Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский

с законченным средним или высшим образованием могли отбывать воинскую повинность вольноопределяющимися, проходя подготовку в особых школах и по сдаче экзамена получая чин прапорщика запаса; на действительную службу их призывали только во время войны, в мирное же время чина прапорщика не было. Не тогда ли сложилась поговорка: «Курица не птица, прапорщик не офицер». Кадетские корпуса были преобразованы в военные гимназии, а когда в 80-х гг. их восстановили, они только готовили учащихся для поступления в военное училище. Кроме того, была развернута сеть военных академий, дававших высшее военное образование, а также различных офицерских школ и классов, повышавших квалификацию. В итоге на 1898 г. офицеров, окончивших военные училища, в гвардейской пехоте было 86,3 %, в гвардейской кавалерии – 94,5 %, а в гвардейской артиллерии все 100 %. Правда, в армейской пехоте таких офицеров было всего 18,9 %, а в крепостных войсках 8,07 %, зато в артиллерии их было 91,4 %, а в инженерных войсках даже 97,6 %.

Бедой армии стал довольно большой некомплект офицеров. Даже среди генералитета имелись в начале ХХ в. 20 вакантных мест (на 774 наличных генерала), а офицерских вакансий было 866 на 33 519 наличных обер– и штаб-офицеров. Военная служба стала непрестижной и, как увидим ниже, невыгодной. Военный министр А. Н. Куропаткин писал: «С течением времени комплектование офицерского корпуса все более затрудняется. С открытием большого числа путей для деятельности лиц энергичных, образованных и знающих в армию идут наряду с людьми, имеющими призвание к военной службе, также неудачники, которым не повезло на других дорогах, люди, не имевшие возможности окончить даже шесть классов гимназического курса» (Цит. по: 70, с. 175–176). Еще резче выразился командующий Киевским военным округом М. Н. Драгомиров: «Пехотные и кавалерийские полки получают офицеров преимущественно из юнкерских училищ. В юнкерские училища поступают в большинстве кое-как окончившие четыре класса гимназии и выдержавшие очень немудрый экзамен, которым они приобретают права вольноопределяющихся. Эти молодые люди – слабохарактерные, не способные к работе и недостаточно развитые; в военную службу они идут потому, что всякая другая деятельность, обеспечивающая их существование, для них закрыта» (Цит. по: 70, с. 176). Правда, учившийся в Московском юнкерском училище А. А. Самойло отзывался о военно-учебных заведениях несколько иначе: «Первые (военные училища. – Л. Б.) отличались менее суровым режимом, состояли на лучшем довольствии, лучше были обставлены материально (помещения, обмундирование и т. д.). Зато юнкерские училища давали более основательное образование своим питомцам, славились крепкой дисциплиной» (159, с. 32). Но Самойло все же учился в Московском, а не в каком-нибудь окружном училище.

Разумеется, в военное время, когда полки разворачивались по другим штатам, некомплект кадровых офицеров и, соответственно, понижение качества состава офицерства были еще большими. На сей случай существовало такое явление, как зауряд-офицеры: заслуженные сверхсрочные грамотные унтер-офицеры получали офицерские погоны и все дисциплинарные права, а по окончании войны или должны были вернуться в прежнее звание (с некоторыми дополнительными льготами), или выйти в запас, либо же сдать экзамены на чин. Кроме того, при развертывании линейных войск по штатам военного времени, а запасных батальонов в полноценные полки из запаса призывалась масса произведенных из «вольноперов» прапорщиков военного времени. И, наконец, уже во время Германской войны в тылу было развернуто множество школ прапорщиков для краткосрочной подготовки младших офицеров из отличившихся в боях грамотных солдат. Да отмеченных наградами и совершивших подвиги нижних чинов, как уже говорилось, можно было просто производить в младшие офицеры без всякой подготовки. Григорий Мелехов из шолоховского «Тихого Дона» – именно такой офицер. Правда, в романе он воюет с красными лихо, но в том-то и дело, что это не регулярные боевые действия на фронте против полевых частей регулярной армии, а повстанческая партизанская война с красными карательными частями, набранными с бора по сосенке. Мы знаем, что уцелевшие в 30-х гг. красные военачальники-самородки, блестяще показавшие себя в Гражданской войне, войне зачастую без тыла и линии фронта, войне маневренной, с огромной ролью обходов и неожиданных ударов холодным оружием, оказались совершенно беспомощными, когда им пришлось столкнуться с хорошо обученными и вооруженными регулярными войсками вермахта в 1941 г.

Качество офицерского корпуса во второй половине XIX – начале ХХ в. было напрямую связано с его возрастом. Ведь масса генералитета и старших офицеров перешла в новую эпоху из дореформенных времен; к тому же пожилой человек, за редкими исключениями, не способен учиться, а военная наука развивалась очень быстро, в соответствии с переменами в военной технике. На начало ХХ в. среди командиров корпусов 18 % не имели военного образования, будучи практиками, 25 % имели среднее образование, и 57 % – высшее. Среди командиров дивизий высшее военное образование имели 56,5 %; из остальных 18 человек имели среднее образование, включая дореформенные кадетские корпуса, и двое получили военную подготовку «на службе». С таким составом генералитета русская армия вступила в войну с Японией. По возрасту в одной из дивизий в 1892 г. полковников от 45 до 54 лет было 55, капитанов от 34 до 55 лет – 42 и поручиков от 23 до 41 года – 30. Один из участников Русско-японской войны вспоминал про свой полк: «Офицерский состав был очень старый. Средний возраст штаб-офицеров составлял около 50 лет, средний возраст ротных командиров – 46 лет, причем семь ротных командиров были в возрасте около 50 лет и даже более» (Цит. по: 70, с. 189). Естественно, генералы были намного старше, и среди них попадались совсем дряхлые старички. Это при том, что в 1899 г. были установлены предельные возрасты: от 53 лет для пехотных обер-офицеров, до 67 лет для командиров корпусов. Старшие офицеры и генералы подолгу засиживались на своих местах, особенно в гвардии. И во флоте среди командиров кораблей и адмиралов преобладали к началу ХХ в. старые «марсофлотцы», созревшие на палубах парусных кораблей, для которых новый броненосный флот с его техникой, с дальнобойной артиллерией, скоростью и маневренностью был совершенно чуждой областью.

Разумеется, общее повышение образовательного уровня офицерства должно было способствовать и утверждению в офицерском корпусе новых нравов: к началу XX в. офицеры, особенно морские, артиллерийские и инженерные, приобрели значительную интеллигентность.

Правда, оставалась область знаний, абсолютно чуждая офицерству, – экономические и политические знания. Считалось, что армия должна быть вне политики, и офицерам разбираться в политических системах, в «конституциях» и партиях просто неприлично. Потомственный военный, последовательный монархист, но умный и вдумчивый человек, генерал Н. А. Епанчин писал, что в бытность его в 70-х гг. в Павловском военном училище там читался курс политической экономии, но «к сожалению, в последующие царствования преподавание политической экономии было прекращено, и как раз в то время, когда экономические вопросы получили еще большее, иногда решающее значение в международных отношениях…» (61, с. 62). Более того. Однополчанин будущего императора Николая II (оба они командовали батальонами в л. – гв. Преображенском полку) заметил, что «цесаревич имел недостаточные познания по политической экономии, и это бросалось в глаза… Однажды летом