Криминальный пасьянс - Александр Овчаренко

И в этот раз Клим не отступил от своих привычек. Ровно в десять часов он вместе с адвокатом Юлием Гринбергом был в прокуратуре возле кабинета следователя Семашко. В ожидании допроса Гринберг суетился, что-то пояснял Климу и при этом громко возмущался произволом прокурорских следователей, которые без достаточных на то оснований выдёргивают его клиента, человека законопослушного и уважаемого, для очередного допроса. Клим слушал болтовню Юлия и молчал. Чутьё старого волка подсказывало, что в прокуратуру его вызвали не для допроса, всё, что ему было известно по факту смерти Федула и Клеща, он рассказал Семашко прошлый раз.

«Значит, вызвали меня не по поводу смерти этих «шестёрок»!» — решил Клим, но Гринбергу ничего не сказал.

Видимо, услышав визгливый голос адвоката, Семашко сам открыл дверь и пригласил Клима в кабинет.

— Я протестую! — завёлся Гринберг. — Моего клиента уже допрашивали по данному делу, и мы не будем менять показания, поэтому заявляю сразу, что мы намерены воспользоваться правами, предоставленными статьёй 51 Конституции РФ… [28]

— Можешь воспользоваться! — перебил его следователь. — Пока мы с твоим клиентом переговорим с глазу на глаз, ты можешь воспользоваться хоть статьёй, хоть служебным туалетом, он, кстати, в конце коридора.

Платон Семашко был следователь молодой, но зубастый. До поступления в университет ему довелось пару лет поработать милицейским опером, поэтому перед воровскими авторитетами и их вальяжными адвокатами он не робел.

— Это произвол! — заверещал Гринберг. — Я обязан присутствовать при проведении следственных действий с моим клиентом.

— Допроса, Юлий Германович, не будет! — осадил его Семашко. — Я сообщу вашему клиенту конфиденциальную информацию. Лично Вас она не касается, — усмехнулся Платон и двумя пальцами поправил на шее у адвоката его пижонскую «бабочку».

— Останься здесь, — глухо произнёс Клим, и Гринберг сразу утратил запал.

Оставшись в кабинете один на один, Семашко пододвинул посетителю стеклянную пепельницу и сам закурил. Клим не спеша достал пачку «Герцоговины Флор», щелчком открыл крышку, и, немного рисуясь, размял папиросу. Платон прикурил и протянул зажжённую зажигалку Климу, но тот сделал вид, что не заметил жеста следователя и прикурил от спички.

С минуту они молча глотали и выпускали через ноздри дым. Потом Платон первый энергично загасил в пепельнице сигарету, убрал с губы табачную крошку и, понизив голос, сообщил:

— По последним оперативным данным, тебя, Клим, хотят убить!

— Для меня это не новость. — скривил губы вор в законе. — Первый раз, что ли? Рано или поздно убьют, но не сейчас.

— Ты не понял, Клим! Тебя реально хотят «замочить», и думаю, что этот раз ты не отвертишься! Я, как представитель закона, обязан принять все меры для защиты гражданина Российской Федерации, то есть для твоей защиты!

— Ты сам-то в это веришь! — усмехнулся Клим. — И как ты это себе представляешь? Я, вор в законе, буду прятаться за ментовскую спину? Я от смерти никогда не бегал, и сейчас не побегу!

— Значит, не договорились?

— Ты же знаешь, следователь, что я с вашим братом никогда и ни о чём не договаривался, но за предупреждение спасибо.

— Убьют тебя, Клим! Большие люди в драку ввязались, тебе не выстоять!

— Не трепыхайся! Меня «замочат», тебе же легче будет: повесишь на мой труп пару тройку «глухарей» [29]. Я прав?

Платон не ответил.

— Я так понимаю, гражданин следователь, что на этом наша беседа закончилась, и я могу идти? — официальным тоном осведомился старый вор и машинально приложил руку к левой стороне груди: сердце ощутимо покалывало.

— Можете идти! — в тон ему ответил Семашко и встал из-за стола.

Через неприкрытую дверь он слышал, как оживился и торопливо залопотал Гринберг:

— Ну, как Вы? Что они Вам инкриминировали? Надеюсь, Вы следовали моим инструкциям?

После беседы с прокурорским следователем, домой Клим не поехал, несмотря на то, что сердце продолжало болеть.

— Покатай меня, — сказал он водителю и максимально опустил спинку сиденья.

Примерно с полчаса они кружили по городу, пока Клим не дал знак остановиться.

— Езжай домой, — приказал он водителю. — Да не просто езжай, а так, чтобы тебя весь город видел. Мне нужно, чтобы все думали, что я у себя на хате. Понял?

— Понял, — ответил водитель и надавил на газ.

Обратную дорогу он пролетел, нарушая все писаные и неписаные правила. Весь город видел, как машина воровского авторитета на большой скорости выехала за город, в сторону побережья, где у Клима был выстроен небольшой, но уютный коттедж.

Сам Клим по узкой тропинке углубился в частный сектор, и минут через сорок вышел к старому, но добротному бревенчатому дому.

Минут пятнадцать он, сидя на лавочке, наблюдал за домом, потом, оглядевшись, подошёл к окну и постучал условным стуком. На стук никто не вышел. Клим помассировал грудь и постучал ещё раз. Хлопнула дверь и послышалась шаркающая походка.

— Кого чёрт принёс в такую рань? — раздался дребезжащий женский голос.

— Открывай, старая ведьма! Клиент пришёл! — пошутил Клим и почувствовал, как горячая иголка больно вошла в самое сердце. Он глубоко вздохнул и опёрся одной рукой на стену. Дверь открылась и на пороге показалась невысокая полная пожилая женщина, на голове у которой были прикрытые косынкой бигуди.

— Ой, Климушка! Ты ли это? Да на тебе лица нет! — запричитала старуха.

— На себя посмотри, старая сводня! — сквозь зубы произнёс Клим. — Веди в дом, мне схорониться треба. Или у тебя опять полная хата шалав?

— Да что ты, Климушка! Отошла я от дел, не угнаться мне за молодыми да ранними. Конкуренция сейчас сам знаешь какая. Девки на рыбокомбинате работать не хотят, всё больше норовят передком заработать. Столько любителей развелось, что нам, профессионалам, не продохнуть!

— Накрылся твой блядский бизнес! — ощерившись, проскрипел Клим. — Это мне на руку. Ну, чего стоишь? Давай, веди в дом.

После того, как за гостем закрылась дверь, и в окнах дома загорелся свет, из переулка вышел молодой крепкий на вид мужчина, который позвонил по сотовому телефону какому-то Грачу и назвал адрес гостеприимного дома. Через минуту мужчина исчез, поэтому бдительная хозяйка дома, которая поминутно выглядывала в окно, ничего подозрительного не заметила.

Если бы не сырой питерский климат, который он, как потомственный москвич, открыто недолюбливал, то нахождение в центре обучения можно было приравнять к слёту бойскаутов. Учёба Саиду не была в тягость. Учился он легко и с интересом. Острый от природы ум и хорошие физические данные позволяли ему легко овладевать программой подготовки. Саид всё схватывал на лету, при этом не просто запоминал последовательность действий при изучении того или иного приёма, а пытался привнести что-то своё, чтобы облегчить применение его в повседневной жизни. Так же он поступал при изучении оперативной деятельности и при изучении технических дисциплин. Как-то при изучении приёмов и методов вербовки он поставил инструктора в тупик.

— Запомните, курсант! Человек слаб! — поучал его инструктор. — Слаб и труслив. Он боится боли, физического насилия, компрометирующих материалов, боится потерять престижную работу, уважение коллег, расположения начальства, боится предательства, одиночества, бедности и, конечно, боится самой смерти. Это естественно для простого человека, не обладающего специальной подготовкой. В то же время человек постоянно хочет больше, чем он заслуживает. Ему всегда мало денег, ему не хватает любви, даже если у него много женщин, он завидует чужой славе, и ему кажется, что его недооценивает начальство. Вот на этих человеческих слабостях мы и должны играть.

— А если человек не боится ни боли, ни смерти, и ему вообще наплевать на собственную жизнь, потому что он живёт служением великой идеи?

— Если ему наплевать на собственную жизнь, что маловероятно, то в этом случае ему небезразлична судьба его родных и близких. Никогда психически нормальный индивидуум, какому бы богу или дьяволу он не служил, не положит на алтарь победы жизни своих детей.

— У меня нет ни семьи, ни детей, я не боюсь физической боли, и деньги для меня ничего не значат. Я могу обходиться без еды и питья долгое время, мне не нужно признание толпы и продажная любовь женщин, я могу усилием воли остановить собственное сердце и практически безболезненно уйти в мир мёртвых. Как Вы будете меня вербовать?

Инструктор на минуту задумался, а потом медленно произнёс:

— Я не стал бы Вас вербовать, курсант. Таких противников, как Вы, следует ликвидировать, и делать это надо как можно быстрее! Вы спросите, почему? Потому что одинокий, презирающий смерть, хорошо подготовленный спецагент опасней целого легиона.