Из воспоминаний сельского ветеринара - Джеймс Хэрриот

В конце концов я завершил эту процедуру и готов был приступить к делу, но корова встать не пожелала, и я волей-неволей растянулся ничком на булыжнике позади нее. Едва я лег, как на уши мне сползла кепка. Видимо, я снова надел ее, после того как снял рубашку, только вот зачем?

Я осторожно ввел руку и продвинул ее вдоль шеи теленка, надеясь, что нога согнута в первом или хотя бы во втором суставе. Но меня ждало разочарование: она уходила назад от плеча, плотно прижатая к боку теленка. А впрочем — что тут такого? Просто придется забраться рукой поглубже.

Главное же — теленок был жив! Мое лицо почти упиралось в корову, и каждые несколько секунд передо мной крупным планом возникал его нос, и я с радостью видел, как трепещут ноздри, втягивая наружный воздух. Вот выправлю эту ногу — и все будет в полном порядке.

Беда была только в том, что корова, когда я засунул руку поглубже, поднатужилась, мою руку прижало к тазовым костям, и я несколько секунд буквально извивался от боли, пока давление не ослабело. Это повторялось снова и снова, моя кепка каждый раз падала на пол, и заботливые руки тотчас водворяли ее на прежнее место.

Но вот мои пальцы сомкнулись на копытце — ура, можно будет обойтись без веревок! — и я принялся разгибать ногу. Однако времени это заняло больше, чем я рассчитывал, и мне показалось, что теленок начал терять терпение: когда очередная потуга выдвигала его мордочку наружу, мы смотрели друг другу прямо в глаза, и взгляд его говорил яснее всяких слов: «Ну сколько еще можно копаться!».

Затем нога поддалась и почти мгновенно заняла нормальное положение.

— Беритесь за ножки, — шепнул я Бамфордам, и, еле слышно посовещавшись, они заняли нужную позицию. Еще секунда — и на булыжнике уже трясла головой и с шумом выдувала из ноздрей околоплодную жидкость прекрасная телочка.

Шипящим шепотом я указывал, что надо делать дальше, и Бамфорды послушно растерли ее пучками соломы, а затем положили у морды матери, чтобы той удобнее было ее облизать.

Так счастливо завершился один из самых благопристойных отелов, при котором требовалась моя помощь. Никто ни разу не повысил голоса, все двигались только на цыпочках. Пока я одевался, вокруг стояла тишина, точно в храме. Затем я направился к машине, последним пианиссимо пожелал всем спокойной ночи и уехал, а Бамфорды беззвучно помахали мне на прощание.

Сказать, что утром я проснулся с дурной головой, — значит, не дать ни малейшего представления о полном крахе моего организма и столь же полном распаде моей личности. Только тот, кому довелось за один присест выпить две-три кварты разнообразных домашних вин, способен вообразить эту чудовищную тошноту, это адское пламя, пожирающее внутренности, эти раздраженные нервы, мучительно отзывающиеся на малейший звук, это черное отчаяние в душе.

Тристан заметил, как я лил в ванной холодную воду себе на язык, и, движимый интуицией, заставил меня проглотить сырое яйцо, пару таблеток аспирина и глоток коньяку. Все это, когда я спускался вниз, давило мне желудок холодным комом.

— Что у вас с ногами, Джеймс? — осведомился за завтраком Зигфрид. (Мне показалось, что у меня над ухом взревел взбесившийся бык.) — Ступаете, словно по иголкам.

— Пустяки… — Какой смысл было объяснять ему, что я избегаю ставить пятку на ковер слишком резко, опасаясь, как бы от толчка глаза не выскочили из глазниц? — Вчера вечером я выпил у мистера Крампа несколько рюмок его домашнего вина и, по-видимому, расстроил себе желудок.

— Несколько рюмок! Вы неосторожны. Опаснейшая штука. Кого угодно уложат в лоск. — Он громыхнул чашкой о блюдце и принялся греметь ножом и вилкой, точно литаврами. — Ну, надеюсь, вы все-таки смогли побывать у Бамфордов?

— Теленка я извлек благополучно, но… немножко перебрал, чего греха таить.

Зигфрид не отказал мне в моральной поддержке.

— Черт побери, Джеймс, Бамфорды же методисты и очень строгие. Прекрасные люди, но заклятые враги горячительных напитков. Если они заметили, что вы пили, больше они вас к себе не позовут. Так заметили они или нет, как вам кажется?

— Может быть, и нет. Уверен, что нет… — Я закрыл глаза и содрогнулся, потому что Зигфрид отправил в рот кусок колбасы на жареном хлебе и принялся энергично жевать. Мне припомнились заботливые руки, водворявшие необъятную кепку мне на голову, и я испустил мысленный стон.

Нет, Бамфорды, конечно, заметили. Еще как заметили!

Кембриджский каток

Вспаханную почву перед севом необходимо разрыхлить. Для этого применяются культиваторы и бороны, однако поле иногда требуется обработать кембриджским катком, разбивающим плотные комья земли. На ось катка надеты диски, каждый с гребнем, что обеспечивает максимальное давление на комья. Сиденье на этом катке 40-х годов показывает, что прежде в него запрягали лошадь, а затем стали прицеплять к трактору.

Шайр

Самая крупная (и многочисленная) порода тяжеловозов в Великобритании — шайрская. Это чисто английская лошадь, потомок «больших лошадей» тяжеловооруженных рыцарей Вильгельма Завоевателя, захватившего власть в стране после военной победы в 1066 году. Шайры — могучие, но медлительные лошади — весили порой более тонны и в высоту достигали 17 ладоней (около двух метров). Масть вороная, гнедая или серая, а красиво «оперенные» ноги внизу часто бывают белыми.

Вино из цветков бузины

Винам из цветочных лепестков для созревания требуется шесть месяцев, а потому на деревенских кухнях в июне изготавливалось бузинное вино, чтобы было чем встретить гостей на Рождество.

Лестерская овца

Эту крупную флегматичную породу вывел в XVIII веке Роберт Бейкуэлл для сочных лугов Лестершира, однако к XX веку она пользовалась популярностью в йоркширских холмах более чем где-либо. Теперь эти овцы большая редкость. Они безроги, с белыми мордами и ногами. Их часто называют лестерширскими длинношерстными, подчеркивая главное достоинство породы — пышное высококачественное руно. Шерсть закручена в крутые сосульки, и состриженное руно одной овцы весит около 6 кг.

Разбрасывание навоза

Подстилка из соломы и папоротника выгребалась из коровников и конюшен вместе с экскрементами животных и складывалась в большую кучу для перегнивания. После уборки зерновых культур по полю медленно двигалась повозка с навозом, за которой шел работник с длинными граблями. Он скидывал навоз на землю и разбрасывал, а в начале осени его запахивали.

Овца лонкской породы

Крупнокостные подвижные лонки обитают на вересковых пустошах в холмах Йоркшира. Морда и ноги у них покрыты очень короткой шерстью черно-белой окраски. Рога у овцы плоские, а у барана загнуты книзу. Короткое, но очень густое руно лонков отлично подходит для местного климата: животное легко стряхивает дождевые капли, а зимой недлинная шерсть под брюхом не волочится по снегу, а потому не обмерзает, не превращается в тяжелый ледяной колтун. Всю первую свою зиму лонкские ягнята остаются с матками и начинают самостоятельную жизнь только с апрельским окотом.

Овца тисуотерской породы

Эта, теперь уже редкая, порода была выведена в Тисдейле у северной границы Йоркшира. Тисуотеры безроги, белую или серую морду венчает мохнатая челка. Характеризует их прекрасное руно и плодовитость. Шерсть тонкая, очень длинная — в среднем 30-см длины — и чрезвычайно густая. Хотя тисуотеры не так уж велики, руно одной овцы весит 7 кг, тогда как с местных пород настригается в среднем 2 кг. Матки часто приносят тройни, однако лишние хлопоты, связанные с выкармливанием третьего ягненка (ведь у овцы всего два соска), вполне искупаются ценной шерстью, которую он даст.

4. Пример жестокости

Седовласый джентльмен с приятным лицом не походил на холерика, однако глядел на меня с яростью, а губы его подергивались от возмущения.

— Мистер Хэрриот, — сказал он, — я намерен подать на вас жалобу. Из-за вас моя собака терпит лишние страдания, и мириться с этим я не собираюсь.

— Страдания? Какие?

— Вы прекрасно знаете какие, мистер Хэрриот! Несколько дней назад я приводил ее к вам, и я имею в виду ваше лечение.

Я кивнул.

— Да, я помню… Но причем тут страдания?

— Так ведь бедный пес волочит ногу, и знающий человек объяснил мне, что это несомненный перелом и следует немедленно наложить гипс! — Старик свирепо выставил подбородок.

— Вы напрасно тревожитесь, — сказал я. — У вашей собаки паралич нерва, вызванный ударом по спине. Если вы будете терпеливо выполнять все мои указания, ей мало-помалу станет лучше. Собственно, я почти не сомневаюсь, что выздоровление будет полным.