Меч обоюдоострый - Архиепископ Никон Рождественский

В монастыре отведено солдатам помещение, и они заняли посты на всех более важных пунктах: у всех 6 ворот, у ризницы, кассы, храмов, библиотеки, водопровода и т. под.

Не гнушаясь ложью и клеветою всякого рода, «имеславцы» позволяли себе утверждать, будто и Киевский митрополит на их стороне, ибо он не подписал синодального послания, в его лавре издана книга Илариона: «На горах Кавказа», с его, будто бы, благословения духовник лавры, и. Алексий напечатал малограмотную брошюру в защиту имеславской ереси. В этой брошюрке проповедуется, что «Сын Божий обоготворяет имя Иисус, срастворив с существом Своего Божества точно так же, как и принятую Им «от человек» плоть, неслитно и нераздельно». Эта брошюрка оказалась довольно распространенною среди «имеславцев». Я счел своим долгом немедленно же, с первою почтой сообщить все сие его высокопреосвященству, митрополиту Флавиану, позволив себе высказать мнение, что профессора священника Глаголева следовало бы заставить написать опровержение сей брошюры и вообще ереси, на основании святых отцов, ибо он — человек науки и может, и по совести должен сие сделать. При личном моем свидании с митрополитом, на обратном пути, я от него услышал, что сие уже делается по его распоряжению, автор же запрещен в священнослужении до покаяния в ереси, а книжка его, в количестве 4,500 экземпляров, заарестована.

Прошла еще неделя в бесплодных или, лучше сказать, малоплодных попытках к увещанию. Чтобы не оскорблять святыню храма Божия неуместными выходками «имеславцев», я и С. В. Троицкий стали посещать библиотеку, приглашая всех, кто хочет убедиться в истине, смотреть подлинные места из святых отцов, главные положения коих были нами напечатаны в монастырской типографии отдельным листком. Напечатано было еще мое объяснение слова «верую» и мое «доброе слово» имеславцам. И то и другое «имеславцы» рвали в клочья, отнимая у православных и обзывая меня «масоном и еретиком». Придумано было имя и новое «исповедание», которое в рукописных листках они и распространяли: надо-де веровать «во имя Отца, Святого Духа и Иисуса Сына Божия».

Я увещевал их смириться пред Церковию. «Без Церкви нет спасения», говорил я. Они отвечали: «мы принадлежим к Церкви небесной». На мое замечание, что к небесной Церкви нельзя принадлежать, если не принадлежишь к земной, что нет Церкви без епископа, что невозможно спасение без Божественного причащения, — говорили, что они будут причащаться именем Божиим, что они сами — Церковь. Видно было, что для них нет никакого авторитета: и патриархи-де были еретики, и Синод еретик; нет у них и простого здравого рассуждения: не умом-де постигаются тайны Божии; такие великие толкователи жизни духовной, как святитель-затворник епископ Феофан, ими презираются, как «ученые» (и с особым презрением произносится это слово), как ничего не испытавшие на деле. Именование второго Лица Святой Троицы «Словом» в Евангелии Иоанна толкуется ими в свою пользу: под «Словом» они разумеют имя «Иисус». В подкрепление своих лжемудрований они не стесняются прибегать к таким домыслам, которые способны вызвать улыбку сожаления к ним: например, чтобы отомстить Халкинской школе за ее доклад патриарху, обличающий их ересь, они перевели слово «Халки» на цифры: получилось 659; чтобы получить число имени антихриста — 666, они подменили последнюю букву и объявили православное учение антихристовым. Это — какое-то помешательство, когда человек верит только себе и слушает только себя самого. Игумен не раз с амвона громко заявлял, что он верует и исповедует, что Иисус Христос есть истинный Бог, — они кричат: «нет, ты не веруешь!» Духовник тоже не раз пытался заявлять о своей вере в Божество Иисуса Христа: они дерзко кричали ему прямо в глаза, в нашем присутствии, в церкви: «ты сам не веруешь и на духу тому же учишь»!..

Крайняя нетерпимость есть их отличительная черта. Подобно всем фанатикам, они преследуют всех несогласных с ними всякими досаждениями: называют их «масонами, богохульниками, иудами предателями, арианами» и именами других еретиков; отплевываются от них, как от нечистых, зараженных людей, не хотят с ними молиться, трапезовать, на их приветствия не отвечают и отворачиваются от них; завладев тою или другою хозяйственною частью, отказывают им в удовлетворении их нужд в отношении, например, пищи и одежды. Когда наш «Донец» прибыл к монастырю, то не хотели давать для меня рыбы, и только угроза реквизицией со стороны консула заставила их вразумиться. Отыскали у св. Златоуста слова: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутьи или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет, ударь его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом, и если обвинят тебя, повлекут в суд, иди. И если судья пред судилищем потребует ответа, смело скажи, что он похулил Царя ангелов, ибо если следует наказывать хулящих земного царя, то гораздо больше оскорбляющих Того Царя». И повторяют эти слова, и переписывают на записочках, и распространяют их, и, конечно, готовы исполнять их на деле, если бы только не страх человеческий.

Служат отдельно, не поминая ни патриарха, ни нашего Синода, ни игумена; в церкви за богослужением, вместо святоотеческих писаний, читают книгу «На горах Кавказа» или «Апологию веры» Булатовича. Власть игумена сведена к нулю. Простой монах Ириней с важностью ходит по монастырю, как настоятель, его сторонники демонстративно, как бы издеваясь над православными, кланяются ему в ноги, целуют ему руки, а он благословляет их. Монастырское начальство, потеряв всякую власть, умоляло избавить обитель от этой банды забастовщиков. Хотя число православных в последнее время нашего там пребывания достигло до 700, но никто из них не смел рта открыть против главарей еретического движения: вожди эти были неотступно охраняемы своими фанатическими последователями, готовыми на все. 23-го июня я посетил скит Фиваиду; там насилие выражалось еще ярче: главари отдали приказ — если приедет архиерей — не ходить в церковь, не брать у него благословения, не слушать его речей, яко еретика и богохульника, и это исполнено в точности: вместо 200 слишком братии явилось не более 50-ти православных, которые слезно умоляли избавить их от насильников, выражая намерение бежать «куда глаза глядят», если дело останется в таком положении. В Пантелеимоновом монастыре тягота положения доходила до того, что некоторые монахи говорили нам: «Если вы ничего не можете сделать, то увезите нас в Россию или предоставьте свободу грекам: они скорее вас справятся с безобразниками». «Имебожники» не раз пытались совратить и солдат в свою ересь: подходя к часовому, начинали ему делать увещание; пришлось напомнить закон, дающий право часовому действовать в некоторых случаях штыком. Отведенное для солдат помещение выходило на террасу: когда выходили в свободное время солдаты подышать воздухом, монахи и тут не давали им покоя своими увещаниями, и командир отдал приказ оцепить лестницу, ведущую к солдатам, веревкой и внизу поставить часового. Была безумная попытка пожечь монастырь, три раза обрезали телефон с Кареей, чтобы прервать сношение с протатом. Ночью бросали камнями в часовых и в патрули.

Простые послушники вступали со мной в спор с каким-то пренебрежением к архиерейскому сану: для них «свой брат» полуграмотный монах Ириней был авторитетнее и заслуживал большего уважения, чем я. Ко всякой науке у них было какое-то презрение, питаемое искаженным ими учением св. отцов об языческой философии, под которую они подводят и наше богословие и все дисциплины богословских наук. У них своеобразная гордость якобы духовной опытностью, о коей у них, конечно, и понятия нет, ибо глубочайший признак этой опытности есть смиренное сознание своего невежества. Для характеристики отношений ко мне «имеславцев», приведу пример: во время моих бесед в библиотеке выступает некий монах Никон и с тонким лукавством, трудно им скрываемым, говорит: «Вот, владыко святый, у меня в руках книжка, под заглавием «Великое искушение»... писал ее какой-то епископ Никон. И вот, этот Никон, на странице такой-то, говорит, что Иисус Христос был незаконнорожденный Сын Девы Марии»... Надо было видеть злобное, мефистофелевское выражение лица этого монаха, когда он, говоря это, как бы торжествовал надо мною победу! Напрасно я пытался пристыдить его, обращаясь к его монашеской совести: его поддержали единомышленники и только строгий окрик С. В. Троицкого заставил безумцев несколько притихнуть...

Остановились все послушания, кроме приготовления пищи и чередного богослужения, причем «имеславцы» не хотели молиться вместе с православными. Православные, избегая насмешек, больше сидели по кельям. Все ждали развязки, у всех валилось обычное дело из рук.

Консул постоянно сообщал г. послу беспроволочным телеграфом о ходе дела. Когда он просил меня подтвердить его донесения, я с своей стороны делал это с спокойною совестью. Дело между тем затягивалось, а вожди смуты оттого становились с каждым днем наглее, видя свою полную безнаказанность. Изъятие главной массы «имеславцев» было необходимостью очевидной, но не было возможности отправить их в Россию: пароходы бывают на Афоне только раз в две недели и притом задерживать очередной пароход на целые сутки было невозможно, без особого на то распоряжения г. посла.