Гасильщик (Сборник) - Сергей Дышев

– Неформального? – покачал головой Белозеров. – Это так мы теперь называем? Ладно… Кошкин, включай кино!

Кошкин включил видеомагнитофон. На экране появился подвал. Яркий свет фонаря высветил в углу девочку лет 12, с синяками, ссадинами, одетую в короткое платье в горошек. Она сидела на покрывале, поджав коленки.

– Маша! – сказал Кошкин, хотя всем было и так ясно.

На левой руке пленницы была надета фактурная цепь, замкнутая огромным навесным замком. Второй конец цепи киносъемщики прицепили к металлической балке на потолке, замкнутым в изощренном кураже миниатюрным замочком…

В кадр вошел мужчина в пурпурном балахоне и колпаке, с плеткой в руке. Он приблизился к девочке и неожиданно резко взмахнул ею перед лицом узницы. Девочка инстинктивно сжалась и прикрыла лицо руками. Второй удар плеткой был настоящим. Ремешки плетки скользнули по рукам Маши.

Внизу экрана бегущая строка предостерегла: «Этот фильм не рекомендуется для просмотра несовершеннолетними».

– Не бей меня! – взвизгнула девочка.

– Ты будешь сидеть на цепи, пока мне твой папа не заплатит выкуп, – утробным голосом заговорил истязатель. – Говори в камеру, маленькая дрянь!

– Папочка, миленький, спаси меня, – всхлипывая, стала умолять девочка. – Пожалуйста, отдай им эти деньги. Они хотят меня убить!

– Жалостливей, обезьяна! – уйдя за кадр, приказал мужчина.

– Папочка!! Они меня кормят одним хлебом и водой, они меня изнасиловали! Папочка, спаси меня, мне здесь очень плохо, папочка!! Я сижу в подвале, меня крысы кусают, есть вообще не дают, пожалуйста, забери меня, папонька, отдай им эти деньги! Они меня убить хотят. Врачи приходили, брали анализы и сказали, что у меня все органы здоровые и если они договорятся, они меня убьют и продадут мои органы. Пожалуйста, забери меня, папонька, забери меня отсюда…

Девочка забилась в рыданиях.

Савушкин взял пульт со стола, нажал на стоп-кадр.

– Все, хватит!

Маша застыла в кадре с гримасой страха.

Все молчали под впечатлением от увиденного.

– Жуть… – оценил Белозеров.

– Такое кино и взрослым смотреть тошно… – Кошкин потянулся к сигаретам. – А это признание в изнасиловании… Для двенадцатилетней девчонки – кошмар…

Савушкин встал, распахнул настежь окно.

– Да, одноклассники потешились… Стая злобных щенков, которым показали жертву… Бедный ребенок, что ей пришлось пережить…

– Покажи, кто там авторы? – попросил Белозеров.

Савушкин прокрутил фильм до финальных титров. На экране вспыхнули титры:

 Автор сценария Петр Грош-Ценаев

 Режиссер-постановщик Юлиана Самобрехова

 Оператор Саврас Божемой

 Монтаж Михаил Хламов

 Директор фильма Евгения Царапкина

 Мастер света Сергей Огарев

 Все права ОЛЛ РАЙТС

 Телекомпания RESURSS – Лiмитэд

Прочитав титры, Савушкин хмыкнул:

– Знакомые все лица!

– Ты их знаешь? – спросил Белозеров.

– Знаю. Позавчера эта кинобанда у меня дома кино про тещу и жену снимала.

– Комедию?

– Что-то вроде…

– Понятно. Всех ко мне на допрос! – распорядился Белозеров. – Они у меня посублимируют!

– Чего? – не понял Кошкин.

Белозеров пояснил:

– Сублимация – это направление сексуальной энергии на иной вид деятельности.

– Это ж как надо оттопыриться…

В это ничем не примечательное для жильцов дома № 5 по улице Чехова утро некий молодой человек приятной наружности в надвинутой на глаза бейсболке прошел в подъезд. Он сел в лифт и вышел прямиком у двери Варвары. Гость подъезда положил на порог бытовую кассету без коробки, с приклеенным листочком, на котором значилось: «Варваре и Курбану». Затем он нажал кнопку звонка и в том же лифте исчез…

Дверь открыл Курбан. Он высунул испуганную голову и констатировал:

– Никого.

Деловито пришлепала Варя.

– Чего там?

– Никого… Хулиганье… Развелось лимитчиков! – презрительно заметил он.

– Ничего не видишь! – раздраженно сказала Варя. – Вот кассету подбросили.

– Точно! – удивился Курбан. – О, тут написано: «Вар-ва-ре и… Кур-бану». Нам, что ли?

– Ты на редкость сообразительный. Возьми.

Сказав это, она тут же исчезла в квартире.

Курбан нерешительно поднял кассету.

– А если взорвется?

Варя крикнула из глубины квартиры:

– Не взорвется.

– Взял.

– Теперь вставь в магнитофон и посмотри.

Курбан вздохнул:

– Иншалла…

Осторожно, на цыпочках, он прошел с кассетой в комнату. Варвара исчезла.

– А ты где?

– В туалете!

– Что ты там делаешь?

– Что люди делают в туалете?! Вставь в магнитофон и включи пультом.

Курбан тоскливо посмотрел на дверь туалета, покорно прошел в комнату, глянул на открытое окно, испытав желание выкинуть туда кассету. Трясущимися руками вставил кассету в магнитофон.

– Ну, что там? – раздался недовольный голос. – Что, я тут вечность должна сидеть?

Курбан взял пульт, включил телевизор, добавил громкости, потом вышел в смежную комнату, залег и, выставив пульт наружу, нажал кнопку «пуск».

И раздался взрыв… Мощный звук, грохот бьющегося стекла был так правдоподобно записан, что Курбан почти умер от страха. Так эффектно началась видеозапись.

Курбан продолжал лежать ни живой, ни мертвый.

Варвара, чуть приоткрыв дверь, прокричала:

– Курбан, ты жив?

– Жив, – после долгой паузы ответил он.

– Что это было?

– Не знаю.

– Ну посмотри!

– Ну тебя к шайтану…

Шпонка на цыпочках прошла к комнате, осторожно заглянула. На экране было черное поле. Испуг на ее лице, как в кривом зеркале комнаты смеха, преобразился в счастливо-глупое выражение.

– Все цело! – выдохнула она с облегчением.

Варвара прошла в соседнюю комнату, не заметив Курбана, наступила своей слоновьей ногой на его руку.

– А-а! Ты чего, дура, по рукам ходить…

– Могу и по головам! Развалился, трус! – Варвара вернулась в комнату. – Смотри, это же Машка!

На экране вдруг появилась Маша, нынешняя, девятнадцатилетняя, в том же подвале и в том же платье, живая, озорная, насмешливая. И даже на цепи.

Курбан устало опустился на табурет. У него тряслись колени.

– Ага, Машка…

Маша заговорила:

– Пользуясь случаем, хочу передать привет! Мамчик и папчик, привет! – Она помахала ладошкой, позвенев цепью. – Курбанчик, не навалил в штанишки? Ну, прости, я пошутила! Мамчик, а ты знаешь, что эта свинья вечно лапает меня в коридоре? А недавно предложил мне деньги! Целых двести долларов! И знаешь за что? Чтобы я с ним в постельке полежала, пока ты на работе паришься… Ну, все, пока! Не скучайте, я скоро вернусь.

На этом запись и закончилась.

– Вот же гадюка! – Курбан привскочил с табурета. – Да врет она!

– Ах, уже гадюка, и врет?!

Курбан тут же получил молниеносную оплеуху от мощной длани Варвары и вместе с табуретом отлетел в угол комнаты…

Неизвестный молодой человек симпатичной наружности в бейсболке в этот день вновь подбросил видеокассету. Он рисковал, потому как объектом все-таки было здание районного УВД. Кассету без коробки он положил на бордюр ограды, недалеко от проходной. А на приклеенном листочке оставил надпись: «В уголовный розыск».

Спустя час после дерзкой акции человека в бейсболке все у того же здания УВД собрались: автор сценария Петр Грош-Ценаев, режиссер-постановщик Юлиана Самобрехова и оператор Саврас Божемой – все, имевшие непосредственное отношение к созданию некогда нашумевшего телефильма «Девочка на цепи».

– И какие же иезуиты эти прокурорцы… – ядовито вещала Самобрехова. – А фамилия какая – Белозеров! Михаил Дмитриевич… Белые озера… природа, тихая грусть, успокоение…

– И покаяние… – бухнул Грош-Ценаев.

– Петя, я тебе всегда говорила: это ты за все в ответе, за все, что написал, – сказала Самобрехова и цинично рассмеялась.

– Сейчас все вместе писать будем – прокурору, – сделал прогноз оператор Божемой. – Только давайте договоримся: я человек подневольный, мне сказали нажать красную кнопку – я нажал. Сказали: «Снято» – я выключил.

– И чего же они там накопали? – Самобрехова взяла за рукав сценариста, отвела в сторону.

Они стали о чем-то тихо переговариваться, потом горячо жестикулировать. И, наконец, и оператор, оставшийся в одиночестве, и окружающие смогли услышать, о чем же шла речь.

– Ты – педофил! – громко шипела Самобрехова.

– А ты – старая извращенка! – не оставался в долгу Грош-Ценаев.

Они расходились в разные стороны, потом, как магнитом, их притягивало обратно.

– Надо выработать общую тактику! – горячо убеждал Грош-Ценаев.

– Главное, как говорил мне мой знакомый судья, ни в чем не сознаваться, – поучала Самобрехова.