Берегись ястреба - Андрэ Нортон

Тирта закрыла глаза, готовая сдаться, но смерть не пришла к ней, как она надеялась. Может быть, перед ней лежит Последняя Дорога, но что-то удерживает ее от этого пути. Алон о чем-то говорил раненой птице.

Птица?

Тирта замигала. Теперь боль порождает иллюзии.

Не сокол в руках у Алона. Сияние поглотило черные перья, и из этого сияния возникла туманная картина, Не сокола держит Алон, а странное существо, с телом, поросшим серыми перьями, с большими глазами, окруженными алым пухом. Эта другая птица высоко подняла голову, хотя за ее неясными очертаниями по-прежнему виден поникнувший сокол. Она раскрыла клюв, словно кричит вызывающе и гневно.

Глаза Алона закрыты. Но вот он открыл их, они кажутся огромными на его худом лице. Он посмотрел на то, что держит, словно тоже заметил перемену.

Сокольничий, по-видимому, скорее что-то почувствовав, чем увидев, быстро повернулся и посмотрел на мальчика и птицу. Неясные очертания колебались, заслоняли друг друга, временами отчетливее становился образ птицы, иногда сокола. Должно быть, между ними идет борьба, одна жизненная сила подавляет другую, более слабую.

Алон переместил птицу, ближе придвинулся к Тирте. Она попыталась набраться сил, отогнать боль, прояснить сознание. Может быть, сейчас последует какое-то действие. Оно не спасет ее, но приведет к выполнению обета. Одного хранения недостаточно, хотя род продолжал сберегать сокровище, вплоть до своего последнего представителя. Должно быть еще что-то. События вышли из-под контроля, но Тьма еще не победила. Может, сокольничий заподозрил существование какой-то новой, неведомой опасности? Он провел мечом над Тиртой, направил на птицу.

Шар на рукояти вспыхнул, волны света окутали птицу. И она стала целой, завершенной, не мертвой, а полной жизни. Этот вид совершенно неизвестен Тирте.

Птица открыла клюв, и послышался ее крик, яростный, как крик сокола, но другой, еще более дикий. Голова на длинной шее, острый клюв ударил Алона по пальцам, ударил, но не разорвал кожу. Птица под невероятным углом выгнула шею и посмотрела на мальчика.

Больше она не стала его клевать, но расправила крылья, и Алон выпустил ее. Она взлетела и опустилась на ларец, который Тирта по-прежнему сжимала онемевшими пальцами. Потом снова выгнула шею, приблизила свои глаза в кругах перьев к глазам девушки.

Птица заговорила — это не крик и не щебет, а слова. Тирта слышала, что птиц можно научить подражать человеческой речи. Но это не подражание.

Сокол общался щебетом, который мог понять только сокольничий, но эта птица, возникшая в смерти другой, произнесла различимое всеми слово.

— Нинутра…

И в сознании Тирты, где боль боролась с необходимостью держаться, возникло воспоминание. Где она слышала это слово? В Лормте, в своих многочисленных странствиях? Нет, это что-то другое, может быть, память крови, переходящая от поколения к поколению. Память тех, кто носил знак Ястреба и сохранял веру в нечто значительное, большее, чем судьба любого мужчины или женщины.

Боль превратилась в гневное пламя, поглощающее ее, и Тирта поняла, что это пламя порождается не только ее телом. Это знак Силы, которая враждебна всему существующему. Говорят, некогда были Великие, которые оставили человечество далеко позади и которые впоследствии почти не имели контактов с людьми. Этот огонь., а в нем невероятно прекрасное лицо… все это страшно далеко. Но на этом лице глаза по-прежнему живут, смотрят на них троих, оценивают, прежде чем вынести приговор. Мудрецы рассказывают о посвященных, которые не принадлежат ни Тьме, ни Свету, которые уклонились от борьбы за власть, чтобы заняться поиском необычных и странных знаний. В этом лице Тирта не чувствует Тьмы, но не чувствует и Света. Но лицо продолжает жить в ее сознании, и Тирта уверена, что пронесет его с собой до смерти. До такого существа не дойдет никакая мольба.

Или…

Обет! Оно наложило на нее обет? Была ли в прошлом связь между владеющими Великой Силой и родом Ястреба? Если это так, она может попросить помощи — не ради себя, а ради этих двоих. Тирта постаралась сформулировать свою просьбу, последнюю мольбу верного слуги, которому нельзя отказать.

Лицо, которое она видит, не меняется, в нем только понимание и оценка. Тирта испытывает новую боль, руки у нее онемели, но остальное тело пылает.

Пальцы ее скользят по сторонам ларца, тщетно пытаясь отыскать замок. Никакого замка она не может нащупать, а зрение ей отказывает. И не может она поднять голову, чтобы рассмотреть то, что держит. Она не должна передавать это в другие руки.

Птица по-прежнему сидит на ларце, она вытянула крылья, словно пытается скрыть его. Тирта неожиданно осознает, что не чувствует прикосновения перьев птицы. Иллюзия? Но Алон не держит умирающего сокола, тот исчез.

— Нинутра! — птица вытянула шею и голову, так что они образовали одну прямую линию, и нацелила ее на темную крышу. Она призывает, она явно призывает! Но кто же может добраться до них, кроме тех, кто бродит снаружи, не зная тайны двери?

Из четырех углов потайной комнаты вырывается алое пламя. Между яростными языками огня движется воздух, словно втягивает в себя пыль, накопившуюся за годы, вращается, смешивается, приобретает массу и материальность. Этот водоворот сосредоточивается над Тиртой, он обретает видимые очертания.

Она видит меч, с длинным лезвием, с простой серой рукоятью. Этот меч не принадлежит миру людей, он из тени.

Острие оказалось над ларцом и птицей. Тирта поняла: то, что хранится в ларце, должно оставаться тайной. Но это действие призванной Силы. Они ничего не могут делать, остается только ждать и, смотреть, потому что они лишь малая часть какого-то обширного плана. Может быть, в конце их отбросят. С Силой нельзя договориться, ее нельзя умолить.

Что-то появилось на призрачном мече. Вдоль меча сокольничего расположены непонятные символы, символы появились и здесь. Но эти Тирта отчасти узнает. Такие же она видела на свитке мертвеца! Она задумалась над этим.

Алон, который больше не держал птицу, опустил руки на колени. Глаза его тоже засветились, но не тем пламенем, которое возникло над головой, а скорее, свечением меча сокольничего. Он смотрел на призрачный меч, и на лице его было выражение, какое не может возникнуть на лице ребенка. Он вел свою собственную битву, собирал все, чем еще не научился по-настоящему пользоваться.

Сокольничий стоял в позе обороняющегося, ждал удара, защищал остальных. Он как будто был готов своим мечом ударить по появившемуся мечу.

— Нирель. — В этот призыв Тирта вложила всю оставшуюся силу. — Возьми свиток. Он часть происходящего, хотя и не знаю, какая.