Ген хищника - Юлия Фёдоровна Ивлиева

ни малейшего изъяна в моем воспитании дочери, – ровным, совершенно безэмоциональным тоном вещал Кириллов. – Производя на свет ребенка, я четко осознавал ответственность, которая на меня ложится. И прекрасно справился с бременем этой ответственности.

– Все-таки не ты ее произвел на свет, я рожала дочь двое суток с разрывами и… – едва слышно заметила Нина Павловна. В глазах тлела обида. Всеволод Николаевич будто даже не заметил супругу и так же ровно продолжил:

– Все условия воспитания Анастасии я спланировал согласно правильным представлениям и необходимым условиям для взращивания молодого существа, будущего члена общества. Если бы в этот процесс не вмешивались, не нарушали его, из Анастасии вполне могла получиться целостная и гармоничная личность, и, соответственно, она вполне могла бы прожить удачную, достойную жизнь. А Ниночка хочет сказать, что у нее были очень сложные роды. Нет, она рожала не в поле в грозу и в одиночестве. Ей помогал профессиональный медицинский персонал, вооруженный самым современным оборудованием и всеми необходимыми лекарственными средствами. И тем не менее она убеждена, что с ее стороны это подвиг. Как и большинство нынешних женщин, она склонна драматизировать и чересчур завышать сложность и важность родов, будто это не то единственное, что им предназначено природой.

Нина Павловна тяжело вздохнула, и даже стороннему наблюдателю стало бы очевидно, с каким трудом она проглотила обиду.

– А вы считаете, что формула этого самого правильного воспитания известна? И она гарантирует, заведомо дает понимание, каким будет ребенок и какую он проживет жизнь? – Кира постаралась не выплеснуть на собеседника свое негодование и презрение. – Вы, вероятно, всесторонне изучили этот вопрос?

– Разумеется, изучал! – Вывести из себя самоуверенного воспитателя – задача не из простых, но Кира опытный раздражитель, и в голосе бывшего полковника таможни уже слышалось негодование. – Но нужно самому иметь жесткое представление о том, какой ты человек, показать достойный пример и установить четкие правила и границы. Ну и, разумеется, строго следить за их выполнением.

– Вы служили безупречным примером для дочери. – Кира наивно хлопнула ресницами. На Всеволода Николаевича уставился восторженный взгляд серых глаз. Но определить, язвит девушка или искренне восхищается, он не мог.

– Разумеется, – от распиравших его высокомерия и гордости полковник вскинул подбородок.

– Как интересно! И тем не менее попытка оказалась неудачной? Вы потерпели фиаско? Анастасия была упрямым ребенком? – не унималась Кира.

– Повторю, к сожалению, я воспитывал ее не один. Все мои правила нарушались за моей спиной. Анастасии все позволяли, оставляли безнаказанной ее проступки и бог знает что еще… Она выросла глупой, вздорной и развратной! – Он повысил голос и буравил Киру недобрым взглядом.

– Она не была развратной, – снова едва слышно вмешалась в разговор супруга.

– В нашей семье не разводятся. Нормальные люди вообще не разводятся. Разводятся только недалекие и легкомысленные женщины. Разводятся шалавы, – отрезал хозяин дома.

– Прекрасно, – согласилась Кира. – По всей видимости, Анастасия все-таки следовала именно вашему примеру. Это отчетливо заметно.

– Где это? С чего бы? – возмущенно захлебнулся словами полковник. – Все свои недостатки она скопировала с матери…

– То, что вы больны, не делает вас бесправной. – Кира встала с дивана, подошла к Нине Павловне и села рядом, положив ей руку на плечо. – А то, что он основной и единственный добытчик финансов, не делает его всегда категорически правым.

– Не единственный. – Нина Павловна подняла на девушку бледный встревоженный взгляд. – Мой отец оставил мне большое наследство. Этот дом, например. И я все понимаю. Все, что происходит. Прекрасно помню, как Настенька росла.

– Нина Павловна, что вас беспокоило в дочери, когда она была маленькой? Когда она училась в школе? – Кира резко вытянула руку в сторону мужчины, предупреждая возражения и возмущения.

– Настя была жестокой, – с тяжелым вздохом выговорила Нина Павловна после недолгого молчания. – Понимаете, Всеволод был очень строг с ней. У нас в семье существовало огромное количество правил. Да, он хотел мальчика. Возможно, если бы я смогла родить ему мальчика, то он занялся бы его воспитанием. Возможно, с мальчиками подобное воспитание было бы правильным, но Настя девочка. Нежная и тонкая, понимаете? Она не из тех, что бегают с мальчишками, лазают по заборам и деревьям, играют в футбол или в машинки. Она истинная девочка. На нее новое платье наденешь, и она ходит как маленькая леди и ни за что не запачкает.

– Нина! – Всеволод Николаевич предпринял попытку подняться.

Аня посмотрела на него в упор, и тот замер. Взгляд у капитана МВД, когда нужно, припечатывал тяжелее бетонной плиты.

– Если вы помешаете беседе, мы вызовем вас обоих повестками и проведем дознание отдельно друг от друга, – прошептала младший сотрудник Терехова.

Впрочем, Нина Павловна не заметила протеста супруга, она уже погрузилась в ту реальность, где дочь была ребенком.

– Он заставлял ее бегать и отжиматься, не разрешал танцевать или пойти на гимнастику. Слушать современную музыку тоже нельзя. Считал бесполезными куклы и пластмассовую посудку, полезными считал только развивающие игры. Каждую красивую девчачью одежку мы отвоевывали с боем. – Нину Павловну уже нельзя было остановить.

– Отец наказывал Настю? – направила Кира разговор в нужное русло.

Нина Павловна закивала:

– Ремнем или физическими упражнениями до полного изнеможения… Как в армии.

– Вот уж с меня довольно! – снова подал голос Кириллов. – Воспитание…

– Помолчите, – холодно и презрительно кинула ему Кира и снова обратилась к Нине Павловне: – И жестокость дочери вы считали следствием подобного воспитания? – Кира смотрела на женщину терпеливо и понимающе. Она вложила ей в руки альбом с фотографиями, и Нина Павловна рассеянно открыла его, принялась листать. Она не рассматривала фотографии, знала наизусть их расположение и то, что изображено, она листала страницы, словно просматривала киноленту тех времен.

– Да, – кивнула несчастная мать. – Мне казалось, что она не может выносить эту безумную строгость и требовательность. Не может терпеть давление и вечное недовольство. Бездушие, холодность, суровость чувств. И вот так она это выплескивала.

– Как? Как проявлялась жестокость Насти?

– Она могла перевернуть коробку для милостыни, даже если ее просил калека или слепой. – Нина хмурилась. Эти воспоминания не доставляли ей радости. – А потом сказать, что случайно получилось. Она могла испачкать штаны толстой женщине, ну намочить сзади… Однажды такое сделала… в автобусе. И человеку маленького роста тоже могла сделать что-то неприятное, унижающее…

– Она издевалась по принципу беспомощности? Когда не боялась расправы, не опасалась получить сдачу? – На лице Киры не дрогнул ни один мускул, оно выражало только терпение и сочувствие. Она не считала Нину Павловну виновной и ни в коем случае не хотела, чтобы женщина хоть на мгновение в этом усомнилась.

– Нет, она не боялась. Никого не боялась.