Кровь нынче в моде - Валери Стиверс

Эва, оглядываясь, выходит в коридор. Выступая на дюйм или около того, в левой стороне груди Алексы, прямо над ее бледным соском, торчит кол, как в «яблочке» мишени, точно в сердце. Крови нет.

Эва вонзила кол так глубоко, что пригвоздила Алексу к столу. Откуда у Эвы столько сил? Меня тошнит от этого зрелища, но я не могу сдвинуться с места. Я пытаюсь сдержать рвотные позывы.

Тут начинается кое-что похуже. Алекса скорчивается. Ее ноги в леггинсах извиваются в попытке найти точку опоры на полу. Руки колотят по столу. Прямо на глазах плоть темнеет. Алекса начинает чернеть и сморщиваться, как кукла Барби в огне. Прекрасные светлые локоны трещат и превращаются в пепел. Вот обнажаются и рассыпаются кости скелета, которые тут же испаряются. Через несколько секунд от нее остаются лишь пара леггинсов нулевого размера с черными кружевными трусиками внутри и груда массивных ювелирных украшений.

— Я попала ей прямо в сердце, — говорит Эва. — Она не воскреснет.

Трясущимися руками достаю мобильник:

— Я позвоню 911.

Она слегка пожимает плечами:

— Хорошо, звони.

— Мне не нужно твое разрешение, — хмуро говорю я, набирая номер.

Я разговариваю с оператором, и мне обещают помощь в течение ближайших пяти минут. Надеясь, что так и будет, я склоняюсь над Джеймсом — надо оказать ему первую помощь — остановить кровотечение. Однако крови почти нет.

— Кто-то идет, — говорит Эва, втягивая носом воздух. — Кто-то из людей. Нам надо действовать быстро.

Она смотрит на меня своими темными глазами так, будто видит насквозь.

— Ты мне доверяешь, Кейт? — спрашивает она.

Доверяю ей? Она — моя мать, но бросила меня шесть лет назад.

— Нет, — отрезаю я.

— Сделаешь ли ты то, о чем я тебя сейчас попрошу? Я объясню тебе все позже. Это очень важно.

Полагая, что я теперь перед ней в долгу, отвечаю:

— Хорошо.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Я поднимаю глаза и вижу Лорен, свежую, с айс-кофе в руке.

Боже мой, сегодня же суббота! Да, ответственные редакторы действительно преданные своему делу люди.

Только в семь утра нам с Эвой удалось уютно устроиться в недорогой закусочной недалеко от госпиталя «Бет Израиль», куда «скорая» доставила Джеймса. Здесь длинная стойка, богатое меню и обитые розовой кожей кабинки для посетителей. С Джеймсом все будет в порядке — ему лишь надо наложить несколько швов. Сильвия побыла с ним в госпитале, чтобы мы с Эвой могли поговорить наедине.

Лорен осталась в офисе — разбираться с полицией. Она согласилась прикрывать нас, после того как Эва убедила ее в том, что разразится большой скандал, который повлечет за собой длительное расследование, если не сбить полицейских со следа.

Мы придумали такую историю: одна из старших редакторов, скандально известная на страницах светской хроники Алекса Ларкин, потеряла рассудок на почве чрезмерного злоупотребления диетами и, нацепив перчатки с когтями «Агент-провокатор», напала на Джеймса Мне удалось оттащить ее от него, но при попытке задержания она вырвалась и сбежала в неизвестном направлении.

Я беспокоилась, что полиция станет просматривать записи камер видеонаблюдения, но, как оказалось, зря — «Олдем» никому не позволяет смотреть их, кроме собственной службы безопасности.

Лорен согласилась на этот хитроумный обман полицейских при условии, что сразу же после того, как они уйдут, мы объясним ей, что же случилось на самом деле.

Сидя в розовой кабинке напротив Эвы, я бы тоже хотела уяснить для себя кое-какие детали.

— Как тебе удалось проникнуть в здание? — спрашиваю я. — Ведь охранник не пропускал никого без пропуска «Олдем».

Эва выглядит очень уставшей.

— Я его уговорила.

— А как ты попала на этаж? Ведь нужен код доступа.

— Может, я начну с самого начала?

— А что это за сплетни о тебе и о каком-то мужчине по имени Джин Джантор?

— Джин? — Вид у Эвы недоумевающий. — Ему очень нравились мои работы. Ничего больше. Я любила только твоего отца. И до сих пор люблю. — Она невесело смеется. — Если бы дело было только в этом…

Мне так хочется в это верить!

Подходит официант, чтобы принять у нас заказ. Я прошу принести мне калорийный бублик, обсыпанный разнообразными зернышками, и к нему соус из сыра и томатов. Эва заказывает себе черный кофе и достает свои сигареты.

— Здесь не курят.

Она вздыхает:

— Нью-Йорк изменился.

— Где ты была все это время, можешь сказать?

— В Европе. Я вернулась, потому что Виктория получила твое сообщение и забеспокоилась.

— Она знала номер твоего телефона? — Мне становится дурно — Виктория знала и скрывала.

На лице моей матери отражается страдание.

— Пожалуйста, не смотри на меня так, — просит она. — Я никогда бы не оставила тебя. Мне пришлось это сделать для твоей же безопасности. Все, что я делала, — только ради тебя. Надеюсь, когда-нибудь ты все поймешь и простишь меня.

— Не понимаю. Почему ты должна была уйти? И зачем ты вернулась?

— Виктория сообщила мне, что ты столкнулась с представителями клана неумерших.

— Ты все знаешь?

Конечно, ведь она же знала, как убить Алексу. И ее ничуть не удивило, что моя бывшая начальница буквально испарилась.

Эва печально смотрит на меня.

Она — охотница за вампирами! Вот что она делала в Европе! Она уверенно действовала ногами, работала кулаками и со знанием дела пускала в ход каблуки в битве с Алексой.

Подходит официант и подает Эве кофе.

Но она не притрагивается к нему.

Почти шесть лет прошло с тех пор, когда мы виделись в последний раз, но при ярком освещении в закусочной становится очевидным, что она не претерпела никаких возрастных изменений. Никаких!

Еще немного, и у меня начнется истерика. Мне самой нестерпимо хочется молотить руками и ногами, но вместо этого я говорю:

— Покажи мне свои зубы.

В ее глазах я читаю подтверждение своим наихудшим опасениям.

Эва улыбается, приоткрывая свои небольшие идеально белые клыки.

Мой мир сжимается до размеров булавочной головки. Свет для меня меркнет. Сквозь шум в ушах до меня доносится ее голос:

— Я хотела, чтобы ты никогда не узнала об этом. Хотела, чтобы никто не знал.

Укус на моем запястье начинает пульсировать под бархатной ленточкой.

Жизнь — дерьмо, наконец-то доходит до меня.

— Ты сбежала, потому что хотела скрыть, что тебя укусили? Тебе было стыдно, что ты стала лакомством для вампиров?

Это состояние души мне теперь хорошо понятно, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Она кивает:

— Да, и из-за этого тоже.

— Ты думала, что мы не будем любить тебя по-прежнему? — Я киплю от возмущения и злости. — А как же я, твоя дочь? А как насчет мужчины, чье сердце ты разбила? Думаю, он уже давно умер бы, если бы ему не надо было заботиться обо мне.

— Пожалуйста, выслушай меня, — умоляет она. — Мой позор был только началом. Я бы никогда не бросила тебя, если бы дело было только в этом… Как только они сделали меня одной из них, я узнала, что вампиры всегда выискивают тех, кто может впоследствии пополнить их ряды. У них патологическая потребность в последователях. Именно поэтому они идут в моду. Однако очень немногие люди способны к трансформации. Есть определенный ген, отвечающий за это…

— «Ген моды», — говорю я. — Мне уже говорили об этом.

— Точно, — соглашается Эва. — И если у меня он есть, то, по всей вероятности, и у тебя он тоже присутствует. Скорее всего он наследуется по женской линии. — Она, протянув руку через стол, касается моей. Ее пальцы холодны как лед. — Рано или поздно они добрались бы и до тебя. Пока я находилась рядом, ты была в опасности. И я при всем желании ничего не смогла бы сделать, чтобы помешать им напасть на тебя.

Я отдергиваю свою руку.

— Зачем же ты согласилась стать вампиром?

— Твоего согласия никто не спрашивает.

— Мне говорили, что согласие обязательно.

— Они очень искусно врут. Только определенного типа людей вампиры допускают в собственный мир. Твой образ жизни, твои ценности и то, что ты собой представляешь, — все это голосует вместо тебя, даже если ты об этом не подозреваешь. И не ты, а они решают, наступил подходящий момент или нет.

Она тяжело вздыхает.

— Если это было необходимо, почему же ты по крайней мере не объяснила нам причину ухода?

— Чтобы они никогда не вышли на тебя. Я знала: единственный способ уберечь тебя — это оставить в Монтиселло, вдали от мира моды. Озлобленная, считая себя брошенной родной матерью, ты никогда не стала бы искать меня. Я понимала, это будет больно — больно нам обеим, но только так можно было сохранить тебе жизнь. У меня не было выбора. Теперь ты понимаешь?

— А как же Виктория? Если она знала, что ты попала в такую беду, зачем же она сама толкала меня в эту профессию?