Зона теней - Питер Джеймс

Неизвестно почему Алекс почувствовала себя как-то неуютно.

– И что он здесь делал?

– Немного помогал мне с обрезкой. Его в самом деле все тут интересовало. У меня даже появилось ощущение, что он подумывает присоединиться ко мне после Кембриджа. Не очень-то практично, конечно, особенно в данный момент, – я имею в виду деньги. Хотя еще пару лет – и мы будем с прибылью.

– Он приезжал один?

– Да. Прости… я тебя огорчил?

– Нет, нет, конечно же нет; я только рада, что вы были такими хорошими друзьями, это прекрасно.

– Честно говоря, я хотел бы узнать его получше; он был очень сдержан. Я видел, как он часами сидел с удочкой тут, на островке, и пытался понять, о чем он думает.

– А о чем ты думаешь, когда удишь рыбу?

Он замялся.

– Чаще всего о тебе.

– Обо мне? – улыбнулась она.

Он снова раскурил сигарету.

– О счастливых временах, когда мы были вместе. Когда впервые встретились. О том, как мне вернуть тебя. – Повернувшись, он посмотрел на нее, и на несколько секунд они застыли на месте, глядя друг на друга, после чего Алекс опустила глаза.

– В самом деле похолодало, – сказала она, прибавляя шаг.

– Тебе обязательно возвращаться в Лондон сегодня вечером?

– А что?

– Я бы хотел, чтобы ты осталась и мы пообедали. А можем пойти прогуляться. Нам надо договориться о встрече на этой неделе.

– А не залетает ли к тебе какая-нибудь птичка?

– Птичка? Нет, господи, конечно же нет.

– Та, которой принадлежат эти сапоги? – Она увидела, что он покраснел.

– Да я и не знаю, чьи они, – смущенно пробормотал он. – Я думаю, они достались мне вместе с домом.

Она улыбнулась:

– Я ничего не имею против, если даже ты… ну, ты понимаешь…

Он покачал головой.

– Так ты останешься?

– Меня ждет ужин, я должна вернуться.

– Останься на ночь, отдохни; в тебе чувствуется такое напряжение… я устроюсь в пустой комнате… ты сможешь занять мою… там тепло и уютно.

– Посмотрим, – сказала она.

Они вошли в маленькую гостиную, и, пока Алекс освобождалась от верхней одежды, Дэвид принялся разводить огонь в камине.

– Я пользуюсь этой комнатой, лишь когда у меня гости; остальное время предпочитаю существовать на кухне.

– Кухня меня вполне бы устроила.

– Нет, когда комната согреется, в ней будет очень уютно. Она тебе понравится.

Кивнув, она обвела взглядом фотографии, старую потертую мебель и давно вышедший из моды музыкальный центр «Бенг и Олафсен». Алекс вспомнила тот день, когда они купили его; ее поразил тогда дизайн этого агрегата, но каким огромным и неуклюжим он казался сейчас! Среди фотографий был снимок Фабиана на трехколесном велосипеде и совсем недавние черно-белые снимки; его пронзительный взгляд – прямо в камеру – смутил ее, и она отвернулась. На решетке уже занялось пламя, и она вдохнула аромат дыма.

– Подожди немного, сейчас здесь станет очень уютно. Включи музыку, если хочешь. – Дэвид направился к дверям.

– Какую музыку ты теперь слушаешь?

Он пожал плечами:

– Большей частью Бетховена. – Он посмотрел на нее. – Чему ты улыбаешься?

– Так, ничему.

Он направился в кухню, и Алекс, улыбаясь про себя, последовала за ним.

– Просто мне это показалось забавным. Я пыталась научить тебя слушать классическую музыку, но ты отказывался, говорил, что, слушая ее, чувствуешь себя стариком; тебя никогда не интересовало ничего, кроме поп-музыки.

– Я еще очень любил джаз, – обиженно сказал он.

– Странно, не правда ли, как мы меняемся.

– Ты тоже изменилась? – спросил он, моя руки.

– Да.

– Я не думал, что ты на это способна.

– Я была довольно легкомысленна, как и ты; теперь я посерьезнела – ты тоже.

– По крайней мере, мы меняемся вместе.

«Хотела бы я, чтобы так оно и было», – грустно подумала она.

Они сидели за кухонным столом, глядя друг на друга, и пламя свечи отражалось в блюде, на которое Дэвид выложил жаркое.

– Тебя не смущает, что это твоя собственная овца?

– Нет. Может, и смущало бы, живи я в Лондоне. Но сельская жизнь вырабатывает иное отношение.

Она ткнула вилкой в тарелку, подцепила кусок и попробовала его.

– Вкусно, очень вкусно.

Он не мог скрыть своей гордости.

– Есть и другая причина, почему я решила снова увидеться с медиумом, Дэвид.

– Еще картошки?

Она кивнула.

– Я думаю, что Фабиан мог бы…

– Морковки?

– Спасибо.

– Мог бы – что?

– Ты знаешь ту девочку, Кэрри, с которой он встречался?

– Да.

– Она бросила его после Рождества.

– Бросила? Он никогда не говорил об этом.

– Мне он рассказал. Сказал, что ушел от нее, – скорее всего, им руководила гордость.

– Никому не хочется признаваться, что его бросили.

– Да. Но я решила, что ей следует сообщить, ты понимаешь…

– Конечно.

– Я поехала к ее матери; та не видела дочь довольно давно; она сообщила мне, что Кэрри в Штатах, и показала несколько открыток, одна из которых была написана Кэрри совсем недавно.

Дэвид подлил себе вина.

– Когда я разбирала вещи Фабиана, то нашла еще несколько таких же открыток и письмо от Кэрри, в котором она сообщала ему, что не хочет больше его видеть. Я подумала, что это несколько странно: зачем ему точно такие же пустые открытки, и все с видами Бостона?

Он пожал плечами.

– Я стащила одну из открыток у матери Кэрри и сравнила с почерком ее письма; мне показалось, он несколько отличается, и я отнесла и то и другое специалисту по почеркам.

– Графологу?

– Да. Я все пыталась вспомнить это слово. – Она уставилась на него. – Дэвид, открытка, которую Кэрри послала своей матери из Бостона и которая была проштемпелевана на почте семь дней назад, написана не Кэрри. Ее писал Фабиан.

Обмякнув на стуле, он смотрел на нее сквозь пар от горячего мяса.

– Ты абсолютно в этом уверена?

– Да.

Он покачал головой.

– Что ты хочешь этим сказать?

Алекс повела плечами.

– Ты хочешь сказать, что он еще жив?

– Ты был во Франции.

Сглотнув комок в горле, он побледнел и медленно склонил голову.

– И что из этого следует?

– Поэтому я и захотела встретиться с медиумом.

Он долго молчал, глядя на остывающую перед ним еду.

– Не сомневаюсь, этому есть какое-то объяснение, – наконец сказал он. – И может быть, очень простое.

– У нас есть выбор, не так ли? Или медиум, или полиция.

– Можно еще ничего не делать.

Алекс покачала головой:

– Нет, этого мы не можем себе позволить.