Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы - Иван Безродный

И Они это знают, чувствуют. Морды свои очкастые от меня воротят.

Еду на работу — обозреваю заспанные рожи. Еду домой — морды те же, но уже усталые. Нормальная фаза проходит где-то когда-то. Только мне ее не видно.

А дома? У подъезда днем и ночью сидит дедулька в залатанном жилете. Сосед с третьего. Целый день в обнимку с радио. Только меня увидит — сразу новости футбола, политики и криминала. Осчастливит двадцатиминутной лекцией и заткнется.

Дверь грохочет, немытое окно цедит мутный свет, грязные ступени — третья с трещиной, почтовые ящики. Все на месте. Ненавижу.

У лифта, как всегда поддатый да измятый, жилец из квартиры с васильковой дверью. Жена покрасила. Чтобы он отличал во что ломиться хоть по цвету. Я прихожу — этот уже нализался. Сидит, пьянь, ждет, когда кто-то лифт вызовет. Сам не помнит, на каком этаже живет. А ползти вверх и искать — лень. Или сил нет.

И так каждый день. Иногда разнообразие в виде соседской кошки, пригревшейся на нашем коврике. Зараза, орет шибко, если ее с лестницы спустить. Но если в окно выкинуть — меньше слышно. Хорошо, ученая стала: как видит меня — удирает.

Возвращаясь к себе, первым делом иду на кухню. Голоден я. Готовит моя неплохо. Но раковина часто полна грязной посуды… Тоже мне, хозяйка… Может, снова ее «поучить»? Помогло ведь в прошлый раз. Вон, еда в холодильнике теперь всегда есть.

И зачем я на ней женился? Впрочем, когда женился, знал зачем. Это после увольнения она изменилась. Выдра зачуханная. Сидит себе на чердаке весь день, солнца не видит. Совсем в вампира превратилась — только по вечерам спускается вниз. Забирался я как-то к ней на чердак, смотрел, что она делает. Идиотка, лучше бы хозяйством занялась, а то ерунду несусветную рисует. Не умеет, а малякает целыми днями. Какие-то фигурки искореженные, рахитичные лошади да больные, битые плесенью пейзажики. Я осторожно намекнул: «не в свое дело полезла», а она разревелась. Двое суток со своего чердака не слазила. Потом я немного напомнил ей о дисциплине. Ну, пришлось, конечно, свозить эту чокнутую в больницу, пару ребер срастить. Но на мои же деньги. Сам заработал, сам и потратить могу.

Зато она теперь каждый вечер спускается. Исправно сидит возле меня часок-другой. Потом — постель. Если мне хочется, конечно. Дальше — не знаю. Может, она спит рядом до утра. А может, снова на свой чердак забирается. Мне без разницы. Мне утром на работу. Некогда о таких мелочах думать…

Поначалу хотел я развестись, а потом решил — ну ее. Снова искать бабу? Они же все одинаковые.

Вон, фифа-бухгалтерша — почти дистрофичка. Ножки тонкие, каблуки-иголки. Движется тебе навстречу — ну чисто конструкция из проволоки.

Только прическа как-то спасает положение. Заглянул однажды к худорбе этой на чай. Ну ничего, постанывает она профессионально. А все остальное — фигушки. Не накормит, пивка не выкатит. Даже поговорить с ней толком невозможно. Так что к бухгалтерше я наведываюсь, если уж совсем припрет.

А образина с первого этажа? Та, от которой муж сбежал и оставил с тремя детишками? Мимо ее двери проходишь — слюной ведь изойти можно — до того вкусно пахнет! И пироги, и борщи, и жаркое!.. Но эту расплывшуюся рыхлятину даже в темной подворотне зажать нельзя. Импотентом станешь.

Как-то забрел я к ней — сумку какую-то помог донести. Она меня булочками угостила. Вкусными. Ну, хотел я отблагодарить ее, как сам понимаю. Она же два года без мужика… Шарахнулась в сторону. Пришибленная клуша…

Оно и к лучшему — до сих пор не понимаю, что на меня нашло?

Нет уж, мне моей идиотки зачуханной хватит.

Захочется хорошо ночку провести — сниму кого-то. А моя выдра хоть и не фигуриста, зато воспитанию поддается. Стирает, полы моет иногда — и ладно. Пусть сидит на своем чердаке. Что она там делает — мне без разницы. Туда я года полтора не поднимался. Зачем?

Так и живем: она — сама по себе, я — сам по себе.

Скука. Дом-работа. Работа-дом. Рожи. Очкастые инопланетчики.

Каждый день.

Только одна радость осталась. Книги.

Я много читаю. Запоем. Не глядя на названия и имена авторов.

Но по большей части фантастику. Не ту, где про звездолеты — этого добра я насмотрелся. А ту, где про другие реальности — параллельные, перпендикулярные, еще фиг знает какие…

И так ведь хочется закрыть глаза и оказаться там, в мире, о котором читаешь!

Чтобы острый меч в руках.

Быстрый конь.

Бескрайняя степь, покрытая рубиново-алыми маками.

Или ромашками. Или… неважно — но чтобы до горизонта.

И дожди, сверкающие миллионами алмазных капель.

Медово-золотые горы.

Или…

Да что говорить?! Кому? Этому сброду? Вон их сколько — шатаются вокруг, в свои заботки мелкие погружены. Не думают, что где-то может быть столько прекрасного. Ну и пусть гниют, опутанные рутиной, пусть.

А я — не такой…

Серебристый вагон умчался, унес моих попутчиков. Дальше мне идти пешком. И думать, что этот день будет таким же, как и все те, прежние — прожитые и забытые.

Сворачиваю к дому…

…и едва не задыхаюсь.

Вот это удача!

Невероятная!

Единственная технология, которую так и не подарили людям, обиженно поблескивала в траве. Я огляделся — не наблюдает ли кто? Быстро поднял очки и сунул их в карман. Пусть торчит дужка — так и надо. Нормальный гражданин идет по улице и в кармане у него самый обычный предмет. Стилизованный под эту недосягаемую штучку, но ничего особенного.

Главное — не привлекать внимание. Идти спокойно.

А хотелось быстрее оказаться дома, надеть очки и… Что увидеть? Что? Перехожу на бег. От нетерпения. Это же надо! Я — обладатель тайны! Самой заветной, самой желанной тайны на Земле!

Не верится.

Стоп! Балбес! Ведь меня могут вести спецслужбы, войду в подъезд — возьмут, тепленького. И не то жалко, что возьмут, а то, что я в руках это чудо инопланетное держал, да не глянул ни разу.

Нет уж! Пошли вы все. Кто нашел, тот и пользуется, — и водружаю очки на нос.

Смотрю вокруг — так обидно! Ничего не изменилось, ничего! Все, как было — и деревья, и дома… Дорога, машины стоят… мячик забытый лежит… А вдруг нужно быть неземлянином, чтобы увидеть?

Вот и дом мой. И сосед-сморчок с третьего сидит — сейчас начнет про политику… Может, удастся пробежать мимо? Чтобы он не заметил? Кажется, задремал старикан. Или задумался…

Вокруг него кружат мухи, мотыльки, жуки… Синяя с оранжевым бородавчатая жаба пристроилась на приемнике — улыбается зубато… земноводное с зубами? Сдергиваю очки — нет ничего. Один старик сидит, задумался, под ноги глядит… А смотрю через стекла — они снова тут. Носятся, мельтешат… Зеленая навозная муха — жирная, с заплывшими глазами и толстыми пальцами на лапках… Стоп! Это же муха? Вроде бы… но почему-то напоминает крикливую бабенцию: раз в три-четыре месяца эта неопрятная мымра появляется в нашем подъезде и исчезает в квартире на третьем этаже. Иногда с ней приходит мужчина — рыхлый, точно разварившийся пельмень. Э… да вот же он — не то трутень с надорванным крылом, не то дистрофичный шмель, измазанный сажей. Ему тяжко летать, он постоянно шлепается в пыль, замирает, снова взлетает в попытке догнать супругу — и опять падает… И юркий мотылек с золотистыми крылышками тут же, порхает, попискивает восторженно: «Деда, а деда, расскажи еще про фею из добрых писем и чудовище в дымоходе!» И зеленая муха тотчас бросается ястребом, жужжит: «Не смейте ребенку глупостями голову забивать — дети должны расти прагматиками и реалистами».