Северный ветер - Виктор Потанин

Короток октябрьский день. С востока вместе с ветром надвинулся вечер, постриг солнце, слизал и растворил в бордовом сумраке его лучи, и оно холодным малиновым шаром затонуло в синих, точно застывшие волны, далеких холмах.

Федор глянул в окно, встал из-за стола и пошел запрягать лошадь. Велел Нинке поспешать собираться: ночью по такой грязюке не сладко ползти. Заторопились и Дымовы: дотемна надо успеть выехать на большак. Пуще всех хлопотала мать. Она уговаривала заночевать, надеялась, что так и будет, но все были непреклонны, всех где-то ждала работа, строгий порядок. Тогда ринулась она в чулан, оттуда — в погреб, тащила отовсюду яйца, помидоры, капустные вилки, стеклянные банки с желтым коровьим маслом и сметаной, белые пласты свиного сала, запорошенного солью и чесночной крошкой. Все это она торопливо совала в мешочки, в какие-то старые сумки, в газетные кульки.

— Ну зачем же, мама? Ну что вы... — виновато и благодарно ворковали сыновья.

Перед выходом из дома столпились вокруг стола, махнули еще по одной, допив остатки, — не пропадать же добру. Под ноги к Дымову подкатился откуда-то Владик, уцепился за штанину, захныкал.

— А ну, собирайся... Где пальтишко? — заботливо и строго сказал Дымов. — Вот разбойник, чуть без тебя не уехали.

— Как хотите, а детей не дам, — вдруг с несвойственной ей твердостью сказала мать. — Куда их на ночь глядя. Сами, помоги господи, доехали бы... Нет и нет!

— Не бойтесь, мама. Не такие мы пьяные. Вот я, например... и за рулем опять же я буду, — размахивал длинными руками Виктор, но его никто не слушал, и он потопал во двор заводить машину.

— Покрой голову, Витенька! Надует у окна-то... Не лето тебе. — Мать выбежала следом.

Басисто зафыркал мотор, нетерпеливо и резко прозвучали гудки, подстегнули, ускорили сборы. В последний раз оглядела мать сыновей и разом сникла, как-то уменьшилась вся и вдруг беззвучно закашляла в платочек. Все тянулись к ней, обнимали, утешали и пятились к вездеходу, залезали в его темное нутро. И вот она, маленькая, плачущая, осталась на крыльце совсем одна. А за ее спиной, расплющив носы о стекло, глазели из окна на отъезжающих Мишутка и Владик. И Дымова пронзила вдруг жестокая отрезвляющая жалость, хотел он что-то сделать в этот последний миг, но тут его мягко качнуло и понесло.

— Слезь с сумки, медведь! Там же помидоры, — сердилась на кого-то впотьмах Сашенька.

Не набрав скорости, машина вдруг тупо и резко стала, словно наткнулась на что-то. Дымов высунулся в окошко и увидел Власа. Старик стоял без шапки, на его розовом черепе ветер трепал пучочки седых паутинок, забрасывал на лицо концы старого шарфа, которым была укутана его шея. Перемогая ветер и шум мотора, он кричал хрипло и слабо, давясь одышкой и кашлем:

— Шиферок, Павел Никитич! Шиферок-то как?

— Будет, дедунь! Сделаем. Я из города председателю напишу... Я ему!.. Он у меня... — с грозной улыбкой прощально потряс кулаком Дымов.

1971 г.

Виктор Стариков

РЯБИНОВАЯ ВЕТКА

Весной Сергей Охлупин окончил камнерезное отделение художественного училища. Его направили в артель на старинных мраморных разработках, помочь молодым мастерам по камню.

На маленькую станцию, окруженную со всех сторон кудрявым березовым леском, дачный поезд пришел вечером. Мальчик показал дорогу в поселок.

Тихая сельская улица, заросшая мягкой, общипанной коровами травой, начиналась сразу за лесом. Две особенности бросались в глаза — яркие цветы во всех палисадниках перед окнами и обилие мрамора. В центре, где поселок расходился на две длинные прямые улицы, стояла высокая мраморная фигура Владимира Ильича Ленина, глыбы неотесанного серого и красноватого камня лежали возле домов, а в одном месте Сергей увидел скамеечку на толстых мраморных тумбочках.

Темнело, и надо было поторопиться с ночлегом. Двое мужчин, разговаривая, сидели на бревнах. Сергей подошел, и они замолчали, вглядываясь в него.

Перед ними стоял невысокий паренек с бледноватым лицом, не тронутым загаром. Из-под серого новенького пиджака виднелась голубая рубашка, пестрый галстук был повязан широким узлом, новенькие ботинки уже успели запылиться.

«Городской человек», — определили сидевшие на бревне. Сергей поставил на землю два черных чемодана, обшитые по уголкам желтой кожей, и поздоровался.

— Здравствуйте! — сдержанно ответили они.

— Где тут можно переночевать?

— Вы по каким делам приехали? — спросил, слегка шепелявя, плечистый мужчина в гимнастерке, с рыхлым неулыбчивым лицом. Из-под жиденьких светлых усов сверкнули белые не по возрасту, зубы, — наверно, вставные.

— К мраморщикам.

— На завод?

— В артель.

— У нас артель по-старому заводом называют. Я председатель артели. Документ есть?

Он небрежно взял толстыми пальцами путевку, недовольно хмуря брови,такие же светлые и редкие, как усы, и долго рассматривал ее, пожевывая губами.

— Что ж они там вроде ничего не знают? — неодобрительно отозвался он о своих городских начальниках. — О работе послезавтра поговорим, с утра в район уеду. Где же ему остановиться? — спросил он худого мужчину в темном костюме и добавил: — Наш технорук...

Они начали совещаться. Получилось так, что удобного места не найти: в одном доме не понравится, в другом — тесно, а в третьем — всем было бы хорошо, но, на беду, приехали родственники...

— А к Шестопалихе? — вспомнил технорук.

— Верно, — согласился председатель и громко позвал: — Ленька! — В окно показалась русая головка мальчика. — Поди к Шестопалихе, — начал отец, но передумал. — Сходи сам, тебя она послушает, — попросил он технорука.

Технорук поднялся, но без особой охоты, и ушел. Председатель сидел молча, словно забыв о Сергее, покусывая соломинку. Тот постоял-постоял и сел рядом с председателем.

Технорук скоро вернулся и, молча шагая, повел Сергея. Шестопалиха согласилась принять квартиранта. «Не очень-то вы приветливы», — подумал сердито Сергей.

Калитка во двор была распахнута, от нее к крыльцу вела белая мозаичная дорожка из осколков мраморных плит.

В полутемной горнице у раскрытого окна сидела женщина и пила чай. На столе фыркал самовар,пар поднимался тонкими струйками.

— Привел жильца, Варвара Михайловна, — проговорил технорук и тотчас вышел.

— Послушай без сердца, Петр Васильевич... — начала хозяйка, вставая.

Но в ответ ей только прогремело ведро в сенях, которое задел, выходя, технорук.

Хозяйка включила свет, и Сергей увидел старую, сильно поседевшую женщину с темным лицом, изрезанным множеством глубоких и мелких морщин.

Варвара Михайловна предложила квартиранту раздеться.

Сергей оглянулся и, увидев вбитые в стену большие гвозди, обмотанные лоскутками, повесил плащ и кепку. В чистенькой горнице справа от двери стояла никелированная кровать, застеленная пикейным одеялом, слева — побеленная русская печь. Крашеный, поблескивавший пол покрывали самотканые дорожки. Несколько хороших репродукций пейзажей в застекленных рамках висели на стенах.

Сергей опять посмотрел на хозяйку. Лицо у нее было расстроенное, блюдечко она держала как-то особо, устало согнув руку. Видно, уходилась за день по хозяйству и теперь отдыхала.

Варвара Михайловна ни о чем не спросила юношу и только предложила чаю или молока.

Напившись холодного молока, Сергей вышел на улицу покурить и присел на скамеечку у ворот. Почти во всех домах в окнах горел свет, и темная улица казалась широкой, как площадь. Послышались женские голоса. Девушки в белых платьях прошли так близко, что чуть не задели Сергея. Одна из них низким красивым голосом запела песню.

Сергей вслушался, ожидая продолжения запевки, но пение на этом оборвалось.

«Да, встретили... Как я тут работать буду?» — подумал он, перебирая впечатления, оставшиеся от неулыбчивого и хмурого председателя артели, молчаливого технорука и расстроенного лица хозяйки квартиры.

Охлупин вернулся в дом. Варвара Михайловна провела его в боковушку, где успела застелить постель. На письменном столе в вазочке стояли свежие цветы, на стене висели репродукции.

Какие-то красные ягоды поблескивали на столе за чернильным прибором. Сергей подошел поближе и увидел рябиновую ветку, сделанную из камней и закрытую от пыли прозрачным целлофаном: гроздь крупных ягод из сургучной яшмы и три темноватых чуть намеченных листочка из змеевика. Что-то не понравилось мастеру в начатой работе, и он не завершил ее. «В семью камнереза попал», — подумал удовлетворенно Сергей.

Он разделся и потушил свет.

Слышался скрип половиц под шагами хозяйки, несколько раз она так тяжело вздохнула, что Сергей окончательно утвердился в предположении, что в доме какая-то большая неприятность.

Громко хлопнула дверь, и звонкий девичий голос встревоженно спросил:

— Мама, кто у нас?