Кристальный пик - Анастасия Гор

капля крови в сгущенном молоке. Однако я вовсе не стыдилась его, как никогда не стыдилась и длинных полос на своем боку, полученных во время падения пять лет назад, или же своей костяной руки. Матти была права: все это делало меня мной.

— Ты в безопасности, пока нить не порвется. Будет видеть тебя, коль ты захочешь быть увиденной, но коснуться не сможет, — снова напутствовала Хагалаз, убирая красную косу мне за плечи, чтобы не подпалить их поднесенной свечой. Та оказалась в руках Хагалаз невесть откуда: темно-зеленая, тонкая, как хворостина, распускающая аромат календулы на лиги вокруг. Зеленый воск с белым вкраплением морской соли зашипел, стекая вниз, и мне пришлось стиснуть зубы: воск был не таким горячим, чтобы обжечь, но капал прямо на шрам. — Преврати неделю в год, преврати год в век. Я не могу заставить свою любовь заговорить со мной, не могу прийти к ней на ночлег.

«Откуда ты знаешь, что это та самая песнь?» — хотела спросить я, но вместо этого скосила глаза на свечу: зеленый воск заляпал мне шею и покрыл шершавые отметины от когтей плотным слоем. Рубаху он тоже испачкал. Я стиснула ее в пальцах, почувствовав, как она ускользает из них вместе с миром вокруг меня.

— Подведи коня к хомуту, подведи кота к миске с молоком. Ах, я не могу заставить свою любовь сесть мне на колени и целовать ее тайком, — пропела Хагалаз дальше, и это было последнее, что я услышала, прежде чем она исчезла.

Лесная хижина резко опустела, а затем стала просторнее, холоднее. Спустя мгновение это была уже не уютная гостиная с фарфоровым пламенем в камине, а темная, плохо освещенная пещера, похожая на неметон, вырезанный в нефритовом камне. Только в отличие от неметона здесь не было места богам.

Стоило мне вздохнуть, привыкая к духоте и сырости, как гулкое эхо разнеслось меж бесформенных глыб и колонн, вдоль канелюр которых копилась влага, порождая мох и плесень. Где-то вдалеке шумел морской прибой: низкое, накатывающее гудение, убаюкивающее и спокойное. Оно звучало, как утешение от скорби и одиночества, коими невозможно было не преисполниться среди этих бездыханных камней в темноте; без воздуха, солнечного света и надежды.

Я по-прежнему сидела на полу, посреди овчинного отреза, и хотя ничего толком не видела и не слышала, но чувствовала, что не одна. Тело не слушалось, и лишь тревога, ужалившая под ребра от звука шагов, придала мне достаточно сил, чтобы я поднялась вверх по колонне и выпрямилась, встречая хозяина сих чертогов лицом к лицу. Поразительно, но, когда темнота расступилась, являя его, я совсем не испугалась. Даже наоборот, осмелела и оттолкнулась от колонны, чтобы оказаться ближе. Быть может, потому что я знала, что это всего лишь видение, управляемое сейдом Хагалаз, и что на моем мизинце по-прежнему пульсирует синяя нить, прочная, как сталь. А, быть может, все дело было в том, что напротив стояла часть меня самой… Разве не глупо бояться своего отражения в водной глади озера, пусть и подернутого рябью?

— Что происходит? — прошептал Солярис. — Почему ты здесь? Я еще никогда не видел тебя так ясно, даже когда проникал в твои сны, чтобы послушать и побыть рядом. В этот раз ты пришла ко мне сама? Сама пробудила нашу связь? Ах, значит, он правду говорил… Ты тоже без меня не можешь.

Теплая улыбка, адресованная мне, и впрямь принадлежала Солу, но вот улыбался ею вовсе не он. Волосы, белоснежные и перламутровые, как жемчуг, были уложены строго на прямой пробор, приоткрывали выбритые виски и едва доставали до мочек ушей. Даже серьга с изумрудным шариком в левом ухе была точь-в-точь как у него. На коже тоже не было изъянов, за исключением широкого бледно-розового шрама, опоясывающего шею — след от ошейника, который я сняла собственноручно и который поклялась никогда не надевать вновь. То, что притворялось прямо сейчас Солом, повторило даже это. Его голос, его мускусно-пламенный запах и его бордовое одеяние из талиесинского льна. Безукоризненная подделка.

Оно повторило абсолютно все, кроме глаз — те были не золотыми, а багряно-красными, как листья в Рубиновом лесу, где я находилась на самом деле.

— Не смей, — сказала я.

Красный туман склонил голову набок.

— Что не сметь?

— Носить его лицо, — ладонь царапнули кольца, когда я сжала кулаки. — Ты не Солярис. Ты не мой ширен.

— Знаю. Но ты ведь любишь, как он выглядит. Я подумал, что так тебе будет комфортнее, когда ты…

— Не смей выдавать себя за тех, кем не являешься! Я знаю, кто ты и что такое на самом деле.

— Как ты тогда хочешь, чтобы я выглядел? — спросил Красный туман. — Какой облик мне принять? Только скажи, и я изменю его.

Я покачала головой, растерянная. Враги и прежде пытались подхалимничать, раболепствовали, дабы войти ко мне в доверие, но еще никогда так искренне не угождали. От этого мурашки стекали по затылку — до чего же жутко и противно! С Сенджу в этом плане было гораздо проще. Он всегда придерживался плана, двигался к цели размеренно, шаг за шагом, и никогда не изменял себе. Красный туман же являлся порождением хаоса, потому и сам действовал хаотично. Его желания — всего лишь инстинкты, а неутолимый голод — последствия природы. Как победить то, что совсем не понимаешь, но что так отчаянно стремится понять тебя?

— Я хочу увидеть твой истинный лик, — ответила я, решив начать с малого. — Покажи мне.

Красный туман поджал губы. Лицо его, точь-в-точь как у Соляриса, застыло, и он угнулся куда-то вниз, будто мои слова задели или расстроили его.

— У меня нет своего лика, — ответил Красный туман приглушенно. — Совсем-совсем нет.

Я кашлянула, повела плечом и встряхнулась, отгоняя странные чувства, что он во мне вызывал. То была жалость? Или всего лишь раздражение от этой его детской непосредственности, которая, тем не менее, совершенно не мешала ему убивать?

— Мне все равно. Я не стану говорить с тобой, не стану смотреть на тебя и не стану слушать, пока ты не перестанешь выглядеть, как Солярис! Прими другое обличье; такое, которого нет ни у кого из ныне живущих. Прими тот вид, которым хочешь обладать ты сам, по собственной воле. Создай его и носи всегда, один и тот же. Или… Или я уйду и больше никогда не появлюсь.

Точно так