В защиту глобального капитализма - Юхан Норберг

Линда Лим из Мичиганского университета стала одним из немногих западных участников дискуссий о глобализации, побывавших на предприятиях азиатских субподрядчиков фирмы Nike, чтобы на месте увидеть существующие условия. Она выяснила, что во Вьетнаме, где минимальная зарплата составляет 134 доллара в год, рабочие Nike получают 670 долларов. В Индонезии, где минимальная зарплата равняется 241 доллару, подрядчики Nike платят своему персоналу 720 долларов[123]. Считаю необходимым напомнить, что эти условия следует сравнивать не с ситуацией в богатых странах, а с реальным положением дел в третьем мире. Если Nike откажется от контактов с азиатскими субподрядчиками из-за бойкотов и тарифных барьеров со стороны Запада, эти предприятия просто закроются, и их персонал пополнит ряды безработных или вынужден будет устроиться в сельском хозяйстве и промышленности, обслуживающей местный рынок, где условия труда опаснее, а зарплаты ниже и выплачиваются менее регулярно.

Во многих развивающихся странах существуют так называемые свободные экономические зоны (их еще называют особыми экспортными зонами), предназначенные в основном для предприятий, работающих на экспорт. В этих зонах действует льготный режим налогообложения и торговли. Антиглобалисты называют свободные экономические зоны центрами рабского труда с невыносимыми условиями для рабочих. Действительно, там бывают злоупотребления, получающие скандальную известность: их необходимо искоренять самыми решительными мерами. В основном подобное происходит в бедных странах, где властвуют диктаторские режимы, — то есть в таких государствах, где свобода не только не «зашла слишком далеко», но даже не укоренилась вообще. В своей книге «No Logo: люди против брендов», которая быстро стала популярной в кругах противников капитализма, активистка антиглобалистского движения Наоми Кляйн из Канады утверждает, что в этих зонах западные компании создают для своих рабочих невыносимые условия. Но никаких доказательств она не приводит — лишь слухи о ситуации в одной особой экспортной зоне на Филиппинах, куда Кляйн, по ее собственному признанию, отправилась именно потому, что эта зона считается одной из самых худших. Эксперты ОЭСР, рассмотрев общую ситуацию в свободных экономических зонах, пришли к выводу, что на этих территориях у бедных людей больше возможностей получить работу, а зарплата выше, чем в целом по стране. В подавляющем большинстве из более чем тысячи таких небольших зон действует общенациональное трудовое законодательство. Кроме того, власти все большего количества свободных зон осознают, что одна лишь дешевизна рабочей силы не обеспечивает необходимых предпосылок для высокой конкурентоспособности, и создают стимулы к тому, чтобы фирмы вкладывали деньги в свой персонал и повышали его образовательный уровень. В том же исследовании ОЭСР отмечается, что предоставление работникам фундаментальных свобод (запрет рабского труда и злоупотреблений, право вести переговоры с работодателем и объединяться в профсоюзы) в целом способствует притоку инвестиций и экономическому росту[124].

Благодаря своим размерам транснациональные корпорации имеют возможность финансировать научные исследования и долгосрочные проекты. Поданным ОЭСР, они реинвестируют в странах, где ведут свою деятельность, около 90 % своей прибыли. Действуя в целом ряде государств одновременно, транснациональные корпорации служат каналами передачи передового опыта, более эффективной организации производства и новых технологий. Выступать против таких фирм — значит выступать против более высоких зарплат, снижения цен и роста благосостояния. Именно транснациональные корпорации возглавляют «восхождение к вершине» в мировом масштабе. Причем они играют позитивную роль не только в развивающихся странах. Так, в Соединенных Штатах зарплата в иностранных компаниях в среднем на 6 % выше, чем в местных, и численность занятых в них растет в два раза быстрее. На долю иностранных фирм в США приходится 12 % всех расходов на НИОКР, а в Великобритании этот показатель достигает 40 %[125].

Это, конечно, не означает, что все фирмы ведут себя должным образом — они, подобно людям, не идеальны. Среди бизнесменов, как и среди политиков, попадаются разбойники. Есть много случаев, когда компании плохо относятся к своим сотрудникам, населению, живущему вблизи их предприятий, и наносят вред окружающей среде. Кроме того, немало фирм, особенно среди специализирующихся на добыче сырья, «мирно сосуществуют» с режимами стран, где они действуют, — даже диктаторскими и репрессивными. В противном случае им, возможно, вообще не позволили бы вести там бизнес. Однако неподобающие поступки некоторых компаний — еще не повод, чтобы не пускать все крупные корпорации в страну и запрещать им вкладывать капиталы в ее экономику: мы же не ликвидируем полицию из-за того, что некоторые ее сотрудники совершают жестокие поступки, и не депортируем всех иммигрантов, если среди них попадаются преступники. Вместо этого следует привлекать к суду фирмы, нарушающие закон, а в отношении использующих неподобающие методы — применять такое оружие, как бойкот и публичная критика.

Самые серьезные проблемы обычно возникают в тех государствах, которые допускают или даже поощряют безответственное поведение частных компаний. Между государством и частным сектором должна существовать четкая граница. Дело властей — внедрить обязательные для всех корпораций нормы регулирования производственной и коммерческой деятельности. Если компании подчиняются негодным правилам регулирования, следует усовершенствовать соответствующее законодательство, а фирмы, занимающие «соглашательскую» позицию, подвергнуть критике, но не создавать препоны для бизнеса в целом. Решение проблемы — в демократизации государства и разработке справедливых законов, основанных на принципе «ваша свобода кончается там, где начинается свобода другого».

Присутствие транснациональных корпораций в странах с репрессивными режимами часто даже способствует процессу демократизации, поскольку такие фирмы крайне восприимчивы к давлению со стороны западных потребителей — ведь недовольство последних сразу отражается на объемах продаж. Влиять на внутриполитические процессы в Нигерии куда легче путем бойкота компании Shell, чем попытками оказать давление на нигерийское правительство. Намек на это содержится в подзаголовке уже упоминавшейся книги Наоми Кляйн «No Logo: люди против брендов». Кляйн указывает, что за счет многолетней рекламы и хорошей деловой репутации крупные фирмы стремятся создать вокруг своих брендов особую позитивную ауру. Однако тем самым они загоняют себя в угол. Бренды, составляющие их важнейший актив, крайне уязвимы к антирекламе. Активисты общественных движений могут за считаные недели погубить репутацию бренда, которую компания создавала десятилетиями. По-хорошему Кляйн должна бы понимать, что это аргумент как раз в пользу капитализма, — ведь в случае недостойного поведения в любой области на корпоративных гигантов легко оказать давление. Уличный торговец может обмануть вас, зная, что больше вы никогда не встретитесь, но для крупных брендов респектабельность — синоним выживания. Они должны выпускать качественную, безопасную продукцию, заботиться о собственных работниках, потребителях и экологии, иначе им не сохранить свою деловую репутацию. Негативное отношение означает для них гигантские убытки[126].

Кроме того, как отмечает журнал Economist, корпорации в нравственном отношении часто стоят выше, чем среднее правительство. Большинство корпораций разрабатывают соответствующие инструкции и требования в отношении защиты окружающей среды и недопущения сексуальных домогательств, которые действуют даже в тех странах, где эти понятия еще не вошли в обиходную лексику. Большинство фирм без колебаний уволили бы председателя правления, если бы тот оказался замешан в публичном коррупционном скандале, подобно бывшему германскому канцлеру Гельмуту Колю, или обвинялся в сексуальных домогательствах и сомнительных финансовых операциях, как бывший президент США Билл Клинтон. Тем не менее оба этих деятеля вышли сухими из воды — а ведь они возглавляли два самых демократичных и стабильных государства западного мира[127].

Отличным примером того, что иностранные фирмы могут служить каналом передачи опыта и идей, способных оказать революционное влияние на экономику государства, служит развитие швейной промышленности в Бангладеш. В 1970-х годах местный предприниматель Ноорул Куадер наладил сотрудничество с южнокорейской фирмой Daewoo, которая продала ему швейные машины и обучила рабочих. После того как Куадер открыл свое предприятие в Бангладеш, Daewoo за 8 % от дохода в течение года помогала ему организовать маркетинг и давала рекомендации по внедрению новых методов производства. В 1980 году, на момент начала производства, на этом предприятии работало 130 местных квалифицированных рабочих и двое инженеров из Южной Кореи; правительство Бангладеш, проводившее в целом протекционистскую политику, признало экспортное производство готового платья «особой» отраслью, освободив его от ограничений. Каждый год выпуск продукции удваивался, и к 1987 году компания продавала уже 2,3 миллиона свитеров на 5,3 миллиона долларов. К тому времени 114 из 130 работников, с которыми фирма начинала, уже открыли собственные швейные предприятия, и в результате оказалось, что в Бангладеш, где прежде не было ни одного предприятия по пошиву готового платья на экспорт, теперь их уже 700. Сегодня количество таких фирм утроилось, и пошив одежды стал крупнейшей отраслью промышленности Бангладеш: на ее долю приходится до бо% экспорта страны. На швейных предприятиях работает более 1,2 миллиона человек, из которых 90 % составляют женщины, приехавшие из нищих деревень в поисках более стабильной, лучше оплачиваемой работы (для сравнения: общее число промышленных рабочих в Бангладеш — 6,2 миллиона). Хотя условия труда на этих предприятиях оставляют желать лучшего, новая отрасль дает людям дополнительные возможности выбора и способствует повышению зарплаты — в том числе и в традиционных отраслях, где работодателям теперь приходится думать о стимулах для привлечения рабочей силы[128].