Гавань разбитых ракушек - Ника Муратова

— Ты в порядке? — спросила мимоходом.

— Да.

— Поможешь женщине перейти в палату на кровать. Акушерка должна помочь второй, она тоже вот-вот родит.

Акушерка что-то сказала на местном языке. Лара открыла шкаф и вытащила аппарат для вакуумной экстракции плода.

— Фатумата говорит, что женщина слаба совсем, а ребенок крупный. Но она первородка, жалко резать. Потом муж не простит, что так мало детей. Попробуем вакуумом вытащить упрямца. Хочешь, останься и посмотри.

Ольга встала чуть поодаль, сложив руки за спиной. Акушерка завязала пластиковый фартук вокруг талии Лары, подала ножницы и чашечку вакуум-экстрактора. Когда острие ножниц вошло в нежную ткань роженицы, Ольга почувствовала подкатившую тошноту и слабость в ногах и быстро вышла из родзала.

Лара вышла минут через десять.

— Все нормально?

— Извини, с непривычки.

— Бывает. У меня сигареты в кабинете есть, если хочешь — возьми.

— Спасибо. Я подумала… Я подумала, может, мне деньги еще на одного врача запросить? Чтобы тебе как-то помочь. Или побольше акушерок взять.

Лара рассмеялась.

— Тебе полезно к нам заходить. Идея хороша! Насчет врача могут и не одобрить, а вот акушерок — реально. Хотя попробуй. Мне любая помощь подойдет.

Она уже развернулась, чтобы уйти, но обернулась.

— Спасибо, что хочешь мне помочь. Мне довольно редко в жизни приходилось видеть чью-то руку помощи.

Ольга посмотрела ей в спину. Редко? Насколько редко? Неужели у нее никогда не было друзей? Жестокое детство сделало из нее волка-одиночку? Но ведь кто-то же ее растил, кормил, обучал. Разве все это не помощь? Конечно, близкий человек — это совсем другое. При всей нестандартности их отношений они все же стали друг другу близкими людьми. Не быть одинокой, даже в рамках заброшенной африканской деревушки, — это, оказывается, так много значит.

Ситуация на границе колебалась то в одну, то в другую сторону. Часть беженцев заставили вернуться в Сенегал. И хотя Ольга не понимала, какой смысл гнать бедных людей в их разрушенные деревни, в политической игре принимали участие более сильные игроки, и ей ничего не оставалось делать, как смириться. Лара тоже возмущалась, но все же считала, что рано или поздно беженцам пришлось бы вернуться.

— Африканцы и так злоупотребляют помощью доноров. Это расслабляет и не стимулирует что-либо предпринимать для улучшения своей жизни. Попав на пустую землю, они построят новый дом из глины и ракушечника, посадят рис. И жизнь начнется заново. А в лагере беженцев, в палатке, ничего не изменится. Там нет начала никакой жизни. Только прозябание.

К концу октября приехал Родионов. На этот раз приехал, предупредив заранее. Причем приезд согласовал с их офисом, так как Нестор тоже написал, чтобы Родионова встретили и обеспечили транспортом. За скромным званием «консультант» невозможно было определить ни настоящего статуса Родионова в ФПРСА, ни цели его приезда.

Ольга нарочно не поехала встречать его в Дакар, послала водителя, хотя при этом ужасно злилась, что из-за Родионова придется нанимать дополнительные машины для клиник. Больных иногда надо было везти в более крупные больницы, и машины нужны были позарез.

Он был весел и вел себя так, словно навещал ее здесь чуть ли не каждую неделю. Непринужденно зашел к ней в дом, попросил накормить его.

— Ты что, здесь будешь ночевать?

— А что? Смущаю?

— Просто невыносимо смущаешь. Я уж договорилась о доме для тебя. Моя домовладелица подготовила его.

— От тебя далеко?

— В безопасном расстоянии.

— Безопасном для кого?

И чего он так веселится? Ольга в раздраженном настроении пошла отдавать указания на кухне. Вскоре девочки принесли хлеб с простоквашей.

— Ужин будет позже. Его тебе готовят в твоей хижине.

— И ты даже не составишь мне компанию?

— Нет.

— Не положено. Нам дела надо обсудить, мадам Панова. Так что извольте присутствовать.

— А разве ты мне начальник?

— Косвенно — да.

— Вот не знала.

— Ну, догадывалась-то уж точно. Так что нечего в прятки играть.

— Тогда пойду скажу девочкам принести ужин сюда.

— Да ты меня натурально боишься.

Ольга вздохнула. Да, боится. Только не его, а себя. Плавится рядом с ним, как сырок в жаровне. И нет никаких сил сопротивляться. Но на своей территории все же спокойнее. И девочки-помощницы рядом. И зачем так на нее смотреть? Впервые видит? Так сильно изменилась?

Похудела? Загорела? Грязные ноги и плохо вымытые волосы. Необъятное платье гарамбуба в лилово-розовых цветах, с широченным разрезами для рук, так, что обнаженная грудь легко просматривалась сбоку. Настоящая африканка. Ну и что. Зато блеск в глазах. И есть хоть какая-то цель в жизни. И жизнь уже не кажется чередой противных событий. Теперь она заполнена — Бахнами и Ландинами, детьми, беженцами с глазами, бездонными от бесконечной надежды на помощь. Ларой, личность которой не поддавалась четкому определению, и было ужасно трудно подобрать слова, чтобы описать ее место в жизни Ольги. Ее жизнь уже не обрушится от исчезновения одного-единственного человека, как это случилось, когда она порвала с Денисом. Тогда в ней образовалась жуткая тишина, бившая по барабанным перепонкам со страшной силой. А теперь тишины не может быть. Слишком много голосов. Ей не страшен Родионов. Ей не страшен его взгляд. Ей не страшны его губы… Она повторяла про себя эту мантру, занимая руки овощами, тарелками, салфетками. Ей ничего не страшно, подумаешь, ужин вдвоем, подумаешь, разговор при тусклом свете масляной лампы. Надо будет генератор включить. Хорошая идея — яркий свет и ревущий звук мотора генератора никак не располагают к задушевной беседе. И вообще… Какие могут быть задушевные беседы между ними? Разве что о Динаре и их ребенке. И пусть только попробует еще над ней смеяться. Уж она найдет чем ответить.

А Денис тем временем и не думал приближаться к ней. Вел себя непринужденно, расспрашивал о жизни в деревне, о работе. Потом перешел на серьезный тон, спросил о политической обстановке.

— В принципе я за этим и приехал. Завтра мы с тобой поедем в Сенегал, нанесем визит кое-кому.

— Кому? Я не могу уехать! Я здесь нужна. Лара здесь одна не справится.

— Лара не справится? Она с чем угодно справится, и без твоей помощи тоже.

— Откуда ты так хорошо ее знаешь?

— Одного взгляда хватило. Поверь мне, один день ничего не изменит. Клиника не обрушится.

— Не принижай моих способностей, пожалуйста. Только и ищешь повод дать мне понять, что я ничего не стою.

— Если бы ты ничего не стоила, тебя бы здесь больше трех пробных месяцев не продержали.

— Это похвала?

— Это факт. Ты прекрасно справляешься со своей работой. Просто один день Лара может обойтись и без тебя. Или это просто повод не ехать?

— Никакой не повод. Просто горячая пора. Так куда мы едем?

— Через реку. Надо кое с кем лично встретиться и переговорить.

— О чем?

— Тоже потенциальные доноры. Завтра увидишь.

Она поджала губы. Ей было обидно, что он не все ей рассказывает. Не доверяет? Но тем не менее берет с собой.

Глава 20

Они поехали в сторону западной границы Гамбии. По дороге, километров за десять до границы, их остановили на стол-пункте — паспортный контроль. Женщина в униформе сняла солнцезащитные очки с Ольги, вглядевшись в ее лицо, осмотрела багажник. Делалось все нарочито небрежно, ждали реакции — только Родионов попытался напомнить о неприкосновенности их машины, женщина предупредительно переставила руки на оружие. Спорить было бесполезно, им нужна была взятка, а для взятки — повод. Не добившись инцидента, их отпустили.

Там, водами маленькое соленой реки, впадающей через несколько километров в Атлантический океан, Гамбия отделялась от Сенегала. Река была с километр вширь, вдоль берегов тянулись мангровые деревья с оголенными корнями, усыпанными устрицами. На густо переплетенных корнях повисли обезьяны, пришедшие к воде. Это и была граница с Сенегалом. Никаких опознавательных знаков, никакой охраны, ничего, что указывало бы на то, что здесь заканчивается территория одной страны и начинается другая. Около реки с гамбийской стороны, в Картонге, кипела разнообразная деятельность. Вдоль берега на деревянных балках рыбаки распластали скатов, которых предварительно обильно посолили и теперь высушивали на солнце. Скаты превратились в твердые плоские треугольники, покрытые белесым налетом соли и распространяющие терпкий рыбный запах по всей округе. Туземки в разноцветных длинных юбках, обмотанных вокруг бедер, и таких же цветастых головных уборах в виде причудливо завязанных кусков материи неторопливо переворачивали рыбу, следя, чтобы она просушилась основательно. В таком состоянии рыба подолгу не портилась, что было важно в условиях, где не было холодильников. Высушенную рыбу рубили на куски и продавали на рынке. Когда приходило время готовить из нее что-либо, ее обжигали на огне, а затем бросали в котел.