считал, что я чудо, и из-за этого хотел, чтобы я носила самое красивое имя. Вот почему он назвал меня Розой. Мама сначала протестовала, хотела, чтобы я стала еще одной из Кась, Магд или других Анют. Папа, однако, на это не согласился. Он знал, что я буду Розой. В конце концов мама смирилась с этим.

Я сидела у него на коленях, и мы часами разговаривали на самые разные темы, какие только маленькая девочка может обсуждать с отцом. У нас были свои тайны и ритуалы. Такие, о которых знали только мы. Каштаны, например. Каждый год, как только созревали каштаны и начинали падать на землю, мы соревновались, кто из нас первым найдет каштан и принесет его как доказательство своей наблюдательности. Всего лишь один каштан, зажатый в кулаке. Конечно, тот, кому предъявляли первый найденный каштан, всегда был им удивлен. Или притворялся удивленным. Это был такой наш с папой обычай, о котором знали только мы.

У нас был довольно большой дом под Быдгощью. Зимой в нем было прохладно. Печки, которую топил папа, не хватало, чтобы обогреть все комнаты. Я часто сидела в коридоре на маленькой скамеечке, которую папа приладил прямо под вешалкой для пальто. Сидела там, зарывшись в теплую одежду, – там я чувствовала себя уверенно и в безопасности. Если бы я тогда знала о «Хрониках Нарнии», могла бы подумать, что это побег в иной мир. Хотя в то время я еще не убегала. Я стала делать это гораздо позже…

Мы жили втроем: папа, мама и я. Папа, сколько я себя помню, постоянно болел. У него были проблемы с кровообращением. Это было двадцать лет назад, даже больше двадцати, сейчас медицина сильно продвинулась вперед. Он принимал какие-то лекарства, но все равно ему пришлось лечь в больницу. С той поры я стала чаще сидеть на той скамеечке, прижавшись к его большой дубленке. Я вдыхала ее запах, и мне казалось, что я в безопасности и нет никаких проблем.

Сначала папа лежал в больнице в Быдгоще. В те времена детей в палату не пускали, его навещала мама. Я не любила оставаться дома одна. Я часто ходила с ней и ждала у ворот больницы. Теперь я удивляюсь, что