Найти шпиона - Данил Корецкий

Лилия Ивановна торопливо утерла невесть откуда взявшиеся слезы шикарным, в кружевах, рукавом.

Плевать! Жива? Не сидела? Не подыхала в ссылке? Вот и прекрасненько. Рецептик, кстати, был феноменальный. Ни разу не подзачетела. Не заразилась никакой гадостью… Правда, и деток Бог не дал. Две попытки. Два замужества… Может, рецептик и ни при чем? Бесплодие плюс низкий уровень ЗППП[18] – только и всего? А что, вполне возможно…

Испорчено! Испорчено воскресенье напрочь!

Или… испорчена жизнь?…

Ну, не так чтобы совсем… Подпорчена, скажем. Слегка тронута благородной плесенью. Ведь и плесень бывает благородной – та, что выступает на винограде… Как ее по-латыни, то бишь… Botrytis, кажется? Н-да, бабушка с ее тремя доскональными языками знала бы наверняка.

Лилия Ивановна покачала головой. С нарочитым, напоказ неизвестно кому, удовольствием выцедила последние капли из кофеварки и выпила. Причмокнула. Ерунда! Всё прекрасно. Ну и пусть придет сегодня этот Евсеев, если не отдыхается ему в воскресенье, как придет, так и уйдет. Когда-то сам начальник отдела полковник Еременко вызывал ее на контрольные встречи – и после работы, и в выходные. Встречи происходили на конспиративной квартире в Малоивановском переулке, хотя ничего особо конспиративного в ней не было: обычная однокомнатка со слабым напором воды в душе. Да и вообще, все называлось по-одному, а фактически оказывалось совсем другим. «Контрольная встреча», «конспиративная квартира», «начальник отдела»… А в действительности – мужчина, женщина, быстрый секс на раздолбанном диване в комнате, давно не видевшей ремонта…

Сейчас, конечно, обойдется без секса. Ей это не нужно, а молоденькому Евсееву – тем более… Молодой чекист ждет, что она вспомнит подробности про дядю Колю и его окружение. А она ждет, чтобы он от нее отвязался.

В общих чертах она и так все ему рассказала. В общих. Сколько лет прошло, милые вы мои! Кого она только не знала! И валютчиков, и фарцовщиков, и диссидентов, и даже настоящий американец, похожий на Клинта Иствуда, залез как-то ей под юбку, правда, неглубоко. Потом его арестовали. Не за то, конечно, что залез, и не за то, что неглубоко. За шпионаж – ни больше ни меньше! А она премию получила – целых сто пятьдесят рублей! Жан ей достал по-свойски потрясающие сапоги – итальянские, до колена и короткий плащ с золотистым отливом, тоже итальянский…

Потом Жан, как водится, пригласил ее поужинать, пришли в «Арагви», там гулял немолодой, но по-молодежному прикинутый плейбой с молодым человеком и красивой стройной девушкой, щедро угощал, смеялся, рассказывал анекдоты… Сердце у Лялечки дрогнуло: с ним сидел тот самый голубоглазый мальчишечка, который намертво впечатался ей в память. И в душу, пожалуй… Она заметила его недавно в толпе у «своего» автобуса: высокий, нескладный, в каких-то диких, совершенно деревенских штанах, в стираной-перестираной рубашечке… но – глаза! Какие это были глаза! Как они вспыхивали, когда в толчее мальчишка выискивал какую-то свою, вожделенную пластинку, как он радостно отдавал за нее скомканную, из кулачка, денежку, как несся сквозь толпу «гостей столицы» напролом, сломя голову!

– Кто это? – спросила Лялечка. Жан усмехнулся.

– Да это центровой, дядя Коля, ты что, его не знаешь? Пойдем, познакомлю!

Дядя Коля охотно познакомился, ручку поцеловал, даже в гости пригласил. Знаменитая квартирка на втором этаже! Какие только слухи, слушки, шепотки не ходили об этом дяде Коле! Что он генерал НКВД! В отставке, естественно. Что полковник! Был бы он старше, приписали бы, наверное, Белую гвардию! Там, у дяди Коли, иностранцы паслись, и наши мальчишечки, и наши девчоночки! Кому что надо – всё «пробивалось» через обаяшку дядю Колю! Вся центровая Москва знала этого плейбоя, этого душку-дядечку Колю! Его пироги знаменитые, его подачки, типа подарки… Умел дядя Коля завлекать, привлекать, психолог был потрясающий: именно когда у нее не было ни копейки денег, он совал пять-десять рублей! Вот откуда он знал? Как чувствовал?! Всё это Ляля с чистым сердцем поведала этому капитану! А почему – нет? Такие, как дядя Коля, встречаются в жизни очень, очень редко! Такие – запоминаются навсегда! Только дядя Коля интересовал капитана постольку-поскольку… А вот окружавшие его мальчишки, студенты, курсанты интересовали Евсеева по-настоящему!

Ведь он неспроста примчался к ней на работу, в косметический салон, оторвал от клиенток! И очень настойчиво, как будто они беседовали в его кабинете, а не в этих огромных псевдовикторианских креслах, которые стоят у нее в коридоре, расспрашивал про мальчишек: имена, ну хоть какие-то имена, кто где учился. У нее сжало сердце, она растерялась и поняла, что эта ее растерянность становится очевидной, но тут Марленовна, эта недоделанная поэтесса с мраморными от крема плечами, забеспокоилась, позвала, и Ляля отлучилась к ней, сняла крем и прикрыла мягкой, пропитанной настоями трав простынкой, а когда вернулась к капитану, то успела взять себя в руки…

Она безразлично сказала, что ее никогда не интересовало, кто где учился, зачем? А как кого по фамилии… ей это было ни к чему. Ее линия – иностранцы. А тут – что? Шмотки, пластинки, билеты, да какая ей была разница?! Помнит, что было несколько Сережек, Сергеев, то есть. Был Денис – один-единственный на всю свору. Денисами не интересуетесь?… Игорьки попадались. Жана хорошо помнит. Очень редкое имя и очень успешный фарцовщик был. Теперь это называется бизнесмен? Челнок? А тогда – всех боялся. Гена еще бывал, художник, импрессионист, он так себя называл. Нет, по отчеству не знаю…

Никогда в жизни, ну никогда в жизни не пошла бы Ляля в этот дяди-Колин шалман! Но! Увидеть близко-близко эти глаза! Может, рукой прикоснуться… Ляле ничего не стоило узнать, за какими пластинками охотится мальчишечка. И практически даром она прикупила ему две новейшие пластинки Элвиса. На третий день она уже пришла, и села за общий стол, и ела действительно умопомрачительные пироги. Большущая, очень в ту пору модная сумка с пластинками стояла на полу, у ее ног, и, когда поредел народ за столом, Ляля вынула пластинки, протянула ему:

– Дарю.

Она, Ляля, уже знала и имя его, и фамилию, и где учится, и что у него есть девчонка, тоже студентка. Еще Ляля знала, что – увы! – старше него на три года. Но это не имело значения! Она не могла жить без этих глаз! Без этой застенчивой, какой-то девчоночьей улыбки! Хочу-хочу-хочу! Три года – это такая ерунда! В конце концов, потеряет паспорт, что-нибудь придумает, чтобы стать его ровесницей. Эту его пассию она порвет запросто… сошлет куда-нибудь… сгноит! Есть сто сорок три проверенных способа.

– Я тебя знаю, – сказал он тогда. – Ты – экскурсовод!

Ляля кивнула. Он, радостно улыбаясь, полез в задний карман своих невероятных штанов: стал там шарить, вытащил десятку, потом вытащил затрепанный кошелек.

– Это – подарок, – напомнила Ляля.

– Но-о… – сразу озаботился он, ощетинился невидимыми иголками. – Как это? Почему? Разве у меня день рождения? Возьмите деньги, пожалуйста!

В одно мгновение она, Ляля, поняла, что голубоглазого ей не получить ни за какие коврижки, что даже бабушка ей здесь не поможет. И она смирилась. Потому что начала придумывать какую-то другую себя – романтическую Лялечку, бескорыстную, непошлую Лялечку, способную на самую самоотверженную и самую безответную любовь. Она его великодушно простила, – хотя могла бы в два счета переломить его тонкие звонкие косточки, да и подружку заодно скрутить ватрушкой…

И вот сейчас опять. Опять ей надо выбирать. Что же наделал тридцать лет назад этот милый глазастенький мальчик? Может, ту злосчастную пластинку, купленную у иностранца, вспомнили?

В дверь позвонили. Лилия Ивановна прильнула к глазку и вздохнула тяжко: там нетерпеливо переминался с ноги на ногу капитан Евсеев. Сказать ему фамилию и имя голубоглазого мальчугана? Агентесса с большим оперативным стажем просто не может поступить по-другому! А барышня, превращенная в стукачку, – может? Ох, может!

– Заходите, заходите, товарищ капитан! – сладко пропела она, открыв дверь. – Чайку попьем, кофейку, даже коньячок имеется…

Да чего там – она уже выбрала. Выбрала. Да и правда не помнит она никого – ни по именам, ни по фамилиям. Ведь сколько лет прошло!

Вопреки ожиданиям, найти Геннадия Андреевича Полосухина, которого старый агент КГБ по псевдониму «Профессор» назвал «проститутом», в многомиллионной Москве не составило никакого труда. «Профессор» припомнил, что у его родителей была шикарная квартира в районе Цветного бульвара, а элементарная проверка по адресной картотеке показала, что охота к перемене мест не входит в число недостатков (или достоинств) проверяемого.

Номер телефона, правда, за прошедшие годы изменился, но уже на втором гудке трубку сняли.