Холодный туман - Петр Лебеденко

Хлебников вытащил из кармана платок и вытер выступившую на лбу испарину. Затем встал из-за стола, несколько раз прошелся по кабинету, снова сел на свое место и посмотрел на Балашова.

— Вы спрашиваете, для чего я вас сюда пригласил? Так вот слушайте, уважаемый Алексей Федорович. У меня давно возникла мысль привлечь к нашей работе человека, который бы в некоторых кругах, в частности авиационных, пользовался полным доверием. Понимаете, о чем я говорю? Авиаторы, как вам хорошо известно, народ особый. Особенность эта заключается в том, что в их среде существует некое братство, рожденное, видимо, в силу их специфической работы. Необходимая взаимовыручка, глубокая вера в то, что каждый из них в любое время готов подставить плечо друг другу в кризисной ситуации, если хотите, даже порой наивное представление о чести, которой так когда-то бравировало дворянское офицерство. Короче говоря — клан… Я ведь не преувеличиваю, Алексей Федорович?

— Мне не так долго пришлось служить в авиации, чтобы прочувствовать все тонкости жизни своих бывших коллег, — осторожно ответил Балашов. — Конечно, специфика работы накладывает свой отпечаток, но люди есть люди…

Он говорил, а слова, сказанные Хлебниковым, как бы преследовали его, ни на мгновение не умолкая. «У меня давно возникла мысль привлечь к нашей работе человека, который бы в некоторых кругах, в частности авиационных, пользовался полным доверием».

Балашов невольно внутренне содрогнулся. Оказывается, его и вызвали сюда для того, чтобы привлечь к службе… в органах, для того, чтобы он стал соглядатаем, чтобы, как бывший летчик, пользуясь доверием своих бывших коллег, по сути дела, шпионил за ними, обнаруживал среди них «врагов» и хотя, может быть, не своими руками, но, так или иначе, готовил этим «врагам» печальную участь… Но разве он может на это пойти? Разве он может стать пособником тех, кто калечит судьбы тысяч и тысяч ни в чем неповинных людей? Стать пособником вот этого Хлебникова, у которого лишь одно кредо: «А вы что, не можете п-о-к-а-з-а-т-ь ему, как надо давать показания… Вы следователь, или брат милосердия?!» Нет, он прямо сейчас скажет, что не может принять подобного предложения, не может — в силу своего характера — быть своего рода тайным агентом… Хлебников сказал:

— Вы правы, Алексей Федорович — люди есть люди. Не хочу бросать тень на всех авиаторов, но нам доподлинно известно, что среди них есть немало таких, кто замешан в антигосударственной деятельности. Они всячески маскируются, внешне выглядят патриотами, а сами насквозь прогнили и ждут своего часа. Подумайте, Алексей Федорович, над таким вопросом: вдруг грянет война! Можем ли мы допустить, чтобы в наших вооруженных силах, особенно в авиации, оказались предатели? А они есть, Алексей Федорович, есть. И наша задача уже сейчас, пока не поздно, нейтрализовать их, обезвредить и, если хотите, уничтожить! Кто же должен выполнить эту задачу, если не мы, честные люди, члены большевистской партии, истинные патриоты?! Кто?

Балашов молчал, опустив голову и глядя на свои скрещенные на коленях руки.

«Честные люди, — думал он. — Этот садист называет себя честным человеком. Скольких по-настоящему честных людей он изуродовал? Сейчас вроде и не похож на бывшего начальника тюрьмы. Научился говорить, шпарить как по писанному. А в душе у него что?»

Хлебников, между тем, продолжал:

— Не каждому мы оказываем такую честь, приглашая работать вместе с нами. Нет, не каждому… Бывает, конечно, что мы и ошибаемся. Вот маленький пример. Месяц назад я беседовал с военным летчиком-истребителем. Беседовал вот так же откровенно, как с вами. И знаете, что он мне ответил, когда я предложил ему сотрудничать? «Я, — так он мне ответил, — я не шпион и не доносчик. Я не хочу участвовать ни в какой грязной игре». Да, вот так он мне и ответил. Скажите, Алексей Федорович, может ли так говорить человек, если он патриот своей родины? Нет, конечно. Так может говорить лишь тот, кто не с нами, а против нас. Вы согласны?

Балашов упавшим голосом спросил:

— И что же с этим летчиком?

— Как что? Мы поступили с ним соответственно…

Тот внутренний холод, который Балашов ощутил минуту назад, растекался теперь по всему телу, он, казалось, леденит мозг, подбирается к самому сердцу. «Маленький пример» был приведен не случайно. С ним, бывшим летчиком Балашовым, если он откажется «сотрудничать», тоже поступят «соответственно». В этом можно было не сомневаться. Так что же делать, что же делать? Он вяло, неуверенно сказал:

— Я ведь готовил себя совсем к другой деятельности, Аркадий Викторович. Боюсь, что не справлюсь с той работой, которую вы мне предлагаете.

— Боитесь? Или не желаете? Может быть, вы тоже считаете, что мы занимаемся «грязной игрой»? И не хотите пачкать руки?

— Я этого не говорил, зачем же так ставить вопрос…

— А как бы вы поставили подобный вопрос на моем месте?

Хлебников снова поднялся и начал ходить взад-вперед по кабинету. Не останавливаясь, и не глядя на Балашова. А Балашов вдруг подумал: «Поступить так, как поступил тот летчик-истребитель? Но кому от этого будет польза? Польза? Он вдруг уцепился за это слово, оно не просто промелькнуло в его мозгу, не просто вспыхнуло, чтобы сразу погаснуть, оно как бы высветило какую-то мысль, которая вначале показалась ему расплывчатой, не совсем оформившейся и не совсем ясной, но по мере того, как Балашов, напрягаясь, старался разобраться, почему именно это слово заставило его неожиданно увидеть выход из западни, оно приобретало все более весомый смысл и, наконец, он сразу все понял. Да, конечно, он может принести пользу. Нет, не Хлебникову, а своим бывшим коллегам-авиаторам, он может спасти от расправы не одну жизнь, и пусть это будет связано с огромным риском, пусть он постоянно будет ходить по острию ножа, но до конца останется честным человеком. Он уверен, что среди работников НКВД немало есть людей, которые несмотря ни на что не запятнали свое доброе имя и честь. И он будет одним из них…»

Вот и сбросил Алексей Балашов со своей души тяжкий груз, и почувствовал, как отступил тот внутренний холод, который все время его леденил. Он уже хотел было вскочить, остановить шагавшего по кабинету Хлебникова и сказать, что он согласен, что с радостью принимает предложение, но тут же остановил себя, резонно подумав, что внезапная перемена настроения может вызвать у Хлебникова подозрение. И он продолжал сидеть, делая вид, будто тяжко надо всем размышляет.

Хлебников подошел сзади, положил руку на его плечо и, слегка наклонившись и заглядывая ему в лицо, переспросил:

— Так как бы вы поставили вопрос на моем месте, Алексей Федорович? Разве в моих словах нет никакой логики? Пусть, мол, другие люди копаются в грязи, пусть о других говорят, будто они изверги рода человеческого, а мы постоим в стороне — чистенькие, добрые, великодушные…. Так? А саботажники, шпионы, вредители, заговорщики, вся та мразь, которая стоит у нас на дороге, пускай безнаказанно творит свое черное дело, да?

— Я понимаю вас, Аркадий Викторович, — продолжая смотреть на свои скрещенные на коленях руки, сказал Балашов. — Я очень хорошо вас понимаю. Такое время… Война у самого порога… Никто, конечно, не должен стоять в стороне. Я только выразил сомнение, справлюсь ли со своей задачей. — Он поднялся и теперь стоял лицом к лицу с Хлебниковым, глядя прямо ему в глаза. — Но, наверное, никому из нас не дано право сомневаться в своих возможностях, когда речь идет о делах государственной важности.

Хлебников улыбнулся.

— Вот это речь мужа, а не тургеневской барышни. Да я, если по правде, ни в чем и не сомневался. Летчик есть летчик…

Начальник областного управления НКВД Юлиан Васильевич Горюнов встретил Балашова с нескрываемой радостью. Желая показать, что между ними Должны установиться не только служебные, но и дружеские отношения, он сразу же перешел на «ты».

— Понимаешь, Алексей Федорович, мне такой человек как ты, нужен вот так! — Он ребром ладони провел по горлу. — Есть тут у нас городишко Тайжинск, стоит он вроде как на отшибе, а там — отдельная учебная эскадрилья, совсем недалеко от Тайжинска — еще одна летная часть, смотри за этими летчиками да смотри, больно уж они о себе высокого мнения, больно уж спайкой своей гордятся и вроде как поплевывают сверху вниз на наши усилия отыскать среди них затаившихся врагов. Нет, мол, у нас таковых, нечего вам вынюхивать у нас… Видал? Особая каста…

Горюнов вдруг вспомнил, что и сам Балашов тоже имеет отношение к этой «касте», на мгновение смутился, но тут же сказал:

— Ты, Алексей Федорович, на свой счет мои слова не принимай, знаю, что ты совсем другой человек — вот и товарищ Хлебников об этом пишет… Так о чем это я? Да, о Тайжинске. Уже три месяца, как Тайжинский горотдел НКВД без начальника. Твой предшественник пошел на повышение, и его перевели в другую область. Понял? Завтра дам тебе машину, поедешь принимать отдел. Не возражаешь? Ну и добро…