Созидатель - Игнат Валунов

А.: Но при этом ты не будешь спорить, что жизнь часто бывает несправедливой.

И.: Нет, не буду.

А.: Тогда и это среднее мнение, как ты его назвал, тоже может быть зачастую ошибочным.

И.: Это мы уже переходим в плоскость рассуждений о несовершенстве нашего общества. Естественно, что оно не может быть совершенным. Как не совершенен и человек.

А.: Наша задача – выявлять, в чем именно оно несовершенно, и думать, каким именно образом это исправить. Одно из его несовершенств: мы часто опираемся на такое понятие, как справедливость, и при этом не всегда можем его четко охарактеризовать. Важное значение имеет не само понятие, а чувство справедливости, с которым возникает желание эту справедливость восстановить. Это одно из таких желаний, которым внутреннее я подталкивает нас приходить к состоянию самоутверждения. Причем оно работает как в контексте максимизации личных шансов на выживание, когда мы чувствуем, что несправедливо поступили с нами или с кем‑то, от кого зависит наша жизнь, так и в контексте максимизации шансов на выживание нашего рода или социума. Если мы видим, что обидчик того, с кем чувствуем общность, не наказан, мы испытываем чувство несправедливости. Мы проецируем собственные переживания на другого человека, с которым чувствуем общность, и пробуем понять, каково ему, как мы сами чувствовали бы себя на его месте, с поправкой на то, какой стереотипной ролью мы его наделяем: мученика, лидера, хорошего советчика или другой. И с учетом ее применяем иные представления о справедливом или несправедливом, нежели применяли бы к себе. Наши представления о справедливых наказаниях тяжело рационально объяснить, это сугубо епархия интуиции. Линия раздела между справедливым и несправедливым – в нашем понимании – может постоянно меняться с течением жизни. Нас, например, могут подавлять – и тогда эта линия сместится, мы можем считать проявлением справедливости по отношению к себе даже унизительные действия. Можно увидеть, как человек в роли жертвы злоупотребляет склонностью других людей жалеть его – и в результате перестанем считать несправедливыми обвинения в его адрес. Наши представления о справедливости крайне субъективны, раз настолько зависят от нашего личного опыта. Но на самом деле они и не могли быть иными, поскольку адаптируемость лежит в самой основе этих представлений. Иначе мы никогда не стали бы столь развитым биологическим видом. Представь, далеко ли мы продвинулись бы, почитай мы всегда и беспрекословно, например, людей с очень большим количеством внуков и правнуков. С другой стороны, эта адаптируемость мешает нам четко охарактеризовать наши представления о справедливости, а поскольку они не могут быть четко охарактеризованными, нам и не так просто работать над ними. Легко понять чувство справедливости, которое испытывает человек, узнавший, что убийца подвергся наказанию. Однако сомнительным будет чувство справедливости, которое испытал человек, увидевший, как в одном споре проиграл кто‑то намного более близкий к истине по сравнению с оппонентом, но просто неприятный на вид и слух.

Теперь давай поговорим о справедливости и несправедливости в терминах столь любимого мной внутреннего я. Когда‑то психика индивида научилась учитывать для пользы выживания, здраво ли в социуме относятся к его членам, исходя из их роли в нем, или нет – что и значило, что внутреннее я включило признак здравых отношений внутри социума в число признаков состояния самоутверждения. Попутно оформились чувства справедливости и несправедливости. Как и все прочие чувства, эти внушаются нам внутренним я, и мы уже по факту их появления начинаем объяснять, почему они возникли. Нетрудно заметить, что чаще всего такие чувства в наиболее интенсивном виде возникают во время событий, которые акцентированно подчеркивают заслуженное или незаслуженное отношение к человеку с его или чужой точки зрения. Тогда случаи справедливости или несправедливости происходят как будто вдруг. Это наподобие внезапного погружения руки в холодную или горячую воду: наибольшую боль испытываешь в первый момент, но со временем можно привыкнуть, если только вода не экстремально холодная или горячая. Вообще сам термин «справедливость» не возник напрямую из потребности характеризовать то или иное положение вещей как правильное или неправильное. Он возник из потребности называть чувства, которые мы испытываем, когда сталкиваемся с правильным или неправильным положением вещей, в интерпретации нашего внутреннего я. Слов похожего происхождения достаточно в нашем языке. Они служат наименованию не всегда объяснимых с ходу явлений внутреннего я, и нам бывает трудно подобрать им однозначное определение. Действительно, дашь ли ты с ходу определение такому понятию, как справедливость? А мудрость, ответственность, уныние, мужество? Сможешь ли однозначно охарактеризовать добро и зло? Все это наименования, возникшие для обозначения чувств, которыми внутреннее я сигнализирует, насколько и как именно соответствует или не соответствует текущее состояние состоянию самоутверждения согласно разным критериям. Состояние других людей – являются они состояниями самоутверждения для них или нет – мы тоже оцениваем, но только согласно своим представлениям. Заглянуть в голову другого человека мы не можем.

Важно сказать про такие понятия, как вера и надежда. Они не обозначают чувств, которые сигнализируют об отхождении от состояния самоутверждения или соответствии ему. Но обозначают чувства, которые говорят о доступности состояния самоутверждения в ближайшем или отдаленном будущем. Вера означает полную доступность – или в масштабе жизни одного человека, или в масштабе человечества. Точнее, это один из случаев веры – верить мы можем и во что‑то плохое, и во что‑то никак не касающееся нашей жизни. Надежда – это о возможной, но не обещанной доступности состояния самоутверждения или приближении к нему. Этим назначение надежды исчерпывается.

И.: У меня не так много времени, чтобы все это обсуждать. Думаю, нам и разговора про справедливость хватит. Ты считаешь несправедливым само чувство справедливости, так как оно зиждется на простейших психических механизмах. Припоминается, как ты говорил об устарелости психических механизмов, которые заставляют увлеченно смотреть блокбастеры. Но как преодолеть это противоречие? Как человечеству стать лучше?

А.: Нужна новая мотивация, всеобщая цель, ориентируясь на которую, мы поймем, что прежние цели мелочны и контрпрогрессивны.

И.: Что же это может быть за цель? Расселение по всей Вселенной, создание единого мирового государства, разгадка тайн мироздания?

А.: Нет. Цели, которые ты перечислил, не смогут придать человечеству единое устремление. По крайней мере, нынешнему человечеству. Вынужден признать, что у меня нет ответа на вопрос, какой должна стать новая глобальная цель существования человечества взамен существующей – той, которую заложила в нас природа. Да, сейчас это просто выживание и создание запаса прочности себе и своему роду. Все действия, совершаемые современными людьми, по отдельности или совокупно, производные от двух этих устремлений. Картина сегодняшнего мира