Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - Ахто Леви

С вышек уже спускались зрители. Они, пристально наблюдавшие за происходящим в зоне, видели, как шли в баню воры, и решили, что в зону заходить еще рано. Когда же воры разошлись по своим баракам, настало время Сумкину, Плюшкину, Ухтомскому и офицерскому составу войти в зону, узнать, что там за шум, почему беспорядок.

А «беспорядок» отличался здесь от такого же беспорядка в 13-й зоне сук лишь тем, что суки оставляли в живых тех из воров, кого «согнули», превратили в сук, что было им выгодно, даже лестно. Во всем остальном никакой разницы. С суками, в сущности, поступили так же, как поступали они сами в своей зоне. На войне как на войне.

И вот вошли они теперь в зону – специалисты по промыванию мозгов. Что же они здесь нашли?.. Прежде всего – тишина…

Падал снег, два кота пробирались к кухонной помойке, пролетели две вороны и к ним присоединилась третья – та, которую Вася выпустил на волю: он не симпатизировал Боксеру и использовал возможность насолить.

Тишина…

Полный покой. Все воры в бараках, там же и амбалы, шестерки. Придурки заняты кто чем. Обычные мирные будни обыкновенного воровского отделения Института промывания мозгов.

Воры в бараках чифирят… Конечно, еще возбуждены, во власти впечатлений от только что содеянного, вторят друг другу, как кололи, резали, тыкали, рубали, как жертвы орали, умоляли, умирая или обезумев, как кровь где-то струей билась, рассказывают, стараясь подчеркнуть свою ловкость, бесстрашие: дескать, куда сукам супротив нас – воров.

А Плюшкин, Сумкин и Ухтомский, кум, Режим и сам Бугай подошли к так называемой санчасти, подсчитывая убытки, – не убитых: они их не считали, приблизительное количество жмуриков знали еще до их прихода на Девятку, – прикидывали, сколько и что понадобится сделать, чтобы можно было сие строение опять превратить в нечто похожее на нормальный барак, санчасть с решетками. Надо, конечно же, прежде всего вывезти покойничков. Этот вопрос они утрясли тоже заблаговременно, зная, что носилками, как обычно, теперь не обойтись. Уже с утра было дано распоряжение приготовить подводы. Всех сразу, калькулировали начальники, не вывезти, предстоит несколько заходов, даже если нагружать на подводу сразу пять, ну шесть туш. Ящики готовы. Можно бы и в общую яму, но вдруг комиссия какая-нибудь зачем-то объявится и потребует отчетность – где есть кто?

А за зоной, на «кладбище» для контингента, в зарослях молодых осин, тоже до рассвета, расконвоированные зеки из Малой зоны копали большие ямы, каждая этак ящиков на десять. Они копали уже тогда, когда суки за пирамидой пней дожидались. Здесь же были свалены колья метровой длины с плоскими верхними торцами, – потом на сточенной плоскости напишут номера личных наблюдательных дел, а то зарастет место травою и не узнаешь, где и кого… наблюдать.

В промзоне же в столярке стоял новый письменный стол для Бугая. Но он оказался короток и скрипел, а Бугая раздражало, когда во время работы стол скрипит.

Глава шестая

1

На Девятке наступила относительная тишина, нарушаемая лишь молчаливыми посещениями по ночам кума, во главе отряда мусоров тех бараков, в которых квартировались воры. При шуме и грохоте открываемых замков молчаливыми эти посещения можно считать на том основании, что ни сам кум, ни его свита не произносили лишних слов: он молча указывал на якобы сонного, потиравшего «заспанные» глаза человека, а Метелкин коротко командовал: «Собраться!»

«Собраться!..», «Собраться!..», «Собраться!..» Всех отобранных отводили в БУР, где уже валялись на нарах многие, пришедшие на вахту сдаваться, признававшие себя виновны ми в произошедших беспорядках. Из воров взяли только одного Лешу Барнаульского, возможно по ошибке. Кум понимал, что центровых трогать нельзя. К тому же кум уже тогда, когда сук пропускали в зону, знал, кого необходимо оформить как виновных резни: десятка два амбалов, – заодно и с отказчиками можно разделаться. Из 37-й секции взяли еще Враля, чтобы не говорили, будто кум никого не тронул из воровского барака… Не забыл кум и Скита, которого однажды не удалось подставить.

Воры же чувствовали себя на высоте, собирались на толковища, но не конфликты решать, а торжества ради, чифирнуть, побалагурить. И ходили они кондибобером, произносили речи в изысканном стиле. Они восхищались собственным умением жить красиво, гордились организованностью, хотя это слово им не нравилось, ибо они избегали засорять свою лирическую словесность грубым стилем развивающегося социализма. Правда, воровской фольклор или, если угодно, жаргон постоянно меняется, встречаются новые термины, так что сегодня даже маститые лингвисты не в состоянии расшифровать иногда такие пустяковые определения, как например: ворварян на веревочке, что означает всего лишь повешенного армянина.

О своем возвращении в зону, подняв переполох со стрельбой, известила и ворона Боксера, долбившая лампы на заборе: выстрелы всполошили охрану, крыс и педерастов, высматривающих со страхом через решетчатое окно БУРа. Боксер был счастлив. Он гордился собственным воспитательным результатом: сумел привить птице такую ненависть к свету, что через нее образовалась любовь… к тюрьме.

Итак, пятидесятый год закончился блистательной победой воров над суками в зоне Девятого спеца. Это было одно из последних сражений между «мастями», происходившие везде в тайге и стране, самоуничтожению преступного мира предназначено было остановиться, о том еще не знали участвовавшие в нем.

Скит, не знавший, что Враля взяли ночью, прибегал искать его в бараке. В секции «королевской гвардии» дым коромыслом: играют, чифирят, дурака валяют, да и что тут особенного – не академия наук, в конце концов, и не духовная семинария.

– Ты не Геру ли ищешь? – подскочил Вася Кот, подленько ухмыляясь. – Он там, – Вася кивнул в сторону парашной, – к нему очередь. Котенок захихикал. Скит приоткрыл дверь парашной и увидел Геру… согнутого в углу. С ним тут, что называется, «трудились» пять рыл… Скит видел лишь один глаз Геры с каким-то бессмысленным взглядом. Его насиловали одновременно и спереди, и сзади… если насиловали…

Враль и Скиталец услышали друг о друге уже в центральном изоляторе. Находились они в разных камерах. Отсюда их дороги на время разошлись: их не судили как участников резни, лишь отправили в закрытую тюрьму, а за что – начальству виднее. Но попали они также и в разные тюрьмы. Враль, попутешествовав, как полагается, по пересылкам, прибыл наконец в Томск, где и определился в одиночной камере местной тюрьмы с гостеприимными великотомскими черными тараканами. Случилось это уже весною 1951 года. Здесь он провел год, изучая труды классиков социалистического реализма с трогательно-человеколюбивыми содержаниями и такими же названиями, как-то: «Жизнь в захолустье» и «От всего сердца». В некотором роде историческим событием явился факт зачтения всем заключенным о вновь учрежденной (исключительно в лагерях) смертной казни за убийства, причем Враль должен был даже расписаться, что он ознакомлен с данным постановлением правительства. Поскольку он в этот «вагон» в поезде своей судьбы вскочил в сорок восьмом году, то есть уже после отмены смертной казни (в 1946 г. – А.Л.), он ничего не понял более, кроме того что в лагерях возможно изменение климата.

2

И, действительно, едва успели довезти Враля до 5-го ОЛПа, едва за ним закрылась дверь камеры в транзитном бараке, девяткинскому куму позвонил главный кум управления и передал инструктаж: собрать в Девятой зоне всех воров в одну бригаду, а затем… принудить работать. Всех честных воров до единого!

Кум на Девятке был потрясен, не доходило до мозгов: воров… на работу? Да они там, наверное, рехнулись, решил он про свое начальство. Он перезвонил в управление, чтобы объяснили ему доходчиво: что за дела? Ему доходчиво объяснили: никто не спятил, они не сами сочиняют инструкции, существует начальство и повыше.

– Как же я их заставлю? – взвыл девяткинский кум. – Это же невыполнимо. Не станут эти аристократы голубой крови, чифиристы, работать. Им это не позволяет их святой закон. Если они пойдут работать, если даже один сучок отрубят, после этого они вроде уже и не воры, во всяком случае не честные воры. Разве в управлении этого не знают? Разве суки не потому суки, что предали закон и стали работать?

Ответные слова, врезавшиеся из телефонной трубки куму в ухо, настолько его озадачили, что он, не дослушав, бросил трубку. Эти слова были обидны. Потом ему перезвонили, велели создать ворам невыносимые условия. Девяткинскому куму стало ясно: предстояло организовать на зоне, говоря дипломатическим языком, государственный переворот. Здесь в зоне и везде в безбрежной тайге за всё отвечали диктаторы типа Бугая, но интриги, шпионаж, вербовка стукачей, проделывание прочих славных делишек являлось задачей кума.