Жестяные игрушки - Энсон Кэмерон

Своры дворняг из миссии шмыгают вдоль кювета, принюхиваясь, что доносит до них ветер с дороги.

И все это время старина Кларри чертыхается, и курит, и нервно морщится, и тормошит Найджела Паркера, чтобы тот, мать его, поторапливался, потому что ему, мать его, ехать надо, и не потому, что его пугает, как эти тощие черномазые зыркают белками своих глаз на потных черных лицах с той стороны ограды, а потому, что груз скиснет на хрен. Вот взойдет солнце повыше, и все десять тысяч галлонов протухнут на хрен.

Однако Найджелу Паркеру необходимо расхаживать туда-сюда, и корябать в своем блокноте замысловатые вычисления, способные описать происшествие языком цифр. Он из тех, кто распознает трагедию по ее физическим параметрам. Его нельзя торопить. С помощью старательского молотка, колышков для выращивания помидоров и полосатой ленты он устанавливает вокруг тела барьер и не пропускает никого, даже черных женщин, с плачем умоляющих позволить им совершить свои примитивные ритуалы. Он находит на том, что он называет левой нижней частью кенгурятника, фрагмент скальпа, и снимает его кончиком своей шариковой ручки, и прячет в застегивающийся на молнию пластиковый пакет, и убирает в нагрудный карман полицейской рубахи. Он определяет и записывает в блокнот параметры шин, которыми причинено, выражаясь его словами, специфическое расплющивание тела, и, взяв кусок мела, помечает эти шины крестиком. Потом проводит указательным пальцем воображаемую линию в воздухе над местом, где эти шины «Мишлен» оставили след протектора на ее лице. Некоторое время он стоит так, поводя в воздухе пальцем, словно дирижер исполняющего какой-то минималистский опус оркестра.

И он ухватывает свой блокнот за верхний обрез левой рукой, и упирает его нижним обрезом в живот, чтобы сподручнее было писать, и медленно корябает на нем:

Первые травмы нанесены ударом бампера-кенгурятника, каковой бампер отбросил ее вперед, на дорогу перед движущейся машиной. Каковая машина совершила затем наезд, нанеся дополнительные травмы протекторами на те части тела, которые не были предварительно травмированы бампером-кенгурятником. Дополнительные травмы нанесены также гравийным дорожным покрытием. Что объясняет множественный характер полученных пострадавшей повреждений, как-то: 1) от бампера-кенгурятника; 2)(одновременно) от протекторов и дорожного покрытия.

Время от времени рация в его полицейской машине с треском оживает и хрипит: «Эй, Ви-Кей-Си-Один? Найджел, как меня слышишь? Найджел?»

Но он только бурчит себе под нос каждый раз: «Угу, угу, угу. Не все сразу, черт подери», — и не отвечает на вызов, а продолжает свои расчеты.

В конце концов Старина Кларри прекращает ругаться и курить без перерыва, и плюет на срочность своего груза, и поникает плечами. Потом привинчивает разгрузочный шланг к клапану в заднем торце цистерны.

— Черт, блин, черт, черт, — говорит он Найджелу Паркеру. — Это, блин, уже вторая мне такую пакость подкладывает. Вот суки. И обе из-за этого самого гребаного дерева. — И он раскатывает шланг, пока конец его не свешивается в кювет, и забирается по лесенке на верх цистерны, и приоткрывает задний люк, чтобы воздух проходил в цистерну, и спускается обратно вниз, и открывает клапан, и белое-белое молоко течет из шланга на мозаику из бурых эвкалиптовых листьев на дне кювета, и образовывает длинный белый пруд, вонь от которого разносится в последующие дни на несколько миль. Вонь, по которой все живущие в округе знают, что еще одна черная женщина шагнула под цистерну из Бармы.

— База вызывает Ви-Кей-Си-Один. Вы где, Ви-Кей-Си-Один? Найджел, ты меня слышишь?

Ближе к полудню Найджел Паркер завершает свою работу. Завершает свою ходьбу, и свои расчеты, и свои предположения насчет роли всех движущихся объектов — участников несчастного случая, как он это называет, и теперь готов огласить их. Он стоит на дороге перед гигантским эвкалиптом, где состоялось первое соприкосновение данных объектов. Левой рукой он прижимает блокнот к груди, правой — указывает собравшимся слушателям на дерево.

— Вышла вон оттуда, — говорит он им. — На гравийное покрытие местной автодороги второй категории. И как следствие… — продолжает он, указывая на тело, лежащее метрах в пятидесяти дальше по дороге в огражденной помидорными колышками и полосатой лентой запретной зоне, и, к ужасу своему, видит, что тощая пегая дворняга из миссии презрела его запрет, и зашла за ленту, и боязливо принюхивается к соблазнительному запаху человеческого тела, превращающегося в мясо под лучами ноябрьского солнца. — Пшла-вон-мать-твою-за-ногу! — вопит он ей и, размахивая руками и полицейским блокнотом, выгоняет прочь, за пределы огражденной запретной зоны.

Поэтому ему приходится начинать заново. Он указывает на дерево.

— Вышла вон оттуда, — говорит он им. — На гравийное покрытие местной автодороги второй категории. И как следствие, — он снова показывает на ее тело, — Смерть в Результате Несчастного Случая.

Потом он повторяет это еще раз, для черных людей, возмущенно фыркающих, и сплевывающих на землю, и негромко высказывающих свое сомнение на жалких клочках их родного языка. На этот раз он повторяет это громче и медленнее.

— И как результат, — говорит он им, — Смерть в Результате Несчастного Случая.

После этого Найджел Паркер и один из местных фермеров за руки и за ноги поднимают мою мать с гравийного покрытия. Под нее подсовывают плотный зеленый брезент, по мнению трех других местных фермеров, слишком хороший, чтобы в нем хоронить, и оборачивают его вокруг тела — сначала слева направо, потом справа налево. Потом ее, обернутую брезентом, поднимают и осторожно укладывают в обитый мешковиной гроб. От гроба пахнет гнилыми грушами, и в головах его все еще виднеются выцветшие синие буквы «тья Терн» — начало «Братьев Тернбол, фрукты». И колени ее слегка согнуты, потому что ящик из-под фруктов, даже разобранный и сколоченный заново, имеет в длину всего четыре фута, а рост моей матери все-таки немного больше.

Рация в патрульной машине Найджела Паркера надрывается, пытаясь узнать, где он. Его уже устали называть «Ви-Кей-Си-Один», и зовут просто Найджелом, и кричат: да откликнись же ты, чтоб тебя.

— Слышу, слышу, — вздыхает он, и подходит к своей машине, чтобы наконец ответить. Он устало опускает массивную задницу на водительское сиденье, и берет микрофон, и нажимает на кнопку, и говорит: «Привет. Найджел». Потом собравшиеся фермеры, и дорожные рабочие, и черные из миссии слышат, как он почти кричит: «Что? Блин. Ох… блин. Намертво?» Склонив голову, он прислушивается к ответу.

— Коммунисты? — спрашивает он. — А, Братья-Пилигримы… Значит, Братья-Пилигримы. Что мне делать? — спрашивает он. — О’кей, о’кей. Держи штурвал твердой рукой, Мардж. Твердой рукой.

Потом он выходит из своей патрульной машины, и хлопает дверцей, и с размаху бьет ногой в эту дверцу, прямо в герб с надписью «Блюсти Порядок», оставив на этой мудрой надписи вмятину, и кричит рации «Не-е-ет!» сквозь открытое окошко.

И созерцающим все это местным фермерам и дорожным рабочим лязг подошвы по металлической двери патрульной машины слышится ударом колокола.

И они смотрят, как он медленно возвращается к ним, и с каждым его шагом разница между тем, каким этому дню следовало бы быть, и тем, чем он оборачивается на деле, становится все больше, и сам этот день становится странным и зловещим, сгущаясь вокруг них, и новость, которую он им несет, начинает страшить их. Они начинают гримасничать и шарить по карманам в поисках курева и прочих карманных мелочей, придающих им силу в минуту кризиса.

Он бледен и потрясен, и когда подходит, они видят, что глаза его набухли слезами. Он останавливается, и слизывает высохшую в уголках рта слюну, и трет глаза волосатым запястьем. Даже черные из миссии подбираются поближе, чтобы услышать, что за новость довела его до такого состояния.

Он переводит взгляд с одного черномазого на другого. Его злит, что и они стали свидетелями его слез.

— Это вас, черномазых, не касается, — говорит он им. — Валите отсюда. — Он тычет указательным пальцем в сторону буша. — Да, и заберите с собой эту, как ее, Ширли, — тычет он пальцем в ящик из-под «Братьев Тернбол, Фрукты», все еще стоящий на гравийном покрытии местной автодороги второй категории, из которого торчит угол зеленого брезента. — Похороните ее, как там у вас положено. Давайте, давайте. Это вас, черномазых, не касается. Я потом подойду.

Когда черные, шаркая босыми ногами по пыли, уносят гроб к себе в миссию, он поворачивается к собравшимся фермерам, и дорожным рабочим, и водителю цистерны.

— Я тут новости получил. — Он снимает фуражку. Мокрые волосы кольцом прилипли к его голове. — Я тут… — Он встряхивает головой и сует фуражку под мышку. — Новости, — говорит он фермерам, и дорожным рабочим, и водителю цистерны. — Президента Кеннеди застрелили. Наповал. В машине. Братья-Пилигримы.