Активная защита - Юрий Иванович

После чего опять не замечал ничего вокруг. Монро на это печально вздыхала и позволяла вестовому убрать со стола, оставляя там лишь термос с горячим крепким кофе, вазу с черным хлебом, тарелочку с нарезанным сыром «Эдам» да любимое красное вино художника. Порой он и вина выпивал пару глотков, прикладываясь прямо к бутылке.

Санрегре творил. Санрегре священнодействовал.

Хотя порой тихонечко входящие в комнату зрители пытались рассмотреть и полюбоваться рождающимся у них на глазах шедевром. Они ни словом, ни окликом, ни шумным движением не отвлекали мастера от его работы. А если уж и делились мнением, то лишь вне мастерской. Причем это мнение скорее было недоуменным. Ведь уже шли четвертые сутки, а на холсте до сих пор не просматривалось единой, хорошо различимой целостности. Конечно, сам поток горной реки уже проглядывал, но напоминал скорее мазню абстракционистов. Ну а уж самое главное чудо в картине не показывало себя даже скромным намеком.

Зато сам Андрей уже видел это чудо, рождающееся у него из-под кисти, ощущал его всем своим гением живописца и нисколько не сомневался, что задуманный шедевр будет сделан довольно быстро. Насколько быстро, этого вопроса он пока себе не задавал, продолжая жить в творческом угаре. В любом случае остановиться и как следует отдохнуть у него даже мысли не появилось. Но где-то ближе к ночи он начал прорисовывать то самое важное, двойственное видение образа, который должен был рассматриваться с расстояния в пять-шестъ метров от картины. Пришлось отбегать на нужное расстояние и присматриваться чуть ли не после каждого мазка. Скорее всего, эта беготня да очередной глоток кофе позволили творцу заметить рассевшегося за столом старого приятеля. Видимо, сознание само подспудно решило сделать короткий перерыв в работе художника, и тот замер с термосом в одной руке и кистью в другой:

– О! Анатоль – собственной персоной?! Какими судьбами?

– Да вот, сижу, любуюсь. Интересно со стороны наблюдать.

– И давно?

– Уже час ты меня не замечаешь.

– Ну, извини, я тут как-то вообще словно в туман провалился. Вина хочешь?

Генерал с улыбкой прищурился:

– На работе не пью.

– Как?! Разве тебя еще не выгнали на пенсию?

– Запарятся гнать! Да не забывай, настоящие воины – и на пенсии в строю.

– Да нет, без шуток? – недоумевал Андрей. – Ты никак со своими танками решил это здание охранять?

– Много чести этому зданию! – фыркнул генерал. – Да оно только от лязга гусениц развалится.

– Тогда при чем здесь работа?

Анатолий Дмитриевич покосился на дверь и приподнял лежащую на столе перед ним газету. Под ней оказался готовый к стрельбе пистолет. И только потом последовало должное объяснение:

– Ты туг «в туман провалился» и не знаешь, что на белом свете творится. А там такое – что не приведи Господь! Но все последние новости рассказывать – суток не хватит, поэтому я сразу о насущном. Например, сегодня вечером вроде как намечается покушение на экспертов.

– Да ну?! Так они…

– Понятно, что приняли меры! Но заодно и возле тебя присмотреть решили.

Санрегре начал понемногу возмущаться:

– А меня каким макаром это покушение касается? Ты, что ли, охранять меня собрался? Так пусть мне дадут пистолет, я и сам справлюсь!

– Ага! – Генерал еле сдержался от смеха. – Ты вон меня только через час заметил. Сюда рота ввалится – ты внимания не обратишь!

– Ну… роту замечу, наверное.

– Если толкаться начну т и на ночлег станут располагаться. Вот потому меня и попросили по старой нашей дружбе тебя подстраховать.

– Не лучше ли дверь пока замуровать? – включил свое соображение Санрегре.

– Смысл? Вдруг эвакуироваться придется.

– Да и кому я вообще нужен?

– О-о-о! – Генерал многозначительно поднял вверх указательный палец левой руки. – Это ты еще недавно был скромный, не рвущийся к большой славе художник. Причем не рвущийся больше по собственной лени и разгильдяйству. А сегодня ты – величина всемирного значения. И о тебе сейчас, даже несмотря на чуть ли не конец света, говорят в мире искусства громче всех.

– С какого такого бодуна? – Андрей выглядел ошарашенным.

Если он доведет до ума шедевр, над которым сейчас работает, то наверняка взлетит на некую вершину известности, это он понимал. Да и эксперты утверждали, что намерены приложить максимум усилий для рекламы. Но чтобы вот так резко, вдруг заявить о своем творчестве во всеуслышание? К такому взлету следовало готовиться заблаговременно.

Ну и старый приятель не стал тянуть, а раскрыл всю подноготную такого стремительного успеха:

– Вчера продали твою первую картину, из тех, которые я успел выкупить. Я тогда к тебе заходил и подробно рассказывал, но сомневаюсь, что ты хоть слово запомнил. Уже работал как глухонемой.

– Мм? Что-то смутно мне такое припоминается.

– Хорошо хоть смутно! Так вот, картина продалась раз в сорок дороже. Наш официальный спонсор Гордоковский сразу окупил все свои расходы. Ну а сегодня ушло с аукциона еще два малых полотна.

Генерал словно отвлекся, о чем-то задумавшись. Но на самом деле сделал паузу специально, намереваясь заинтриговать приятеля. И тот в самом деле не выдержал:

– Ну! Почем продали?

– Да не так много, как ожидалось. За два с половиной и за три – соответственно. Итого в сумме пять с половиной… – Пауза. – Миллионов. Причем не в рублях, а… – Вообще критическая по длине пауза, после которой было произнесено чуть ли не шепотом: – В евро!

Художник дернулся всем телом, словно от удара, и возопил:

– Да вы с ума посходили?! Или ты шутишь?!

– Танкисты с европейской валютой не шутят! – хохотнул генерал.

– Но они столько не стоят!!!

– Кто тебя так жестоко обманул? Все по факту: оплата прошла. Весь мир в шоке. Всемирно известные галереи в панике. К данному часу – ты мировая знаменитость, сродни троице экспертов. А они, между прочим, я тебе в двух словах скажу, с самого утра опять умудрились Японию спасти. Так что, как у нас военных говорят, сверли дырочки под ордена.

Санрегре замотал головой и с пониманием улыбнулся:

– Анатоль, кончай меня вводить в заблуждение. Уж я-то знаю, что те два полотна – истинная мазня и таких немыслимых денег не стоят. Признавайся! Что вы там намудрили с этой рекламой и с аукционом?

Теперь уже досадовал старый приятель.

– Ну и чего ты так скромно думаешь о своем таланте? Сколько раз тебе повторять: пиши и выставляйся! Известность сама тебя найдет. Эх! – Он укоризненно покрутил головой и стал вводить в курс дела: – Конечно, такие нереальные цены – это плод и рекламных усилий, и умело проведенного аукциона, и итог банальной игры на цене. В любом случае, изначально было задумано продавцами самим купить эти картины через подставных лиц.

– О! Я так и думал!

– Все-таки и сам аукцион замышлялся как наивысший апогей рекламной кампании. Но уже на первом полотне весь торг пошел наперекосяк. Несколько посредников, совершенно к нашим людям и компаньонам не причастные, вдруг начали взвинчивать цену. Представь себе, что творилось в зале, когда цена перевалила за два миллиона.

– Представляю! Я бы сразу оттуда сбежал!

– Ну и не прав триста раз! Это было нечто потрясающее! Картина таки осталась в собственности Гордоковского и его партии. Но какой бой получился за вторую, которую планировали продать вдвое дешевле первой! Только с этого действа следует писать картины, сценарии к кинофильмам и многосерийные мелодрамы. Когда ведущий окончательно зафиксировал стоимость в три миллиона, его бледность уже граничила с полным обмороком. И что самое смешное – за чуть меньшую цену картина могла уйти неизвестно в чьи руки.

Санрегре вспомнил, для чего, в сущности, и затевалась вся эта эпопея с заказом и аукционами:

– Ага! Значит, все-таки птичка клюнула?

– Пока неизвестно. Варианты рассматриваются, идущий в никуда след прощупывается. Ну а вот это твое творение, – Анатолий Дмитриевич качнул головой в сторону картины, – уже начало раскручиваться на маховике новой рекламной кампании. Мол, то что продано, – жалкие крохи со стола гения, да и то ранней молодости. А вот есть еще у автора нечто, за что вообще никаких денег не жалко.

– Весело люди живут, весело, – пробормотал Санрегре, стекленеющим взглядом возвращаясь к картине. – Но не рано ли рекламу начали? Тут еще работать и работать… – Он сделал первый шаг к мольберту, потом второй. На ходу подхватил кисть: – Сам видишь все сыро и неверно.

После чего с решительностью принялся весьма кардинально менять вид левого верхнего угла картины. Лепсие, но уверенные мазки ложились на старые, хотя с первого взгляда вершащиеся изменения заметить было трудно.

Но зато генерал понял, что пауза отдыха у творца кончилась. Его теперь на разговор и пистолетными выстрелами не заманишь. Но с другой стороны, и так удивительно, что хоть какую-то информацию удалось довести до приятеля. Худо-бедно, но она у него в голове осядет, и позже он не будет погребен под лавиной свежих новостей.