Ночь огней - Элис Хоффман

Вот найдешь сына, тогда и падай в обморок. Тогда и поддавайся силовому полю.

Она жмет на газ.

Джоди спит урывками, с тех пор как переехала к великану. Она бодрствует всю ночь и засыпает только утром под квохтанье куриц во дворе. Она наконец убедила Эдди, что им нужно уехать, по крайней мере на время. Через три месяца Джоди исполнится восемнадцать, и родители потеряют право управлять ее жизнью. Джоди уже дважды ходила под покровом темноты к таксофону на бензоколонке. Она позвонила бабушке и извинилась за свое исчезновение, а прошлой ночью заказала два билета на самолет из Бостона до Сан-Франциско.

Она взяла свою жизнь в собственные руки. Никто не смеет указывать ей, кого любить. Разумеется, она расстроена. Любой на ее месте дрожал бы при всяком шорохе колес на шоссе. Вот почему великан согласился уехать. Он не хочет терять Джоди, но при мысли о разлуке с курицами у него комок встает в горле. Кого попросить присмотреть за ними, пока он в отъезде? Почтальона? Ближайшего соседа, который живет в полумиле и ни разу с ним не разговаривал? Для великана самое страшное — разочаровать Джоди. Он всегда старался угодить другим, даже ребенком. Стыдно вспомнить, но в детстве он спал с кирпичом на голове и туго затягивал ремень в надежде перекрыть ток крови и если не съежиться, то хотя бы перестать расти.

Когда Джоди добра к нему, великан тает как масло. Доброта всегда оказывала на него особое воздействие. В пятнадцать лет — совсем взрослым мужчиной — он серьезно заболел. Температура поднялась до сорока градусов. Когда дедушка присел на край кровати и смочил лоскут спиртом, чтобы протереть ему шею и грудь, великан заплакал. Дед посадил его и похлопал по спине — решил, что внук поперхнулся. Сейчас великан жалеет, что многого не сказал деду. Дед плакал всякий раз, сворачивая шею цыпленку, и, прежде чем съесть его на ужин, читал короткую молитву. Он давал цыплятам имена, больше подходящие морякам, чем курам: Могучий, Примо, Добрый Сэм, Гюнтер.

Поздней осенью, когда дневной свет становился тусклым и блеклым, великан любил смотреть, как дед ищет на грядках еще не промерзшую капусту. Дед носил темно-синюю куртку. Великан иногда надевает ее, хотя она ему коротка. В карманах до сих пор лежат леденцы от кашля; подкладка хранит запах табака и пота.

Великан не хочет в Калифорнию. Он не хочет уезжать из дома. Он не существовал, пока не приехал на остров, и боится, что исчезнет, если уедет. Джоди спит, а великан сидит во дворе в тени, стараясь запомнить все до мелочей. Он засыпает на складном стуле и просыпается ближе к ужину с затекшей шеей. Он встает, потягивается и принимается собирать клубнику. Потом проходит мимо дома, проверяет, что мимо никто не едет, и поднимается по склону. Он идет к лотку с ведрами клубники. Двух детей он видит краем глаза, потому что внимание его приковано к несущейся машине; она как вспышка серебра — солнце отражается в боковых зеркалах. Наверное, он напуган и удивлен больше, чем дети, но замирать от страха — в его природе. Он видит, что нашел собрата, когда мальчик широко открывает рот, но не трогается с места. Зато девочка, увидев его, оглушительно визжит. Это даже не звук, а электрический ток, и великану становится стыдно.

Клубника высыпается из жестяных ведер на землю и катится по склону холма, а девочка бежит прочь. Воздух горячий и плотный, тени зеленые, как яблоки. Великан чувствует удар, как будто это его сбила машина. Он бросается к девочке, когда она еще в воздухе. Кажется, что она никогда не упадет, подвешенная в синем небе. Великан роняет ведра. Он пробегает мимо мальчика и велит ему посидеть в сарае. Никто не должен это видеть. Мальчик открывает и закрывает рот, как рыба, но повинуется. Как только девочка опускается на мостовую, великан уже рядом. Он падает на колени, пока машина со скрежетом тормозит на обочине. Пыль поднимается в воздух и осыпается дождем. Водитель выходит из машины, но не успевает сделать и шага — великан кричит ему, чтобы ехал за «скорой».

Он знает, что раненых нельзя трогать, но смотреть, как девочка лежит на дороге, невыносимо. Великан поднимает ее и относит на траву. Он просит ее открыть глаза, она на мгновение приподнимает веки, и великан успевает разглядеть, что глаза у нее голубые. Он не двигается, когда слышит сирены и когда приезжает «скорая». Встает и пятится только тогда, когда нужно уступить место санитарам. Они быстро осматривают девочку и переносят ее в «скорую». Подъезжают три полицейские машины. Пыль поднимается волнами; она застревает в листьях и в складках одежды великана.

Заметив полицейскую машину поперек дороги, Вонни понимает, что случилось нечто ужасное. И тогда она впервые видит силовое поле.

Это мертвенно-коричневая пленка. Она может накрыть тебя. Она излучает жар, густой и темный.

Вонни, покрываясь потом, жмет на газ. Она пробивает силовое поле, и оно взрывается искрами белого света. Вонни тормозит и выпрыгивает из пикапа на холостом ходу. Она бежит к машине «скорой помощи», чувствуя, как болит сердце. Отпихивает санитара, видит Саманту и начинает плакать. Слез почти нет, но горло разрывается на части.

— Второй ребенок, — говорит она санитару.

Ее невозможно понять, потому что ее горло сжато тисками. Санитар тупо смотрит на нее, затем забирается в машину и закрывает двери. Вонни бежит к ближайшему полицейскому.

— Мой мальчик, — выдавливает она.

Она стальной хваткой вцепляется в руку полицейского. Это хватка сумасшедшей.

— Не переживайте, — говорит полицейский. — Никакого мальчика нет.

«Скорая» включает сирену и выезжает на дорогу. Джоди сидит у окна и боится, что отец прислал за ней полицию. На Джоди старая белая рубашка великана и больше ничего. Она замечает на дороге пикап Андре и раздергивает шторы, но видит только солнечный свет, голубые мигалки, зеленые листья белых акаций. За деревьями, сгорбившись, сидит великан, обхватив голову руками. Он знает, что это его вина. Он способен напугать ребенка так, что тот выбежит под машину. Он способен разрушить чужую жизнь. Как можно его любить? Он больше не хочет, чтобы его любили. Перед его глазами — тельце девочки, зависшее в воздухе между облаков.

Вонни не отпускает полицейского.

— Мой мальчик, — повторяет она.

Это единственные слова, которые она знает.

Великан вспоминает про второго ребенка. Он презирает себя еще сильнее, оттого что забыл про мальчика.

— Я не хотел, чтобы он видел кровь, — тихо произносит великан.

Вонни поворачивается к нему. От ее взгляда у великана вспыхивает кожа.

— Он в сарае, — говорит великан.