Ночь трех смертей - Валерий Георгиевич Шарапов

увесистый кусок сыра и что-то копченое, завернутое в коричневую бумагу, которая уже успела промаслиться в нескольких местах.

Он терпеливо ждал своей очереди, разглядывая товары. На деревянных стеллажах вдоль стены лежало печенье, пряники, мятные вафли и два десятка сортов конфет. Чуть выше выстроились пирамиды консервных банок: сельдь, скумбрия, салака, бычки в томате, «Завтрак туриста» и дешевая, а потому доступная килька. На самом прилавке стоял поддон, на котором в два ряда лежал «серый» хлеб, изготовленный из муки непонятного сорта, но ароматный до одури.

Он мысленно прикидывал, что сможет купить на те два с небольшим рубля, что насобирал в кармане мелочью. Две буханки хлеба по шестнадцать копеек, четыре плавленых сырка «Орбита» в упаковке из фольги по четырнадцать копеек, банку кабачковой икры за сорок две копейки, бутылку лимонада за двадцать две копейки, а остатки потратить на конфеты без фантика «подушечки» по рубль пятьдесят за килограмм. Блаженно улыбаясь, он представлял себе, как положит в рот прямоугольную конфету, обсыпанную сахаром, действительно формой напоминающую подушку, как разгрызет сладкую карамель и на язык потечет яблочное повидло.

И тут он увидел, что продавщица бросила на него подозрительный взгляд. Быстро рассчитавшись с покупательницей, она сухо произнесла:

– Я скоро, – и шмыгнула через открытую дверь в подсобное помещение.

Покупательница, дородная тридцатилетняя тетка под метр восемьдесят, сложила остатки продуктов в сумку и медленно пошла к выходу.

Он заволновался. Продавщице не было необходимости уходить, ведь в магазине остался всего один покупатель. Почему она не обслужила его, прежде чем уйти? Толстуха открыла дверь и неспешно вывалилась на крыльцо. Он больше не раздумывал: задержавшись всего на секунду, метнулся к двери и проскользнул на крыльцо практически одновременно с толстухой. Дверь, притянутая мощной пружиной, захлопнулась. Толстуха бросила на него неодобрительный взгляд, спустилась с крыльца и зашагала по дороге. Бутылки в хозяйственной сумке весело звякнули, ударившись друг о друга. В желудке заурчало, и он мгновенно принял решение.

Сделав вид, что ему в другую сторону, он завернул за угол магазина и, как только скрылся из вида, помчался по параллельной улице, собираясь перехватить толстуху на следующем повороте. Разумеется, он оказался проворнее толстухи, и когда та свернула на боковую дорожку, ведущую к высоким деревянным воротам, он подбежал к ней сзади и дернул сумку. Он был уверен, что от неожиданности и страха баба отпустит ручки и ему останется лишь подхватить добычу и убежать. Но случилось по-другому.

Почувствовав удар, толстуха еще крепче вцепилась в ручки и, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, кто на нее напал, заголосила на всю улицу. Он предпринял еще одну отчаянную попытку вырвать из ее рук сумку, но безуспешно. Истошно горланя, она дернула сумку вверх и прижала к своей необъятной груди, как младенца.

Он понял, что нужно уходить, и, нырнув в боковой проход, побежал прочь от деревни. Он не останавливался до тех пор, пока не добежал до реки. Там, злой и голодный, он рухнул на мокрую траву. Так и сидел сейчас, оплакивая ускользнувший сытный ужин.

– Черт бы их всех побрал! Мерзкие твари, все против меня. А за что? Я всего лишь хотел выбраться из-за колючки! Мне там не место, это все знают.

Он злился все сильнее, проклиная всех и вся. Голод усиливался, и от этого становилось еще тоскливее и холоднее. Продукты, которые приготовил дружок Ледоруба, утонули в Виндрее, когда он, разозлившись, сбросил в воду тело этого козла. Он хотел увезти его подальше от деревни, оставить на каком-нибудь островке, чтобы не нашли или искали дольше. Но он и мертвый бесил его так, что не было сил терпеть. Ему не было жалко этого придурка, а вот рюкзак, набитый под завязку банками с тушеной говядиной и консервированной рыбой, он оплакивал до сих пор. И спички, и чай, и аккуратные кусочки рафинада, упакованные в картонную коробку. В его руках было такое богатство, а теперь он вынужден мерзнуть и голодать.

Те жалкие гроши, которые он награбил, лежали в кармане плащ-палатки, но воспользоваться ими он не мог. Как-то так получилось, что кровь той девчонки затекла в карман и перепачкала все бумажные купюры. Он попытался отмыть их в реке, но вид у банкнот стал такой жалкий, что наверняка привлек бы внимание продавщиц. Да и мелочь, которую отмыть удалось без труда, использовать вряд ли удастся. Он не станет рисковать и снова входить в магазин. Слишком опасно. Любая продавщица, как та, что попалась ему часом раньше, может вызвать милицию, и ему снова придется бежать из магазина без продуктов. Всегда будет риск, что, пока он выбирает провизию, к дверям подъедет «воронок» и его снова загребут. Нет, даже ради жратвы он не станет рисковать свободой.

– Надо что-то делать, – снова заговорил он вслух. – Надо найти теплое место, просушить обувь и одежду и найти наконец еду. Хоть какую. Что думаешь об этом?

Он слегка приподнялся с травы и заглянул в кусты. В наступившей темноте он вряд ли мог что-то различить на расстоянии вытянутой руки, но ему и не нужно было всматриваться. С осуждением покачав головой, он громко свистнул.

– Снова дрыхнешь? Поднимайся, пора придумывать новый план. Сам видишь: твой план не сработал, и не говори, что в этом виноват я. Просто ты его не до конца продумал, так что хватит спать, принимайся за работу.

Он замолчал, прислушиваясь. Но вокруг стояла тишина, лишь дождь монотонно барабанил по густой листве, по лодке на берегу и по его прорезиненному плащу, валявшемуся на земле бесформенной грудой.

Не дождавшись ответа, он сердито вскочил, подобрал увесистую дубину, лежавшую у его ног, обогнул кусты и, размахнувшись, с силой ударил по земле. Его злой взгляд уперся в телогрейку с нашивкой на груди. Скрученная в аккуратный тюк, она лежала за кустами, нашивкой вверх. Постояв с минуту, он произнес, обращаясь к телогрейке:

– Получил? Теперь станешь мне помогать? – Он снова постоял, прислушиваясь. Затем начал кивать головой, будто в ответ на чьи-то слова. Когда он снова заговорил, в голосе звучало удовлетворение: – Так-то лучше. Этот план мне нравится. Ладно, не будем откладывать. Пойдем, у нас куча дел.

Он снова прислушался, покивал головой, после чего подхватил телогрейку, закинул ее на плечо и зашагал к дороге. До шоссе он дошел за час, дождь к тому времени усилился, и он сильно пожалел, что бросил плащ-палатку на берегу. Он остановился в посадках, пытаясь укрыться под деревьями от нудных капель дождя, и стал ждать. Стоять пришлось долго, но он не терял надежды. Не может быть, чтобы