Туннели - Родерик Гордон

— Да, именно эту, — подтвердила она.

Уилл протянул ей рамку. Старушка перевернула ее, отогнула скобочки и вытащила задник. Там была еще одна фотография, которую она аккуратно подцепила ногтями, вынула и молча протянула мальчику.

Неловко опершись на спинку кресла, он повернул ее к свету и стал рассматривать. На фотографии была запечатлена молодая женщина в белой блузке и длинной черной юбке. В руках она держала небольшой сверток. Волосы белее белого, как у Уилла, обрамляли красивое лицо: добрые светлые глаза, тонкий нос, пухлые губы, квадратный подбородок… его подбородок, которого мальчик невольно коснулся.

— Да, — тихо сказала старая женщина, — это Сара, твоя мать. Ты очень на нее похож. Эту фотографию сделали всего через несколько недель после твоего появления на свет.

— Что? — воскликнул Уилл, чуть не уронив фотографию.

— Твое настоящее имя — Сет… Так тебя окрестили. Это тебя она держит на руках.

Уиллу показалось, что у него остановилось сердце. Он осторожно поглядел на сверток. Видно было, что это ребенок, но из-за пеленок различить лицо не удавалось. У него задрожали руки, в сознании завертелись десятки мыслей. Из путаницы ощущений всплывало что-то определенное, связное, понятное, словно он долго бился над задачей и наконец обнаружил решение. Как будто подсознательно Уилл всегда чуть-чуть сомневался, что доктор Берроуз, миссис Берроуз и Ребекка ему родные; как будто чувствовал в глубине души, подозревал, не решаясь признаться самому себе, что отличается от них.

Уилл заставил себя снова сосредоточиться на фотографии в поисках новых доказательств.

— Да, — ласково сказала бабушка Маколей, и он обнаружил, что кивает в ответ.

Это могло показаться невозможным, но он знал, он совершенно точно знал, что она говорит правду. Что эта женщина на черно-белой, немного расплывчатой фотографии — его родная мать, и что эти люди, которых он почти не знает, — его настоящая семья. Уилл не мог этого объяснить, он просто знал, что это так.

Он уже не считал, что его пытаются перехитрить, все сомнения рассеялись, как дым, и по щеке мальчика побежала слеза, оставляя тонкий светлый след на грязной коже. Он быстро смахнул ее рукой. Возвращая фотографию бабушке Маколей, он чувствовал, что у него горит лицо.

— Расскажи мне, как там, в Верхоземье, — попросила она, чтобы помочь ему справиться с неловкостью.

Уилл благодарно вздохнул. Он подождал у ее кресла, пока она вставит фотографию обратно, а потом вернул ее на каминную полку.

— Ну… — нерешительно начал он.

— Знаешь, я никогда не видела дневного света. Как это, когда солнце светит в лицо? Я слышала, что оно жжется.

Уилл, снова усевшийся в кресло, с изумлением посмотрел на нее.

— Вы никогда не видели солнца?

— Мало кто видел, — сказал Кэл, входя в комнату и усаживаясь на ковре у ног бабушки. Он начал ласково разминать обвисшие складки кожи на шее у облезлого кота, и комната тут же наполнилась громким мурлыканьем.

— Расскажи, Уилл. Расскажи, как это, — сказала бабушка Маколей, гладя Кэла по голове.

И Уилл начал рассказывать, сперва неуверенно, но потом слова полились из него рекой, и он во всех подробностях стал описывать им жизнь наверху. Он не ожидал, что говорить с этими людьми, которых он едва знает, будет так легко, так просто. Он рассказал им о своей семье, о школе, о раскопках, которые они проводили с отцом — вернее, с человеком, которого он до сих пор считал своим отцом, — о матери и сестре.

— Ты очень любишь свою верхоземскую семью, да? — спросила бабушка Маколей.

Уилл смог только кивнуть в ответ. Пусть оказалось, что у него здесь, в Колонии, есть родная семья, но это не заставит его по-другому относиться к отцу. И как бы ни портила иногда ему жизнь Ребекка, он все-таки очень по ней скучал. Уиллом овладело чувство вины — сестра наверняка места себе не находила от беспокойства, не зная, что с ним случилось. В ее маленький упорядоченный мир как будто ворвался тайфун. Уилл сглотнул. «Прости, Ребекка, пожалуйста! Надо было рассказать тебе, надо было оставить записку!» Вызвала ли она полицию, когда обнаружила, что он исчез? Скорее всего, это ни к чему не привело, как и тогда, когда пропал их отец. Но мысли о доме отошли на второй план, как только Уилл вспомнил о Честере и представил, каково ему там, одному, в ужасной камере.

— Что будет с моим другом? — выпалил он.

Бабушка Маколей ничего не сказала и рассеянно посмотрела на огонь, и Кэл быстро ответил за нее:

— Ему не позволят вернуться… и тебе тоже.

— Но почему? — спросил Уилл. — Мы поклянемся, что никому ничего не расскажем… об этом месте.

Несколько секунд все молчали, а потом бабушка Маколей деликатно кашлянула.

— Стигийцам этого недостаточно, — сказала она. — Они не рискнут отпустить в Верхоземье тех, кто может рассказать о нас. Ведь тогда нас могут открыть.

— Открыть?

— Так сказано в Книге Катастроф. Конец света настанет, когда живущие наверху обнаружат и уничтожат нас, — монотонно произнес Кэл, как будто декламировал стихотворение.

— Господи упаси, — пробормотала старая женщина, снова отвернувшись к огню.

— Так что сделают с Честером? — спросил Уилл, страшась услышать ответ.

— Либо пошлют на работы, либо отправят в изгнание… отвезут на поезде в Глубокие Пещеры и оставят там, — ответил Кэл.

Уилл собирался спросить, что это за Глубокие Пещеры, как вдруг из коридора раздался звук удара — это входная дверь стукнулась о стену. Пламя в камине ярко вспыхнуло и рассыпало десятки искорок, которые устремились в дымоход, угасая на лету. Кэл и Уилл вскочили на ноги, а бабушка Маколей выглянула из кресла, улыбаясь.

— ВСЕМ ПРИВЕТ! — громко и раскатисто произнес мужской голос.

Сонный кот попытался бочком протиснуться под столик и уронил его. В этот самый момент дверь гостиной распахнулась, и на пороге появился крупный плотный мужчина. На его бледном лице с румяными щеками читался неприкрытый восторг.

— ГДЕ ОН? ГДЕ ОН? — пробасил мужчина и горящими глазами уставился на Уилла. Мальчик нерешительно встал с кресла, не зная, что и думать об этой стихии в образе человека. В два огромных шага мужчина пересек комнату и заключил Уилла в крепкие объятия, подняв его, будто перышко. Оглушительно рассмеявшись, он вытянул руки, не отпуская мальчика, беспомощно болтавшего ногами в воздухе.

— Дай-ка на тебя посмотреть. Да… да, это точно он, весь в мать пошел. Глаза-то, глаза, а, ма? Ее глаза, и подбородок ее… Господи, будто снова вижу свою красавицу сестричку! Ха-ха-ха! — гремел он.