Сердце Проклятого - Ян Валетов

Мы ели и пили, говорили между собой, слушали, когда говорил он, женщины подливали нам вино… И лишь Кифа, Мириам и я знали — он прощается с нами. Когда я слышал его негромкий смех, у меня сжимало сердце.

Он не думал о смерти. Он думал о победе и о том прекрасном будущем, что ждет впереди его учеников-шалухим[24] и его народ.

Вот Шошанна склонилась с кувшином над его чашей, вот полилось в глиняный сосуд красное вино, так похожее на кровь…

— Друзья мои! — сказал он со своей неотразимой, детской, чуть кривоватой улыбкой. — Вы проделали вместе со мной долгий путь. Я бы никогда не оказался здесь, в Ершалаиме, если бы не мог опереться на вас, на ваши плечи, если бы не ваша готовность всегда протянуть мне руку. И вот настал день, который изменит все. Я говорю вам — следующий раз мы выпьем вино уже в Царстве Божьем! Оно грядет! Оно рядом с нами! Готовы ли вы идти со мной до конца?

— Да… да… да…

Голоса заполнили трапезную, и птицы, дремавшие в оконных нишах под самым потолком, встрепенулись и захлопали крыльями. Казалось, ветерок пробежал по углам, тревожа пламя лампадионов.

— Не задавая вопросов?

— Да… да… да…

— Я назову каждого из вас по имени, и пусть названный встанет, потому что пришло время! Шимон! Тебя, Кифа, я зову первым!

— Да, равви! — отозвался Кифа, вставая. — Я готов.

Он опоясался мечом и шагнул к Иешуа.

— Я иду с тобой, равви!

— Андрей?

— Я с тобой, Иешуа! — сказал Андрей и стал рядом с братом.

— Иаков? Иоханнан?

— Мы с тобой, равви!

— Филипп! Нафанаил! Маттиаху!

Еще трое поднялись с мест, отвечая на его призыв.

— Иаков и Фома бар-Алфей!

Недоверчивый Иегуда бар-Алфей, которого мы звали Фомой, поднялся вместе с братом, ни словом, ни жестом не выразив колебания.

— Фаддей! — позвал га-Ноцри. — Шимон Зелот и ты, Левий бар-Маттиаху, мокес!

— Да, равви…

Он повернулся ко мне.

— И ты, Иегуда… Готов ли ты, пришедший последним, сделать то, что должен?

Я никогда не смогу описать, что делалось в этот момент в моей душе.

Никогда.

Никому.

— Готов…

— Так делай, что обещал, — сказал он ласково. — Через час мы выступаем.

И посмотрел мне в глаза.

С надеждой.

Израиль. Иудейская пустыня

Наши дни

Два раза Валентин падал: руки отказывались держать на весу тело, но снова поднимался и двигался вперед. Колени онемели, и боли в ране он тоже почти не чувствовал. Это был нехороший признак — тело теряло чувствительность, значит, переставали действовать нервные центры. Он полз из пустоты в пустоту, из бесконечности в бесконечность. Раскаты грома были неслышны. Он вообще ничего не слышал, кроме собственного хриплого дыхания.

Потом воздух высох, словно кто-то губкой вымакал из него всю влагу. Звуки стали другими — дыхание зазвучало громче и отчетливей, даже тишина стала звенящей.

И Шагровский услышал эхо.

Где-то, очень далеко, в жестяной умывальник падали капли. Он отчетливо помнил этот звук — звук из далекого детства. Старая раковина в квартире бабушки Ани, желтый латунный кран с потускневшим носиком и барашком наверху, бьющие о железо круглые прозрачные шарики. Сколько помнилось, кран всегда капал и никто не мог его починить (не было какой-то старой прокладки), а менять сантехнический антиквариат на что-то современное бабушка отказывалась категорически. Днем о кране никто и не вспоминал, а вот ночью… Ночью капли ритмично били по дну раковины, и этот звук не могли заглушить никакие закрытые двери.

Кап!

Длинная пауза и снова громкий звук — кап!

Высокий потолок с лепным фризом по краям и вокруг пятирожковой люстры. Окна, выходящие в тенистый двор. Тени от ветвей на полосатых обоях.

Кап!

Шагровский поймал себя на том, что дремлет, уткнувшись лбом в каменный пол.

Он попытался встать на четвереньки и поползти, и у него получилось, правда походка была, как у загнанной лошади — враскачку, на подгибающихся конечностях. Он почувствовал, что проход, по которому он ползет, ведет вниз — теперь его так и тянуло упасть лицом вперед, но зато двигаться стало легче.

Звук падающих капель звучал все отчетливее. Потянуло холодом.

Валентин понял, что попал в другую пещеру, значительно превосходящую по размерам ту, из которой он выполз. Над головой явно появился свод, с которого и летели капли, издававшие тот самый звук «бабушкиного крана». Шагровский лег на спину и начал копаться в карманах рюкзачка.

Несколько раскисших в слизь салфеток, бумажный комок вместо блокнотика. Целая шариковая ручка… Ага! Вот она!

Он несколько раз встряхнул газовую зажигалку. Судя по звуку, газ в ней еще был. Валентин продул кремень, несколько раз крутанул колесико и — о, чудо! — во тьме вспыхнул маленький огонёк.

Газа в прозрачном корпусе оказалось больше половины. Если экономить, то можно вполне растянуть на несколько часов, а то и на сутки. Впрочем, сутки ему не прожить…

Шагровский огляделся вокруг — насколько это было возможно.

Действительно, эта пещера была больше. Пламя зажигалки казалось искоркой в обступающей Валентина тьме. Но кое-что удалось рассмотреть: он сидел невдалеке от стены, неровной, уходящей вверх. Второй стены не было видно. Значит, сейчас он находится в зале или очень широком коридоре. Хотя, нет… Судя по эху от капель — это все-таки зал. В зале единственный путь — это двигаться вдоль одной из стен, идти, не отрываясь от ее поверхности. Только по стене. Только…

Шагровский положил руку на холодный камень и тут же понял, что ужасно замерз. Температура в поземном зале, наверное, не превышала десяти градусов, и Валентина невольно начала пробивать дрожь. Дрожали не только губы и подбородок, его всего трясло так, что внутри живота хлюпало.

Глаза закрывались сами по себе, и все окружающее виделось отстраненно. Он был на грани беспамятства, не сна, а именно беспамятства, и четко осознавал — стоит ему потерять связь с этим миром хоть ненадолго, и он умрет. От холода кровь стыла в жилах, густела, но Шагровский пополз вперед с упрямством полураздавленного таракана, волокущего за собой внутренности.

Колени он содрал до мяса. Вернувшаяся из небытия боль заставила его все-таки встать, опираясь на стену, и брести дальше на дрожащих, подгибающихся ногах. Изредка Валентин крутил колесико зажигалки и, щурясь на пламя, вглядывался вперед. Он нашел источник звука от падающих капель — это плакал конденсатом огромный сталактит, свисающий со свода пещеры. Навстречу ему тянулся сталагмит, бесформенный и уродливый, весь в известковых потеках.