Болотная трава - Аркадий Адамов

— М-да, — задумчиво потер подбородок Цветков и посмотрел на Виктора Анатольевича. — А ты что скажешь?

— Скажу, что действовать надо одновременно, — решительно ответил тот. — И на каком-то этапе, возможно, подключим коллег.

— Ну, правильно, — согласился Цветков. — Сегодня и начнем. — Он посмотрел на Откаленко. — Давай, милый мой, отправляйся в цех этого Лямкина. Узнай только адрес сперва. А завтра домой к нему.

— Ребята уже адреса узнали, — сказал Откаленко. — Это теперь вопрос техники.

— Само собой, — согласился Цветков и обернулся к Лосеву: — А ты завтра с утра действуй, как договорились. Парень тот вдруг да и даст чего.

На следующий день Виталий сразу после завтрака, который, правда, состоялся значительно позже, чем обычно, и протекал, к радости Светки, по-воскресному неторопливо, поехал в самый центр города и не без труда отыскал старенький, горбатый и узкий переулочек. Там некоторые московские семьи жили из поколения в поколение, с незапамятных времен, правда, сейчас чуть просторнее, чем раньше, постепенно прихватывая в темных коммунальных квартирах освобождавшиеся по разным причинам комнаты.

Маленькие подслеповатые домики с мезонинами, балкончиками, булыжная горбатая мостовая с клочьями травы между камней, крошечные, заваленные сейчас грудами золотистой листвы дворики, — словом, чудом уцелевший осколок минувшего века в шумной бензиновой громаде современного города.

В конце концов Виталий отыскал и нужный ему дом, оказавшийся трехэтажным, потемневшим от времени, с чугунными балкончиками, с какой-то давно осыпавшейся лепниной по фасаду, с маленькими мутными оконцами на первом, полуподвальном этаже и на третьем тоже, а вот на втором, явно когда-то «хозяйском», этаже окна были широкие, с красивым переплетом. Двери на фасадной стороне не было.

Виталий зашел в тесный уютный дворик, заваленный, как и все, опавшей золотистой, но местами уже потемневшей листвой, с грустными березами и кленами, кивавшими ему на ветру своими голыми ветвями.

На скамейке возле покосившегося дощатого стола сидели два старика, один в зимной шапке, другой в шляпе, опираясь руками на толстую суковатую палку. Прервав свой, как заметил Виталий, сердитый разговор, они сейчас с любопытством, один с нескрываемым, даже каким-то радостным, другой сдержанно и настороженно, смотрели на незнакомого длинного парня в плаще с растрепанными ветром светлыми волосами, зашедшего в их дворик и чего-то тут ищущего. Заметив их взгляды, Виталий решил побеседовать со стариками. Было полезно собрать хоть какие-нибудь сведения о семье Гриши Сопкина, прежде чем встретиться с ним самим. Да и вообще старики были, кажется, расположены к разговору, а Виталий любил неторопливые, дружеские разговоры с незнакомыми, но симпатичными людьми. А оба старика его чем-то заинтересовали. Виталий еще раз устало и неохотно огляделся, словно, и не рад был, что попал в этот двор, потом достал из кармана сигареты и не спеша направился к скамейке, где сидели старики.

— Доброго здоровья, — сказал он, подходя. — Огонька не найдется случайно?

— Не дымим, — неожиданно звонким фальцетом бодро отозвался румяный, круглолицый старик в очках. — Давно бросили, сынок. Пожить еще охота на этом свете, понимаешь. — И он хохотнул.

— Ну и ладно, — согласился Виталий. — Сам тоже здоровей буду. Зато посижу, если разрешите.

— Отчего же и не разрешить. Милости просим, — прохрипел другой старик, усатый, в темной шляпе, опиравшийся на палку, и посмотрел на Виталия строго, даже чуть подозрительно из-под лохматых бровей. — Неужто устали?

— Устать особо не устал, но, признаться, проискал ваш дом порядком, — усмехнулся Виталий. — Больно уж путаные переулки тут.

— Это точно, что и говорить, — весело подхватил круглолицый старик. — Слава богу, сейчас подшофе не возвращаемся, а то и сами иной раз дорогу не найдем.

— Ты, Сеня, скажешь, — недовольно проворчал старик в шляпе.

— А что? Мало мы, по правде говоря, выпивали? О-хо-хо! И что? Мне вот, если так сказать, за восьмой десяток перевалило. А хоть куда! Пульс даже не прощупывается. А почему? В городе долго не жил, хоть и москвич потомственный. Служба была исключительно на природе, в Сибири. Семнадцать лет и восемь месяцев.

— Ты бы лучше о своей службе помалкивал.

— Это почему такое? — заносчиво ответил круглолицый. — Меня высшие власти туда направили. И ордена давали. А я что, виноват, если уж так спросить? Что велели, то и делал. А сказали «уходи» я и ушел. И партбилет унес в целости. И пенсию вот получаю побольше твоей.

— А людей за что губил? — неуступчиво и сурово спросил другой.

Видно было, что спорили они на эту тему не раз и только что тоже.

— А я не губил. Они сами… Ну, какие условия были, понимать надо.

— Ты газеты, Сеня, читаешь? — неожиданно спросил старик в шляпе, спросил строго и устало, даже как-то сочувственно, по-прежнему тяжело опираясь на палку.

— Ну, читаю, — настороженно ответил круглолицый.

— Телеграмму вчера из Аргентины прочел?

— Ну, не помню. Что такого? — с некоторым облегчением ответил Сеня, ожидавший, видимо, от газеты каких-то более неприятных сообщений.

Виталий невольно попробовал припомнить, что он такое прочел вчера насчет Аргентины, но тоже ничего особого на память не пришло.

— А там писали, — хмуро продолжал старик, — что к суду привлекаются, оказывается, генералы, которые во время недавней диктатуры там у них нарушали права человека и засадили за решетку всего-то несколько тысяч невиновных людей. Уразумел?

— А мне на нее наплевать, на Аргентину твою, — горячо объявил круглолицый Сеня. — И человеку голову не морочь. Он небось по делу пришел. — И, обращаясь к Виталию, спросил: — Вам кого здесь у нас надо-то?

— Да вот Сопкины тут живут. Гриша нужен.

— О, жених твой, Афанасьевич. К нему, выходит, пришли.

Веселый Сеня обращался к своему суровому собеседнику так безмятежно и приятельски, словно и не было у них только что никакого спора.

— Это как же понимать? — улыбнулся Виталий. — Чей Гриша жених?

— Так он за внучкой его ухлестывает, за Галинкой, — ухмыляясь, пояснил Сеня. — Говорят, свадьба скоро.

— Да хватит тебе, балабол, — сердито оборвал его Афанасьевич. — Какая там свадьба, ты что? Я за него и Мурку свою не отдам.

— Вот Муркой своей и командуй, — продолжал веселиться Сеня. — А молодежь ноне никого не спрашивает. Еще спасибо скажи, что жениться надумали.

— А свою бы внучку вы за Гришу отдали? — поинтересовался Виталий.

— Нипочем. Он, понимаешь, парень несамостоятельный. С кем поведется, от того и наберется. Вот и профессия будет папаши, Петра Евграфовича, и нрав его же.

— А каков его нрав?

— Каков? — переспросил круглолицый Сеня и посмотрел на своего соседа. — Каков, а, Афанасьевич, как ты определишь, одним словом если?

— Так и определю, — просипел тот, по-прежнему опираясь подбородком на палку и хмуро глядя куда-то перед собой. — Лизоблюд, и в узком, и в широком смысле слова. А можно еще сказать — прохвост.

— Во, видали? — обратился Сеня к Виталию и в свою очередь спросил: — А вы сами откуда будете, если не секрет?

— Да из Гришиного ПТУ, отстает он кое в чем.

— А-а, ну да, это, конечно, наблюдать надо. А мы, считай, сто лет соседи с ними, — он уже не упоминал о семнадцатилетнем перерыве. — Меня, значит Семеном Никитовичем величают, ну а его — Иваном Афанасьевичем. Старые московские пеньки, деды и прадеды тут проживали. И на гражданскую и в Отечественную отсюда уходили. — Он покосился на своего соседа и туманно пояснил: — Ну, я это вообще сказать хочу. А если к примеру, то вот Иван Афанасьевич наш.

— И Петр Евграфович тоже отсюда уходил? — спросил Виталий.

— В гражданскую молод был, а в Отечественную тут кренделя выписывал по причине якобы здоровья, — хмуро сообщил Иван Афанасьевич и, бросив взгляд на Виталия, в свою очередь спросил: — Вас-то как зовут?

— Да просто Виталий. Рано еще по отчеству величать.

— Ну и верно рано, так еще погуляйте, — весело поддержал Семен Никитович и важно добавил: — А что до Гришки, то искаженное парень воспитание получает. Это не я говорю, это вот он говорит, ученый человек. А я с ним согласен. Верно, Афанасьевич?

— Насчет воспитания верно, — сдержанно согласился Иван Афанасьевич. — Кто это сейчас кулакам волю дает. Атавизм какой-то. И вообще страх хорошего не воспитатель.

— Страх это порядок, говорили, — вскользь заметил веселый Сеня, ставший вдруг скучным и строгим.

— Тех, кто так говорил, Сеня, уже нет, слава богу. Но проблемы с воспитанием есть, серьезнейшие проблемы.

— Балуем. Все дозволяем, — вскипел вдруг злостью Сеня. — Добренькие больно стали.

— Не-ет, вокруг еще много жестокости, — вздохнул Иван Афанасьевич. — Где пьянь, где эгоизм, там и жестокость, и цинизм, и ничего святого.