Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945 - Ганс Баур

Мои товарищи теперь летают по всем маршрутам, которые соединяют различные страны и континенты. «Люфтханза» завоевала себе добрую славу не только в Германии, но и во всем мире. Мы также можем гордиться различными изобретениями и техническими новшествами. Авиация сделала громадный шаг в своем развитии в описанные десятилетия, начиная с мировой войны и вплоть до 1939 года.

Все более запутанные политические хитросплетения интересовали нас не очень сильно, поскольку мы верили, что Германия найдет себе достойное место в новой Европе. Каждый из нас исполнял свой долг: я – на своем посту, мои товарищи – летая своими маршрутами, а затем, когда страна стала перевооружаться, – и в качестве военных летчиков. Первоначально авиация задумывалась просто как наиболее быстрое и наиболее безопасное средство перевозки пассажиров, это уже потом оно превратилось в средство доставки бомб, появились «Летающие крепости», способные доставлять к цели все более и более разрушительный груз. Мы, однако, были летчиками, а не политиками. Мы не понимали суть происходящего во всей его полноте. Поэтому мы продолжали летать даже в то время, когда перед авиацией, с началом Второй мировой войны, поставили совершенно другие цели.

Глава 3

МЕЖДУ СТАЛИНГРАДОМ И ПИРЕНЕЯМИ

В Москву с Риббентропом

Я уже привык к различным сюрпризам, но, когда меня вызвали в Оберзальцберг и Гитлер мне сказал: «Баур, ты полетишь вместе с Риббентропом в Москву на несколько дней», – я был крайне удивлен. Согласно плану, мне предстояло доставить в русскую столицу тридцать пять пассажиров. Каждый из самолетов «Кондор» производства заводов «Фокке-Вульф», которые готовились для этого перелета, мог взять на борт двенадцать пассажиров. Во второй половине дня 21 августа 1939 года я вылетел на аэродром в Райхенхалль – Айнринг. Риббентроп и его ближайшие сотрудники в это время находились в принадлежавшем ему имении в Фушле. Вскоре после моего прибытия на аэродром он также прибыл туда вместе со своими помощниками в сопровождении двух грузовиков, забитых чемоданами и прочим багажом. Мы разместили все, но самолеты оказались перегруженными, что создавало дополнительные трудности при взлете с такого маленького аэродрома. Мы провели ночь в Кёнигсберге, с тем чтобы продолжить полет на следующее утро. Мы прибыли в аэропорт заранее, чтобы подготовиться. Русские в деталях разработали для нас маршрут следования, и, к нашему удивлению, это не был самый короткий путь до Москвы. Мы обогнули Польшу и направились на Москву через Дюнебург и Великие Луки. Поднявшись в воздух из аэропорта в Восточной Пруссии в положенное время, мы оказались над московским аэропортом спустя четыре часа пятнадцать минут. Пока мы кружили над аэродромом, я смотрел вниз и думал: «Что за беда! Что там происходит?» Я видел десятки советских флагов и германских со свастиками, развевавшихся по ветру, внушительный почетный караул и оркестр со сверкающими на солнце медными инструментами.

После остановки в парковочной зоне министр Риббентроп первым вышел из самолета. Его тепло приветствовал Молотов, советский министр иностранных дел. Оркестр торжественно исполнил национальные гимны обеих стран, и Риббентроп обошел строй почетного караула с поднятой в приветственном салюте рукой. Затем все важные персоны погрузились в поджидавшие их автомобили. Риббентроп остановился в резиденции германского посла фон Шуленбурга, а его свита была размещена по различным гостиницам.

Естественно, я остался в аэропорту, где наш самолет оказался в центре повышенного внимания, смешанного с чувством восхищения. Самолеты «Кондор», выпускаемые заводом «Фокке-Вульф», хорошо знали во всем мире благодаря беспосадочным перелетам из Берлина в Нью-Йорк и обратно, а затем и на Дальний Восток. Машины производили хорошее впечатление благодаря своей обтекаемой форме, которая делала их одними из самых красивых самолетов своего времени. Русские авиационные специалисты не скупились на похвалы. Мой бортинженер подошел к главному механику аэропорта и попросил выделить в наше распоряжение несколько рабочих бригад, чтобы подготовить самолеты к вылету на следующий день. Главный механик сравнительно неплохо говорил по-немецки, поскольку ранее он работал в качестве бортинженера на маршруте Кёнигсберг – Москва. Он немедленно прислал требуемый персонал, и работа закипела.

Чехлы с двигателей сняли, моторы промыли бензином. Одна женщина зашла в кабину, чтобы навести там порядок. Для чистки обивки внутри самолета у нас на борту имелся небольшой вакуумный пылесос, питавшийся от батареек. Бортинженер показал его этой женщине, но она не знала, как этим приспособлением пользоваться. Все объяснения по-немецки оказались, естественно, бесполезными. В конце концов, подобно бродячему торговцу пылесосами, бортинженер рассыпал по полу пепел, а затем собрал его с помощью этой машины. Когда она увидела результат, ее лицо озарилось широкой улыбкой.

Не так-то просто избавиться от провизии

Как правило, у нас всегда под рукой была еда из стандартного летного запаса, включавшего в себя сосиски, пирожные, шоколад, причем все это расфасовывалось по индивидуальным пакетам. Цинтль, мой бортинженер, решил угостить уборщицу и механиков. Где бы мы ни совершали посадку, подобные вкусные подарки всегда принимались с благодарностью, но на этот раз Цинтль вернулся со словами: «Герр Баур, механики и уборщица не хотят брать нашу еду!»

Я пояснил главному механику, что завтра мы получим свежий запас провизии и просто хотим раздать оставшуюся еду, но он только улыбнулся и сказал: «Спасибо, у нас хватает еды!» Затем он пояснил: «Извините, но это, к сожалению, запрещено. Ничего не поделаешь!» После этого мы собрали все оставшиеся у нас сосиски, пирожные и шоколадки в корзину и поставили ее на скамейке в ангаре. На следующее утро мы забрали уже пустую корзину. Только таким образом мы смогли вручить эти продукты тем, кому они были нужны.

Мы не запрещаем делать фотографии

Как-то раз к самолету подошли пятнадцать человек с черными ящичками и раскладными лестницами того типа, которыми пользуются маляры, раскрашивающие стены домов. Они все были довольно бедно одеты, а ящики, которые они несли, представляли собой фотоаппараты. Один из этих пятнадцати спросил, можно ли фотографировать самолеты. Конечно! Они профессионально сделали снимки со всех возможных ракурсов. «Можно ли немного приподнять хвост самолета?» – «Конечно». Просьбу исполнили, и опять были сделаны фотографии со всех возможных сторон. Затем старший из фотографов через открытую дверь украдкой заглянул в салон самолета, где он увидел раковину и холодильник, в котором мы хранили необходимые припасы. Он также заглянул в задний салон, где располагались удобные кресла, обитые зеленой парчой, а перед ними были закреплены небольшие столики.

Он спросил осторожно: «Но здесь, наверное, нельзя фотографировать?» – «Вы можете фотографировать и здесь, если вы найдете, где поставить свои громадные черные ящики!» И вновь фотографы начали со знанием дела снимать внутри самолета.

Пока это все происходило, один из фотографов, говоривший по-немецки, положил глаз на кабину пилотов: «Это наверняка ваша святая святых. По всей видимости, никому нельзя фотографировать здесь?» – «Разумеется, вы можете фотографировать и здесь. Этот тип самолета уже давно продается в разные страны и никаким секретом не является!» Он посмотрел на меня с изумлением, а затем направил все свои усилия на то, чтобы разместить этот тяжелый черный ящик перед сиденьем пилота. В конце концов, крайне довольная, вся группа покинула самолет, щедро расточая благодарности.

Между собой мы условились, что только Лир, пилот второго самолета, и я можем отправиться в город и остановиться у полковника Кёстринга, военного атташе. Всем остальным предстояло жить прямо в самолетах. Там они были обеспечены едой и могли развлекать себя, слушая радио, а кроме того, присматривать за самолетами, поскольку нас не покидали дурные предчувствия. Как только мы собрались уезжать, к нам подошел человек в гражданской одежде и объяснил мне на хорошем немецком языке, что он из ГПУ (эта организация не была переименована в МВД два года спустя[2]) и ему дано указание охранять два наших самолета. Я поблагодарил его и объяснил, что мы собираемся сами охранять наших «птичек». Он может возвращаться домой и больше не беспокоиться по этому поводу. Человек из ГПУ сказал нам, что его правительство приказало освободить два ангара и отдать их в наше полное распоряжение. Ангары будут закрыты на моих глазах, а ключи переданы мне в руки. Охрана затем будет передана сотрудникам ГПУ, которые уже прибыли на место. Как гостям советского правительства, нам было трудно отказаться от подобного предложения. Самолеты завели в ангары, и, после того как все было опечатано, мы поехали в город.