Тайна трех: Египет и Вавилон - Дмитрий Мережковский

Вообще люди не глупы: легко понимают трудного Маркса и еще более трудного Эйнштейна. Только в религии глупеют вдруг неестественною глупостью, не понимают самого простого, потому что им этого не нужно понимать, или нужно это не понимать. То, о чем я сейчас говорю, самое для них ненужное, и потому самое непонятное.

Третье лицо Пресвятой Троицы — Лицо Женское.

По-гречески Дыхание, среднего рода, по-латински Spiritus, Дух — мужского рода, по-еврейски Ruach, то мужского, то женского, по-арамейски Ruacha — всегда женского. Иисус Назарянин говорил на языке арамейском: Его язык прикасался к этой тайне — к существу Женскому в Боге.

Там, где есть только мужское, еще нет пола; пол начинается там, где есть мужское и женское. В Бога включается пол только с Существом Женским. Мы этого не делаем, потому что пол для нас проклят, и половая символика кощунственна, т. е. была бы кощунственна, если бы мы еще могли кощунствовать. Но сказать: Отец родил Сына, не значит ли уже начать половую символику?

Мы не умеем ни говорить, ни даже думать о Боге. Вся наша теология есть «мифология». Но ведь и весь наш язык насквозь мифологичен, баснословен, условен, как условна вся наша земная Евклидова геометрия. Мы говорим: Бог есть; но, может быть, человеческая категория бытия столь же несоизмерима с Богом, как и человеческая категория пола.

Человек или совсем не думает о Боге, отпадает от него, как отпали мы, или приникает к нему всем существом своим и чистейшею, огненнейшею точкою существа своего — Полом.

«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт. I, 1–2).

«Носился», «опускался», как птица с распростертыми крыльями опускается, чтобы высидеть яйцо. «Дух Божий», Ruach, Душа («душа» не то слово, но другого нет), Душа Божия «высиживала» мир из хаоса, как птица высиживает яйцо.

И на Озирисову мумию опускается богиня Изида, ястребиха с распростертыми крыльями: высиживает воскресшее тело его из мертвого, как птица — яйцо.

«Сколько раз хотел я собрать детей твоих (Иерусалим), как птица собирает птенцов своих под крылья, — и вы не захотели», — говорит и Сын, как Мать (Матф. XXIII, 37).

Голубь есть птица Девы Марии — вавилонской Иштар, ханаанской Астарты, сиро-финикийской Ашеры, тиро-сидонской Танит и той для нас безыменной богини прээллинской (Крито-Эгейской), которая потом названа Афродитой-Уранией.

«Крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, — и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него» (Матф. XVI, 3).

Не он, а Она — Ruach — ниспускалась, носилась над водами Иордана, так же, как в начале Бытия — над водами бездны.

«Деяния Фомы, Acta Thomae, сообщают евхаристическую молитву первых христиан: „Сниди, Голубица Святая… сниди, Матерь Сокровенная… даруй нам приобщиться Тебе в тайнах сих, совершаемых во имя Твое“» (Act. Thom. — Bousset. Hauptprobleme der Gnosis, 66).

Так Евхаристия древнейшая совершается во имя Духа-Матери. И крещение тоже (ibid., XXVII. W. Bousset, op. cit., 66).

«Матерь Моя, Дух Святый», — говорит Иисус в Евангелии от Евреев (Hieronim. In Mich., VII, 16. — Origen. In Iohan., 11, 6).

«Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя» (Лук. I, 34–35).

Всевышний есть Отец; Дух Святый, Ruach — Мать. В пречистом теле Марии Отец соединяется с Матерью.

Бог есть Мать: к тайне этой, в христианстве еще не раскрывшейся, уже прикасаются идолы каменного века, глиняные фигурки Матери с Младенцем, находимые всюду, от Двуречья до Атлантики, по всем путям христианства будущим.

Может ли это быть? Может. Как тень Сына, еще не пришедшего, уже легла назад, на все человечество, до начала времен, — так и тень Матери.

Озирис-Таммуз — тень Сына предсказывает не только то, что Он уже сделал для нас, но и то, что Он еще сделает.

«Ištar Mami» — «Мама», — пролепетал Вавилон первым детским лепетом, и это ему зачтется в веках и в вечности.

ОТЕЦ, СЫН И МАТЬ

«Ты — жених крови у меня… жених крови по обрезанию», — говорит сыну своему Сепфора, жена Моисея (Исх. IV, 26). «Творец твой есть супруг твой… Как жену, призывает тебя Господь», — говорит пророк Израилю (Ис. LIV, 1–6).

Израиль есть Жених и Невеста, обрученные Богу, Он и Она, — Мужеженщина. Это не образ и подобие, а действительность, не дух, а плоть и кровь, не миф, а мистерия — таинство брачное, брачный союз Бога с человеком. На этом зиждется весь Израиль, весь Отчий Завет. И эти глубочайшие корни Израиля уходят в Вавилон.

Богиня Иштар, Звезда любви, утренне-вечерняя, есть «на закате Жена, на рассвете Муж», сказано в одной вавилонской клинописи (Dussaud. Notes de Mithologie Syrienne, 9). Божие лицо, обращенное к свету дня, к этому миру, есть лицо мужское, а ко мраку ночи, к тому миру — женское. Бог — Он и Она вместе, Мужеженщина.

Вот почему во всех вавилонских молитвах обращение к Богу — двойное, к Нему и к Ней, к Отцу и к Матери:

Матери нет у меня — ты моя Мать!Нет отца у меня — ты мой Отец!

Бог вавилонян есть «Матереотец», Μητροπάτηρ гностиков и орфиков.

В Сузах, древней столице Элама, найдено изваяние богини Nana (Иштар) с бородою.

Подобно Ассуру, она — бородатая,

говорится в гимне Иштар Ниневийской.

Когда в Египте к подбородку женских мумий приставляется священная бородка Озирисова, то это и значит: на закате, в рождении-смерти, — жена; на рассвете, в воскресении, — муж; или, точнее, муж и жена вместе, Адамо-Ева, «по образу и подобию Божиему» (Бытие-Талмуд). Два пола, эмпирически разделенные, трансцендентно слиты.

И бог Таммуз, так же, как богиня Иштар, есть Он и Она, Мужеженщина.

В шумерийской надписи царя Гудэа, Истинный Сын Бездны, Dumu-zi-absu, именуется не «Владыкою», En, a «Владычицей», Nin: не Он, а Она, или Он и Она вместе.

Иштар есть Жена, становящаяся мужем, или Дева, становящаяся Отроком, а Таммуз — Отрок, становящийся Девою. В брачном союзе их происходит соединение не двух, а четырех существ, или двух Андрогинов — Отрока-Девы и Девы-Отрока.

Так и в Египте Изида, Usrit, есть женское лицо Озириса, Usiri, а Озирис есть мужское лицо Изиды. Озирис-Озириса — Андрогин божественный.

«Есть на острове Кипре изваяние Венеры Бородатой (Venus Barbata), в виде мужа в женском одеянии, ибо одна и та же богиня почитается и Мужем, и Женою. Quod eadem et mas estimatur et femina» (Macrob. Saturn, III, 8).

Там же, на о. Кипре, в «священных городах» Амафонте и Пафосе изображается Адонис-Таммуз, и Афродита-Иштар в конусообразном камне-аэролите с двойным отпечатком фалла-ктеиса. А на Тенедосских монетах соединены на одной шее две головы, Зевса-Отца и Геры-Матери (Lajard. Le culte de Venus, 101). И, наконец, в Риме, древнейший латинский бог, Jupiter Terminalis (Пограничный), есть Андрогин, Муж с сосцами женскими, Progenitor genetrixque deum, «Отец и Мать богов» (Lajard. op. cit., 103).

Так от Египта до Греции, от Вавилона до Рима, опять-таки по всем будущим путям христианства, века и народы приходят к одной и той же теореме половой геометрии или метагеометрии — к божественной Двуполости.

Тут мы уже ничего не понимаем, глупеем окончательно. Еще бы! Ведь это не Маркс и не Эйнштейн; это — детски-простое, но самое ненужное для нас, и потому самое непонятное.

О двуполости мы знаем только по Краффт-Эбингу: гермафродит — двуполое чудовище. Как могли эллины, люди совершенного изящества, поклониться такому уродству? Как могли римляне, люди совершенного разума, поклониться такой нелепости? Кажется, все века и народы сошли с ума — все, кроме нас.

Существует биологический закон: нет однополых особей, все промежуточны. Всякая особь данного пола таит в себе зародыш пола противоположного, мужская — женского, женская — мужского; во всякой особи есть то, что сближает края полового расщепа, замыкая особь в ее самодовлеющей целости — будущей личности. Биологический предел однополости — совершенная безличность: только самец, только самка — так же неосуществим, как предел двуполости — совершенная личность.

Или проще: всякий мужчина — чуть-чуть женщина, всякая женщина — чуть-чуть мужчина, и только потому — не самец и не самка, не зверь, а человек (Вейнингер. Пол и характер, рус. перев., 330, et passim).

Это неустойчивое равновесие мужского и женского в биологической особи и есть путь к человеческой личности. «Личность есть равноденствие полов» (Розанов). Личное, духовное есть двуполое.

В нашей изначальной религиозной бездарности, безличности-однополости — мы этого никогда не поймем; не поймем, почему в самых гениальных, духовных, личных лицах человеческих — Александра Великого, Наполеона, Леонардо да Винчи, юного Гете, Байрона — сквозь мужское просвечивает женское, или даже девичье, и в этом их главная прелесть, ибо нет на земле большей прелести. Но не для нас: нас уже не привлекает даже неземная прелесть Того, Кто сказал: «Когда два будут одно, и мужское будет женским, и не будет ни мужского, ни женского, приидет царствие Божие».